Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

В конце концов он обратился к Джорджо Вазари, но и с ним начались затруднения, потребовавшие многих усилий, пока все не уладилось. Дело было в том, что капелла эта была посвящена святым Иакову и Кристофану, и заказчик пожелал там изобразить Богоматерь с сыном на руках, а кроме того, на гигантском святом Кристофане еще одного маленького Христа у него на плече. Помимо того что мысль эта казалась чудовищной, ее и осуществить было невозможно: нельзя было поместить гиганта в шесть локтей на доске размером в четыре локтя. Однако Джорджо, желая услужить Бернардино, представил ему рисунок в следующем виде: он поместил Богоматерь на облаке, с солнцем позади, на земле же изобразил святого Кристофана коленопреклоненным, причем одна нога у него в воде у края картины, а на другую он опирается, чтобы встать, в то время как Богоматерь сажает ему на плечо младенца Христа с земным шаром в руках. На остальной части образа должны были быть размещены затем святой Иаков и другие святые так, чтобы они не мешали. Рисунок этот, понравившийся Бернардино, предполагалось осуществить, но он в это время умер, и капелла так и осталась, так как наследники ничего больше в ней не сделали.

Когда же эту капеллу строил Симоне, через Ареццо проезжал Антонио да Сангалло, возвращавшийся после крепостных работ в Парме и направлявшийся в Лорето для завершения работ в капелле Мадонны, куда им были отправлены Триболо, Раффаэлло Монтелупо, Франческо да Сангалло Младший, Джироламо да Феррара, Симоне Чоли и другие резчики, каменотесы и скульпторы для завершения того, что оставалось незаконченным после смерти Андреа Сансовино. Ему удалось увезти туда и Симоне, где он ему поручил наблюдать не только за резьбой, но и за архитектурой и другими тамошними отделочными работами. С поручением этим Моска отлично справился и, более того, собственноручно выполнил многое превосходно и, в частности, несколько круглоскульптурных мраморных путтов на фронтоне над дверями, и хотя некоторые из них принадлежат Симоне Чоли, все лучшие, прямо редкостные выполнены Моской. Ему же равным образом принадлежат и все идущие кругом мраморные гирлянды, высеченные весьма изящно, с отменнейшим искусством и достойные всяческой похвалы. И потому не приходится удивляться, что работы эти вызывают такое восхищение и уважение, что посмотреть на них приезжают многие художники из отдаленных местностей. Антонио же да Сангалло, понявший, как пригоден был Моска для выполнения серьезных заказов, охотно прибегал к его услугам и решил при случае вознаградить его и показать ему, насколько он ценит его мастерство. И вот, когда после смерти папы Климента вступивший на престол Павел III Фарнезе поручил заботам Антонио оставшееся необделанным устье колодца в Орвието, Антонио увез туда с собой Моску, дабы тот закончил эту работу, представлявшую некоторые затруднения и в особенности при отделке дверок; в самом деле, так как кромка устья была круглой, выпуклой при этом снаружи и вогнутой изнутри, и обе эти окружности друг с другом совпадали, было трудно приладить прямоугольные дверки к каменному обрамлению; однако силой чудного ума своего Симоне все наладил с таким изяществом и совершенством, что никто и не замечает, какие трудности в этом были заложены. Он отделал все устье и края его из мачиньо, а стены из кирпича, снабдив их красивейшими белокаменными эпитафиями и другими украшениями, соответствующим образом приладил и дверки. Кроме того, он поместил там мраморный герб названного папы Павла Фарнезе; а к тому же там, где раньше были шары папы Климента, соорудившего этот колодец, Моске было предписано (и это вышло у него превосходно) сделать из шаров рельефные лилии, заменив, таким образом, герб Медичи гербом Фарнезе, несмотря на то, что, как я сказал (так проходит слава мира!), творцом столь великолепного произведения и всего дворца был папа Климент VII, о котором в этой последней и наиболее важной части и не упоминается.

В то время как Симоне был занят завершением этого колодца, попечители собора Санта Мариа в Орвието, задумав достроить мраморную капеллу, из которой по проекту веронца Микеле Санмикели был сооружен резной цоколь, обратились с просьбой ею заняться к Симоне, превосходное мастерство которого им было известно. И вот, так как они договорились и так как беседы с гражданами Орвието пришлись Симоне по душе, он выписал для большего удобства и семейство и принялся за работу с душой довольной и спокойной, поскольку в городе этом его весьма почитали. После этого он начал, как бы для пробы, с нескольких пилястров и фризов, и поскольку тамошние граждане убедились в превосходстве и способностях Симоне, ему было назначено ежегодное содержание в двести золотых скудо, получая которые он продолжал работу и довел ее до благополучного завершения. А так как в середине в качестве заполнения этого оформления должна была помещаться полурельефная мраморная история, а именно Поклонение волхвов, она по предложению Симоне была заказана ближайшему его другу флорентийскому скульптору Раффаэлло да Монтелупо, который, как уже рассказано, прекрасно выполнил эту историю, но наполовину. Итак, украшают эту капеллу цоколи шириной в два с половиной локтя каждый по обе стороны алтаря, на каждом из которых стоят по два пилястра высотой в пять локтей каждый, между которыми и расположено Поклонение волхвов; на двух же пилястрах, обращенных к истории, видимых сбоку, резьба в виде канделябров, отделанных гротесками, масками, фигурками и листвой, выполнена божественно. Внизу же на пределле, соединяющей оба пилястра под алтарем, – поясное изображение ангела, держащего руками надпись с гирляндами между капителями пилястров там, где на ширину пилястров раскрепованы архитрав, фриз и карниз. А в середине над пилястрами поднимается арка, обрамляющая названную историю с волхвами, и в арке, то есть в образованном ею полукруге, много ангелов, а над ней карниз, проходящий между пилястрами, то есть между теми крайними, которые завершают все произведение. И в этой части находятся полурельефный Бог Отец, а по бокам, там, где арка опирается на пилястры, расположены две полурельефные Победы.

И так все это произведение хорошо слажено и отличается таким богатством резьбы, что невозможно наглядеться на тщательность ее ажурной отделки и на превосходное качество всех мелочей в капителях, карнизах, масках, гирляндах, а также в круглоскульптурных канделябрах, завершающих это произведение, которое, бесспорно, должно быть признано редкостным и достойным удивления.

Во время пребывания Симоне Моски в Орвието под руководством отца работал его пятнадцатилетний сын по имени Франческо, а по прозвищу Москино, который, будто родившись с резцом в руке, был одарен талантом столь прекрасным, что за что бы ни брался, все делал с изяществом наивысшим. В работе этой он выполнил прямо-таки чудо-ангелов, несущих надпись между пилястрами, а затем Бога Отца наверху и, наконец, ангелов в полукружии над Поклонением волхвов работы Раффаэлло и, последним делом, Побед по сторонам полукружия, чем поражал и восхищал каждого. Все это стало причиной того, что по завершении этой капеллы попечители собора заказали Симоне вторую, наподобие первой, но с другой стороны, с тем чтобы проем капеллы главного алтаря был лучше уравновешен и чтобы Симоне, не меняя архитектуры, изменил фигуры, поместив в середине Посещение Богоматери, которое было поручено названному Москино.

И вот, договорившись обо всем, отец с сыном приступили к работе, во время которой Моска приносил городу большую выгоду и пользу, составляя многим гражданам проекты домов и других многочисленных сооружений, и между прочим в том же городе придумал план и фасад дома мессера Раффаэлло Гуальтьери, отца епископа витербского, и мессера Феличе, дворян и синьоров, весьма почитаемых и доблестных, а равным образом и планы нескольких домов для синьоров графов Червара. Такова же была его деятельность и во многих других окрестностях Орвието, и в частности для синьора Пирро Колонна из Стрипиччано он сделал модели многих его домов и построек.

Когда после этого папа строил крепость в Перудже, где находились дома, принадлежавшие Бальони, Антонио Сангалло послал за Моской и поручил ему отделку крепости, вследствие чего и были по его рисункам устроены все двери, окна, камины и другое тому подобное, а в частности два больших и красивейших герба его святейшества. Работая там, Симоне находился в подчинении у мессера Тиберио Криспо, занимавшего там должность кастеллана, и был отправлен им в Больсену, где на самом верху тамошнего замка, со стороны, выходящей к озеру, он приспособил к жилью, частично оставив по-старому и частично перестроив по-новому, большое и прекрасное помещение с красивейшей лестницей и богатой отделкой из камня.

А вскоре после этого, когда названный мессер Тиберио был назначен кастелланом Замка Святого Ангела, он вызвал Моску в Рим, где пользовался его услугами во многих работах по обновлению помещений этого замка, и между прочим им были сделаны над арками новой лоджии, выходящей на луга, два мраморных герба названного папы, которые выполнены и прорезаны в митре, сиречь короне, в ключах, в гирляндах и в маскеронах так отменно, что просто чудо.

После этого он воротился в Орвието для завершения работ в капелле собора и продолжал вести там работу до самой кончины папы Павла так, что удалась она, как это можно видеть, не хуже первой, а может быть, и гораздо лучше, ибо Моска, как уже говорилось, вносил столько любви в искусство и работал так ревностно, что никогда не удовлетворялся тем, что делал, стремясь почти что к невозможному. И все это для того, чтобы достичь славы, а не для того, чтобы копить золото, так как большее удовлетворение ему приносило хорошее выполнение своего дела, чем приобретение богатства.

В конце концов, когда в 1550 году папой стал Юлий III, решивший, что как следует нужно взяться за строительство Сан Пьетро, Моска приехал в Рим и попытался договориться с уполномоченными строительства Сан Пьетро о подряде на некоторое число мраморных капителей, больше для своего зятя Джандоменико, чем для чего-либо иного. Когда же Джорджо Вазари, всегда любивший Моску, застал его в Риме, куда также был вызван на папскую службу, он решил во что бы то ни стало найти для него работу. А так как умерший старый кардинал ди Монте завещал своим наследникам воздвигнуть ему в Сан Пьетро ин Монторио мраморную гробницу, и названный папа Юлий, его наследник и племянник, распорядился воздвигнуть гробницу и поручил это дело Вазари, последнему и захотелось, чтобы Моска на названной гробнице выполнил какую-нибудь необыкновенную резьбу. Однако, когда Вазари сделал несколько моделей названной гробницы, папа до вынесения окончательного решения обсудил все дело с Микеланджело Буонарроти. И вот названный Микеланджело посоветовал его святейшеству не путаться с резными работами: ведь хотя произведение благодаря им и обогащается, но зато фигуры с ними сливаются, тогда как гладкая кладка, когда она хорошо сложена, гораздо красивее резьбы и лучше выделяет статуи, ибо фигуры не любят резного окружения. Тогда его святейшество распорядился: быть по сему, и Вазари не было чем занять в этой работе Моску, который и был отпущен на все четыре стороны; что же до гробницы, то сооружение ее было завершено без резных работ, без которых она вышла гораздо лучше, чем получилась бы с ними.

Так воротился Симоне в Орвието, где ему был заказан рисунок двух больших мраморных табернаклей под средокрестием в конце церкви, и когда он их сделал, разумеется, с прекрасным изяществом и соразмерностью, то в нише одного из них мраморного обнаженного Христа с крестом на плечах высек Раффаэлло Монтелупо, а в другом святого Себастьяна, равным образом обнаженного, высек Москино. После этого Москино работал в церкви Апостолов, где высек такой же величины святых Петра и Павла, и статуи эти были признаны толковыми. В то же время не прекращались работы в названной капелле Посещения, в которой Моска до конца своей жизни не успел доделать всего лишь двух птичек. Были бы и эти птицы, если бы мессер Бастьяно Гвальтьери, епископ витербский, как говорилось, не занял Симоне отделкой четырех кусков мрамора. Когда же отделка была закончена, мрамор был отослан во Францию кардиналу Лотарингскому, который пришел от него в восхищение, ибо был он дивно хорош, весь покрыт листвой и отделан с такой тщательностью, что его считают одной из лучших работ Симоне, который скончался вскоре после ее завершения в 1554 году пятидесяти восьми лет от роду, к ущербу немалому для церкви сей в Орвието, где и был погребен с почестями.

После этого на место отца попечителями названного собора был избран Франческо Москино, но он пренебрег этой должностью и передал ее Раффаэлло Монтелупо, а сам отправился в Рим, где для мессера Роберто Строцци высек из мрамора две весьма изящные фигуры, а именно Марса и Венеру, которые находятся во дворе его дома в Банки. Затем он выполнил мелкофигурную, почти что круглорельефную историю с Дианой, купающейся со своими нимфами и превращающей в оленя Актеона, которого пожирают его же собственные псы. По возвращении во Флоренцию он поднес ее синьору герцогу Козимо, поступить на службу к которому ему очень хотелось. Его превосходительство принял и весьма одобрил работу и желание Москино выполнил, ибо всегда удостаивал своим вниманием тех, кто в чем-либо желал отличиться. И потому он направил его на работу в Пизанский собор, где Симоне до настоящего времени с большим для себя одобрением в капелле Благовещения, выполненной Стаджо да Пьетрасанта, вместе с резьбой и прочим, создал фигуры ангела и Мадонны в четыре локтя каждая, а в середине – Адама и Еву с яблоком и Бога Отца больших размеров с несколькими путтами в своде названной капеллы, и все это из мрамора, как и обе статуи, снискавшие Москино немалый почет и известность. А поскольку капелла эта почти что закончена, его превосходительство распорядился приступить к капелле, именуемой Инкороната, а именно к той, что насупротив первой, как только войдешь в церковь по левую руку.

Тот же Москино проявил себя отменно в порученных ему работах по убранству в честь светлейшей королевы Иоанны и сиятельнейшего государя Флоренции.

ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ДЖИРОЛАМО И БАРТОЛОМЕО ДЖЕНГИ И ДЖОВАМБАТТИСТЫ САНМАРИНО ЗЯТЯ ДЖИРОЛАМО

Джироламо Дженга, который был родом из Урбино, в десятилетнем возрасте отцом был определен в шерстяной цех, но обучался там с большой неохотой и, сколько позволяло ему место и время, тайком рисовал угольками и перьями. Кое-кто из отцовских друзей обратил на это внимание и уговорил взять его из цеха и начать обучение живописи. Поэтому отец устроил его в Урбино к каким-то малоизвестным мастерам, но, увидев прекрасную его манеру, обещавшую стать плодотворной, он определил его, когда ему исполнилось пятнадцать лет, к мастеру Луке Синьорелли из Кортоны, выдающемуся мастеру живописи того времени.