Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

До такого состояния дошли таким образом искусства рисунка к тому времени, когда Италию захватили лангобарды, после чего они стали развиваться беспрепятственно, хотя многое делалось все хуже и хуже, настолько, что трудно представить себе работу более грубую и с меньшим пониманием рисунка. Об этом свидетельствуют, Помимо многих других вещей, некоторые фигуры над дверями в портике Сан Пьетро в Риме, выполненные в греческой манере в память о нескольких святых отцах, выступавших на соборах в защиту христианской церкви. Доказательством того же служат и многие вещи в той же манере, которые можно видеть в городе Равенне и во всем экзархате и в особенности некоторые из находящихся в церкви Санта Мариа Ротонда за названным городом, выполненные вскоре после изгнания лангобардов из Италии. Однако в церкви этой нельзя обойти молчанием одной вещи, примечательней шей и чудесной, а именно свода, или, вернее, купола, ее перекрывающего: имея в ширину десять локтей, он служит крышей и перекрытием этого здания, и тем не менее сделан он целиком из одного куска и настолько велик и грузен, что кажется почти невозможным поднять на такую высоту подобный камень весом более двух тысяч фунтов. Возвращаясь же к нашему изложению, скажу, что из рук мастеров того времени вышли и те чучела и уродства, какие мы и теперь еще видим в старых вещах.

То же самое произошло и с архитектурой, ибо строить было нужно, форма же и правильный способ были целиком забыты из-за смерти мастеров и из-за разрушения и порчи их работ. Поэтому те, кто посвятили себя этому делу, не могли построить ничего, что благодаря порядку или соразмерности обладало бы каким-либо изяществом, рисунком или смыслом. Но затем стали появляться новые архитекторы, кои, принадлежа к варварским народам, нашли способ строить длящих в той манере, которая ныне именуется нами немецкой. Они создавали некоторые вещи более смешные для нас, новых людей, чем похвальные для них самих, пока, наконец, лучшие мастера не нашли лучшую форму, несколько сходную с правильной древней, и в этой манере мы видим по всей Италии ими построенные более старые, но не древние церкви, как, например, построенные Теодорихом, королем Италии, дворец в Равенне, другой — в Павин и третий — в Модене в варварской манере, скорее богатые и огромные, чем отличающиеся правильным пониманием и хорошей архитектурой. То же самое можно утверждать и относительно Сан Стефано в Римини, Сан Мартино в Равенне и храма Сан Джованни Эванджелиста, сооруженного в том же городе Галлой Плацидией приблизительно в 438 году, а также относительно Сан Витале, построенного в 547 году, Бадии ди Класси ди фуори и вообще многих других монастырей и храмов, сооруженных после лангобардов. Все эти постройки, как уже сказано, и огромны, и величественны, но архитектура их весьма неуклюжа. К ним относятся многочисленные аббатства во Франции, выстроенные св. Бенедиктом, церковь и монастырь в Мойте Кассино, храм Св. Иоанна Крестителя в Монце, воздвигнутый той самой Теодолиндой, королевой готов, для которой папа св. Григорий написал свои диалоги. Эта королева приказала изобразить там историю лангобардов, по которой видно, что сзади они брились, спереди же носили чубы и красили бороды. Одежда у них была из широкого холста, какую носили англы и саксы, под разноцветным плащом, обувь была открыта до пальцев ног и поверху была перевязана ремнями. Сходны с вышеназванными храмами была церковь Сан Джованни в Панин, сооруженная Гундипергой, дочерью вышеназванной Теодолинды, и в том же городе церковь Сан Сальваторе, построенная Арипертом, братом названной королевы, унаследовавшим королевство от Родоальда, мужа Гундиперги. Церковь Сант Амброджо в Павии сооружена Гримоальдом, королем лангобардов, свергшим с престола Пертерита, сына Риперта. Пертерит этот, восстановленный во власти после смерти Гримоальда, построил в той же Павии женский монастырь, именуемый Новым в честь Богоматери и св. Агаты, королева же построила за стенами города монастырь Санта Мариа ин Пертика. Наконец, Кониперт, который тоже был сыном Пертерита, построил в той же манере храм и монастырь, названный Сан Джорджо ди Коронате, на том месте, где он одержал большую победу над Аларихом. Сходен с этими был и храм, именуемый Сан Пьеро ин Чьель д'Оро, построенный в Павии королем лангобардов Луипрандом во времена короля Пипина, отца Карла Великого, а также и храм Сан Пьеро Кливате, построенный в миланской епархии Дезидерием, царствовавшим после Астольфа, а также и монастыри Сан Винченцо в Милане и Санта Джулиа в Брешиа; ибо все они потребовали огромнейших расходов, но построены были в манере самой грубой и неправильной. Во Флоренции затем архитектура несколько улучшилась, так, церковь Сант Апостоло была построена Карлом Великим хотя и небольшой, но в превосходнейшей манере. ибо не только стволы колонн обладают большим изяществом и прекрасными размера ми, несмотря на то, что составлены из кусков, но и капители, и арки, перекинутые по сводам двух малых нефов, показывают, что в Тоскане либо сохранились, либо возродились некоторые хорошие художники. В общем же архитектура этой церкви такова, что Пиппо ди сер Брунеллеско не погнушался взять ее за образец при строительстве церквей Санто Спирито и Сан Лоренцо в том же городе. То же самое можно увидеть и в церкви Сан Марко в Венеции, которая (не говоря уже ничего о Сан Джорджо Маджоре, построенной Джованни Морозини в 978 году) начата была при доже Юстиниане и Джованни Партичако близ Сан Теодозио, когда из Александрии в Венецию был перевезен прах названного евангелиста. После многочисленных пожаров, принесших большой ущерб Дворцу дожей и церкви, последняя была полностью перестроена на тех же фундаментах в греческой манере и в ныне существующем виде со вложением огромнейших средств и под наблюдением многих архитекторов в 973 году от Рождества Христова во времена дожа Доменико Сельво, который вывез колонны из всех мест, где только мог их достать. И так это строительство продолжалось до 1140 года, когда дожем был мессер Пьеро Полани, по проектам, как уже говорилось, многих мастеров, и все они были греками. В той же греческой манере были семь аббатств, построенные в те же времена графом Уго маркграфом Бранденбургским в Тоскане, из которых сохранились флорентийское аббатство, аббатство в Сеттимо и другие. Все эти постройки, равно как и остатки несохранившихся, свидетельствуют о том, что архитектура кое-как еще держалась, но сильно выродилась и далеко отклонилась от хорошей древней манеры. Доказательством этому могут служить и многие старые дворцы, построенные во Флоренции после разрушения Фьезоле, тосканской работы, но с варварским порядком в размерах их слишком вытянутых дверей и окон и в формах стрельчатых арок, соответствующих приемам чужеземных зодчих тех времен. Затем в 1013 году мы видим, что искусство уже несколько окрепло, когда перестраивалась прекраснейшая церковь Сан Миньято ин суль Монте во времена мессера Алибрандо, гражданина и епископа Флоренции; ибо, помимо мраморных украшений внутри и снаружи, по наружному фасаду видно, что тосканские архитекторы стремились подражать в дверях и окнах, колоннах, арках и карнизах, насколько могли, доброму древнему порядку, распознав его до некоторой степени в древнейшем храме Сан Джованни в своем городе. В то же самое время и живопись, угасшая почти совершенно, начала, как мы видим, понемногу восстанавливаться, доказательством чему служит мозаика, выполненная в главной капелле названной церкви Сан Миньято.

Итак, от этого начала рисунок и искусства эти в Тоскане начали постепенно улучшаться; это видно по тому, что в 1016 году пизанцы начали строить свой собор; ибо для того времени было великим делом взяться за постройку подобной церкви, состоящей из пяти нефов и почти целиком отделанной мрамором внутри и снаружи. Храм этот, выстроенный по проекту и рисунку Бускета, грека из Дуликкио, архитектора для той поры редкостнейшего, был сооружен и украшен пизанцами, находившимися на вершине их величия, огромным количеством трофеев, доставленных морем из разных отдаленнейших местностей, что явно доказывают колонны, базы, капители, карнизы и другие всякого рода камни, кои мы там видим. А так как все эти вещи были одни большими, другие малыми, иные же средними, то великими были разумение и доблесть Бускета, сумевшего все это использовать и расчленить постройку, превосходно устроенную внутри и снаружи. И помимо многого другого он на переднем фасаде с большим количеством колонн весьма хитроумно учел уменьшение фронтона, украсив его колоннами с различной и разнообразной резьбой и древними статуями, а также сделал и главные двери на том же фасаде; между ними, а именно рядом с дверью Кароччо, Бускету этому была впоследствии воздвигнута почетная гробница с тремя эпитафиями, из которых одна, нижеследующая, составлена латинскими стихами, не сильно отличающимися от других стихов тех же времен.

Quod vix mille boum possent juga juncta movere Et quod vix potuit per mare ferre ratie, Buschetti nisu, quod erat mirabile visu, Dena puellanim turba levavit onus. [2]

А поскольку выше упоминалось о церкви Сант Апостоло во Флоренции, не обойду молчанием и того, что с одной стороны ее главного алтаря на мраморной доске читаем следующие слова:

VIII. V. Die VI Aprilis in resurrectione Domini Karolus Francorum Rex a Roma revertens, ingressus Florentiam, cum magno gaudio et tripudio sasceptus, civium copiam torqueis aureis decorate ei in Pentecostem fundavit ecclesiam Sanctorum Apostolorum. In altari inclusa est lamina plumbea, in qua descripta apparet prefata fundatio et consecratio facta per ARCHIEPISCOPUM TURPINUM, testibus ROLANDO et ULIVERIO. [3]

2

Груз, который с трудом могла сдвинуть тысяча запряженных волов Который с трудом по морю мог свезти корабль, Старанием Бускета (чудно было глядеть на это) Подняли десять дев.

3

6 апреля… года Господа, Карл, король франков, прибывший во Флоренцию по пути из Рима и примятый там с радостью и ликованием великими мри стечении народа, золотыми дарами обильно украсил основанную в Троицын день церковь Святых апостолов. В алтаре же там заключена свинцовая доска, на которой описаны ее основание и освящение, совершенное архиепископом Турпином в присутствии Роланда и Оливера.

Вышеназванное строительство Пизанского собора пробудило во всей Италии и в Тоскане у многих в высокой степени дух к прекрасным предприятиям и стало причиной того, что в городе Пистойе в 1032 году было положено начало церкви Сан Паоло в присутствии блаженного Атто, епископа этого города, как об этом читаем в одном договоре, составленном в это время, а кроме того, и многим другим постройкам, упоминать о которых было бы теперь слишком долго.

Продолжая обзор храмов, не обойду, однако, молчанием того, что в 1060 году в Пизе построен был круглый храм Сан Джованни, напротив собора и на той же площади. И вещью чудесной и почти совсем невероятной кажется то, что, судя по записи в древней книге попечительства названного собора, колонны названного Сан Джованни, столбы и своды были возведены и выполнены в пятнадцать дней и не более. И в той же книге, которую может видеть всякий желающий, можно прочитать, что при строительстве этого храма был введен налог в один данайо с очага, однако не говорится, золотом или мелочью. А в то время было в Пизе, как видим из той же книги, тридцать четыре тысячи очагов. Огромнейшая эта работа потребовала, несомненно, больших расходов и трудов и в особенности перекрытие свода, имеющего форму груши и покрытого сверху свинцом. А снаружи полно колонн, резьбы и историй, в фризе же средних дверей изображен Иисус Христос с двенадцатью апостолами полурельефом в греческой манере.

Аукканцы в те же времена, а именно в 1061 году, соревнуясь с пизанцами, начали церковь Сан Мартино в Лукке по проекту неких Учеников Бускета, поскольку других архитекторов в Тоскане не было. К наружному фасаду этой церкви примыкает, как мы видим, мраморный портик со многими украшениями и резьбой, выполненной в память папы Александра II, который незадолго до своего понтификата был епископом этого города; о строительстве этом и о самом Александре все полностью сказано в девяти латинских стихах. О том же говорится, как можно увидеть, и в некоторых других древних надписях, высеченных на мраморе под портиком между дверями. На названном фасаде есть несколько фигур, а под портиком много мраморных полурельефных историй из жития св. Мартина в греческой манере. Но лучшие, расположенные над одной из дверей, были выполнены сто семьдесят лет спустя Никкола Пизано и завершены в 1233 году, о чем будет сказано на своем месте, и попечителями вначале были Абелленато и Алипрандо, как это ясно видно по некоторым надписям, высеченным там же на мраморе. Фигуры, выполненные рукой Никкола Пизано, свидетельствуют о том, насколько им было улучшено искусство скульптуры. Сходны с этими были все почти или, вернее, все постройки, возведенные в Италии с названных времен до 1250 года, ибо на протяжении стольких лет, как мы видим, архитектура не улучшилась и не приобрела ничего или почти ничего, но оставалась на том же месте, и та неуклюжая манера, в коей мы и теперь еще видим многое, продолжала существовать; но сейчас я об этом упоминать не буду, ибо вернусь к этому ниже при случаях которые мне представятся.

Произведения скульптуры и живописи, равным образом хорошие, погребенные в руинах Италии, оставались до тех же времен скрытыми или же неизвестными людям, огрубевшим в неуклюжестях новых обычаев той поры, когда в ходу были лишь те произведения скульптуры и живописи, которые выполнялись оставшимися старыми греческими художниками в виде изваяний из глины и камня или же чудовищных написанных ими фигур, в которых краской были заполнены только первые контуры. Художники эти, как лучшие и единственные в своей профессии, и приглашались в Италию, куда вместе с мозаикой завезли скульптуру и живопись в том виде, в каком они были им известны, и так они и обучали им итальянцев, то есть грубо и неуклюже. Итальянцы же, как сказано и как будет говориться, пользовались этим только до определенного времени.

И люди тех времен, отвыкшие видеть что-либо лучшее и более совершенное, чем то, что они видели, дивились и почитали наилучшим даже то, что было только убожеством. Однако души нового поколения в некоторых местах под влиянием легкого воздуха очистились настолько, что в 1250 году небо, сжалившееся над прекрасными талантами, порождаемыми повседневно тосканской землей, вернуло их к первоначальному состоянию. И хотя предки их и видели остатки арок, колоссов, статуй, столпов или же резных колонн в годы, последовавшие за разграблениями, разрушениями и пожарами Рима, они не умели ни оценить этого, ни извлечь оттуда какую-либо пользу, и лишь во времена, упомянутые выше, таланты, появившиеся позднее, прекрасно отличая хорошее от дурного и отказавшись от старой манеры, вернулись к подражанию древности со всем своим прилежанием и талантом. Но, дабы легче было понять, что я называю старым и что древним, скажу, что древними были вещи из Коринфа, Афин, Рима и других славнейших городов, созданные до Константина при Нероне, Веспасианах, Траяне, Адриане и Антонине включительно, старыми же называются все выполнявшиеся от св. Сильвестра и позднее некими оставшимися греками, которые умели скорее малевать, чем писать красками. Ибо во время упомянутых войн умерли, как уже говорилось, превосходные первые художники, оставшимся же грекам, старым, но не древним, не осталось ничего другого, кроме общих контуров на цветном фоне, о чем свидетельствуют и поныне бесчисленные мозаики, выполненные этими греками, кои по всей Италии можно видеть в каждой старой церкви любого итальянского города и главным образом в Пизанском соборе, в Сан Марко в Венеции, а также и в других местах. И таким образом и продолжали они выполнять в той же манере многочисленные живописные работы с фигурами, стоящими на цыпочках, с безумными глазами и распростертыми руками, какие мы можем все еще видеть в Сан Миньято за Флоренцией между дверью, ведущей в сакристию, и другой, ведущей в монастырь, и в Санто Спирито в том же городе вдоль всей стороны двора, обращенной к церкви, и равным образом в Ареццо — в Сан Джулиано и в Сан Бартоломео и в других церквах, а в Риме в старом Сан Пьетро — все истории вокруг всей церкви между окон с лицами, похожими в своих очертаниях больше на чудовищ, чем на изображения чего бы то ни было.

Скульптурных произведений они сделали также множество, как это можно до сих пор видеть над дверями Сан Микеле на Пьяцца Паделла во Флоренции в виде барельефов и в Оньисанти и во многих местах в виде гробниц и украшений церковных дверей, в которых консолями служат некие фигуры, несущие крышу, столь неуклюжие, дурные и выполненные в столь плохой и грубой манере, что чего-либо худшего и вообразить невозможно.

Досих пор я рассуждал, как мне казалось нужным, о началах скульптуры и живописи, может быть, более пространно, чем в данном случае следовало. Я все же это сделал не только побуждаемый любовью к искусству, но и для блага и общей пользы. Увидев, как искусство от малых начал достигло до величайшей высоты и со столь благородной ступени низверглось до крайней своей гибели (и что, следовательно, природа этих искусств сходна с природой и других, которые, как человеческие тела, родятся, растут, стареют и умирают), они смогут теперь легче понять поступательный ход возрождения искусства и то совершенство, до коего оно поднялось в наши дни. И на тот случай также, если приключится, что оно когда-либо (чего не дай Боже) на какое-либо время по нерадивости людей, по злосчастию времен или же по повелению небес, коим, как кажется, не угодно, чтобы земные вещи долго оставались в одном состоянии, снова будет претерпевать тот же самый беспорядок упадка, пусть эти труды мои, каковы бы они ни были (если судьба их будет счастливой), при помощи изложенного выше и того, что будет сказано ниже, поддержат его жизнеспособность или хотя бы вселят бодрость в умы более возвышенные, которые окажут ему лучшую помощь; и тогда с моей легкой руки и при наличии их творений оно в достаточной мере получит помощь и украсится, чего ему (да позволено мне будет откровенно сказать правду) до сей поры недоставало.

Однако пора уже перейти к жизнеописанию Джованни Чимабуэ: подобно тому, как он положил начало новому способу рисования и живописи, так справедливо и прилично будет им положить начало и этим жизнеописаниям, в коих я постараюсь, насколько возможно, соблюдать порядок манер художников в большей степени, чем временной.

При описании же обличья и наружности художников буду кратким, ибо портреты их, собранные мною с затратами и трудом не меньшими, чем прилежанием, лучше покажут, каковы художники эти были с лица, чем это сделает любое описание; и если чей-либо портрет отсутствует, то это не по моей вине, а потому, что негде его было найти. Если же названные портреты кому-нибудь, возможно, не покажутся вполне сходными с другими существующими, мне хотелось бы напомнить о том, что портрет кого-либо, когда ему было восемнадцать или двадцать лет, никогда не будет похож на портрет, сделанный пятнадцать или двадцать лет спустя. К этому следует добавить, что нарисованные портреты никогда не бывают столь же сходными, как написанные красками; не говоря уже о том, что граверы, не владеющие рисунком и не умея или не будучи в состоянии точно выполнить те тонкости, которые и делают лица правильными и похожими, всегда лишают их совершенства, которым портреты, гравированные на дереве, обладают редко или же не обладают вовсе. В общем же, каковы были труды, издержки и старания, потраченные мною для всего этого, узнают те, кто, читая увидит, откуда я все это по мере своих возможностей добыл.

Жизнеописание Джованни Чимабуэ, флорентийского живописца

Нескончаемым потоком бедствий, затопившим и низвергшим в бездну несчастную Италию, не только были разрушены памятники архитектуры, которые по праву таковыми могли именоваться, но, что еще существеннее, как бы уничтожены были совершенно и все художники. И вот тогда-то, по воле Божьей, и родился в городе Флоренции в 1240 году, дабы возжечь первый свет искусству живописи, Джованни по фамилии Чимабуэ, из благородного рода тех времен Чимабуэ. Когда же он подрос, отец да другие признали в нем прекрасный и острый ум и для усовершенствования в науках он был отдан в Санта Марна Новелла к учителю, его родственнику, обучавшему тогда грамматике послушников этой обители. Однако Чимабуэ, чувствуя к тому влечение своей природы, вместо того чтобы заниматься науками, проводил весь день за рисованием в книжках и на всяких листочках людей, лошадей, построек и всего, что только ему ни приходило в голову. Этой склонности его натуры благоприятствовала и судьба, ибо тогдашними правителями Флоренции были приглашены несколько живописцев из Греции именно для того, чтобы вернуть Флоренции живопись, скорее сбившуюся с пути, чем погибшую. Наряду с другими работами, заказанными им в городе, они начали капеллу Гонди, своды и стены коей ныне почти целиком повреждены временем, что можно видеть в Санта Марна Новелла рядом с главной капеллой, где капелла Гонди и находится.