Жизни и судьбы

Сердце ее так колотилось, что казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Волосы растрепались, выбившиеся из-под платка пряди, мокрые от пота, липли к щекам и закрывали глаза.

Только у самого здания милиции Мария сменила бег на шаг, чтобы на ходу привести себя в порядок. Она поправила волосы, достала носовой платок из кармана пальто и вытерла пот с лица.

– Я должна видеть начальника, у меня к нему срочное и очень важное сообщение, – объявила она голосом, не допускающим возражений, дежурному у входа.

– Николай Иванович, я узнала их! – выпалила она, позабыв поздороваться, когда оказалась в кабинете. Но сразу, спохватившись, извинилась и поздоровалась. – Я стою в очереди, – продолжала Мария, – и вижу, как они расталкивают людей… Надо торопиться, они уже вошли в магазин.

– Успокойтесь, Мария Ивановна, – сказал Матвеев и подал Мари стакан воды, – скажите, а какой это магазин, где вы их узнали?

Мария отхлебнув глоток, несколько успокоилась.

– Да тот, Николай Иванович, что на главной площади, там сегодня колбасу дают.

– Понято, хорошо, что вы их узнали, но зачем бежали, позвонили бы по телефону.

– Ой, Николай Иванович, номер-то телефона, который вы мне дали, я забыла дома, не бежать же мне домой. Потом, найти исправный автомат тоже проблема, за это время эти отморозки и уйти сумели бы! Может, пока мы с вами разговариваем, их и след-то уже простыл.

– И то верно, – согласился Николай Иванович. – Идем!

Когда машина подъехала к магазину, парни уже выходили из магазина со свертками колбасы в руках. Увидев подъехавшую милицейскую машину, они рванули назад в магазин, надеясь уйти через задний выход. Там их и схватили.

Когда в наручниках их вывели и повели к машине, долговязый бандит обернулся, зло глянул на Марию и процедил сквозь зубы:

– Сучка!.. Недалек час, встретимся.

Глава 10 Суд. Переезд. Рождение второй дочки

Через неделю состоялся суд. Зал был полон. Люди стояли даже в проходах. Суд вынес решение: «За нападение на офицера Красной Армии и нанесение особо тяжкого ножевого ранения, угрожавшего жизни, вменить наказание в виде 25 лет лишения свободы с отбыванием в колонии строгого режима».

В первых числах апреля Петр и Мария, попрощавшись с родными и хозяйкой дома Дарьей Михайловной, сели в поезд и покинули Тихвин.

Началась новая жизнь в городе Луге, в доме-бараке для семей служащих, со всеми житейскими плюсами и минусами, радостями и печалями, Такова жизнь, и от нее никуда не денешься, как от судьбы, которая следует по пятам и преподносит разные, иной раз не совсем приятные сюрпризы.

Через полтора года у Петра с Марией родилась вторая дочка Наташа – Наточка, так любовно называли ее Петр и Мария.

Нелегко было Марии справляться с хозяйством, на руках у нее было двое маленьких детей, младшей было всего два месяца. Но она не унывала.

Ей нравилась их с Петром небольшая комната в шестнадцать квадратных метров, с общей кухней, где она, как и другие молодые женщины, ее соседки, готовили на керосинках и весело общались между собой, делясь услышанными городскими новостями, рассказывая о своих снах и о прочитанных книгах.

Марию огорчало только то, что она редко виделась с мужем. Петр был по решению командования направлен в Ленинградское высшее политическое училище имени Ф. Энгельса.

Встречался с семьей Петр только в выходные дни, когда приезжал в увольнение.

Марии этих выходных было недостаточно, она скучала, особенно когда он задерживался или не приезжал вовсе. «Служба есть служба», – утешала она себя.

А соседки подтрунивали: «Что? Опять муж не приехал? Похоже, загулял твой Петр. Там, в Ленинграде-то, не такие крали! Тебе куда до них! Посмотри на себя в зеркало, на кого ты похожа».

А Мария и правда выглядела не очень: она похудела, щеки впали, красные от постоянных недосыпаний глаза (Наточка плохо спала ночами, и Марии, чтобы не разбудить соседей, приходилось выходить с ней на улицу и укачивать на руках) мало что оставили от ее былой привлекательности.

Зарплаты, которую Петр получал теперь как курсант училища, не хватало на семью. Мария старалась экономить буквально на всем и больше всего на себе.

Она уже давно не покупала себе ничего из одежды и ходила в старой, видавшей виды юбке и спортивной футболке, а на ногах – парусиновые тапочки. Она не обращала никакого внимания на свой внешний вид. Все внимание ее было сосредоточено на детях. Наточка росла ослабленным ребенком, часто болела, Марию очень тревожило ее здоровье.

Петр задерживался в училище по службе. Бывало, что его дежурство по училищу выпадало на выходные, были и другие непредвиденные случаи, например, неожиданные, не требующие отлагательства служебные поручения, тогда он задерживался с приездом, а Мария, не дождавшись мужа, не находила себе места.

– Смотри, Марийка, как бы твой Петр не завел какую кралю. Там, в Ленинграде ушлые девки, глазами-то так и стреляют за военными.

Мария старалась не обращать внимания на замечания подруг, но где-то в самой глубине души засело противное чувство ревности, которое с каждым днем росло и не давало покоя.

В такие минуты она, не дождавшись в положенный час приезда Петра, срывалась с места, садилась на электричку и ехала в Ленинград. На проходной дежурный по училищу ей сообщал, что курсант Жгун отбыл в отпуск на два дня к семье в город Лугу. Возвратившись назад, Мария находила Петра уже дома, играющим с детьми.

Оказывается, он опоздал на электричку, и ему пришлось дожидаться следующей. Вот и получилось: он в Лугу, а Мария в это время – в Ленинград.

Но щемящее чувство ревности не проходило в груди, оно терзало, от него никуда было не спрятаться, не деться.

Как-то Тая, соседка, с которой Мария сдружилась, достала из пачки папиросу, прикурила от своей и подала Марии со словами:

– На-ка курни, полегчает!

Мария затянулась, и тут же задохнулась, закашляла, из глаз потекли слезы.

– Ничего, ничего, это с первого раза так у многих бывает, – подавая стакан воды Марии, успокаивала Тая, – потом пойдет все как надо. Зато обретешь спокойствие такое, что все будет до лампочки.

И Мария стала потихоньку курить от Петра. Папиросы «Беломорканал» лежали в тумбочке. Петр покупал всегда целый блок и, когда приезжал, брал из него с собой одну пачку. Этой пачки ему хватало на неделю до следующего приезда домой.

Со временем он стал замечать, что в каждой пачке не хватает одной папиросы, но пачка не распечатана, целая.