Жмурки

В то время как в обычной жизни, когда Дениска Серебряков смастерил пугач и все они, по-очереди, палили из него по пустым пивным банкам на пустыре — пугач отобрали. И всех участников соревнований оставили без сладкого, хотя это было страшно несправедливо: пивные банки — это ж не люди, и чего сыр-бор разводить?..

Сейчас Маша остро ощущала свою исключительность. Вдруг, неожиданно, она оказалась одной ногой в потустороннем киношном мире, и вполне возможно, если повезёт, совсем скоро увидит не только крутую тачку, а и настоящий пистолет.

Задохнувшись от открывающихся перспектив, Маша испытала нечто вроде благодарности к тётке: ведь несмотря на общую недалёкость, ей всё же хватило ума поселиться рядом с такими интересными людьми…

На крыльцо тем временем высыпали сестрички и Алесан Сергеич.

— Будьте осторожней, шеф, — сказала та, у которой на голове была рыжая гуля, похожая на луковку.

Подняв руки, она повесила на шею шефу что-то тяжелое, металлическое…

Автомат! — с замиранием сердца констатировала Маша. — Хотя нет, — она тут же сникла. — Всего лишь термос.

— Ночные экскурсии на сегодня отменяются, — шеф клюнул в лобик каждую из сестричек. Та, что с дредами, широко перекрестила его щепотью. — Заприте двери и окна. И чтоб ни гу-гу.

Он бодро вскочил на подножку железного монстра. За рулём сидел белобрысый с дивчячьим именем.

— Мы знаем правила, шеф, — крикнула синеволосая.

Маша посмотрела на одну из своих косичек.

Коричневый — вот что можно было сказать об этом цвете. И всё.

В кино у девушек всегда были светлые волосы — как у Ксюши Тищенко из детдома. И голубые глаза.

Ксюша всегда так и говорила: вырасту — сделаюсь артисткой. Самой знаменитой.

Не по возрасту здравомыслящая Маша понимала: её-то в артистки никто не возьмёт. Коричневые волосы, коричневые глаза… А ещё веснушки.

У киноартисток всегда была белая, с чуть розоватым жемчужным отливом, кожа.

Но вот прямо сейчас, навалившись пузом на подоконник, Маша ощущала своё неизмеримое превосходство над блондинкой Ксюшей…

— Ни пуха, шеф, — рыженькая коротко махнула рукой.

Как только Алесан Сергеич захлопнул дверцу, монстр взревел и выскочил из ворот, которые плавно и бесшумно закрылись сами собой.

На крылечке больше никого не было — пока Маша смотрела вслед автомобилю, сестрички исчезли в доме и вестимо, закрыли дверь на засов.

— Ну, я полетел, — возвестил мыш Терентий. — Утро близко, а у меня ещё много дел.

— Спокойной ночи, — вежливо сказала Терентию Маша.

Про себя она решила, что ни за что и никуда с подоконника не уйдёт. Если уж пошла такая пруха, грех дрыхнуть: авось, ещё что-нибудь интересненькое случится.

Стопроцентно, это лучше тёткиных детективов, — думала она, моргая внезапно потяжелевшими веками.

Маша не заметила, как голова опустилась на скрещенные руки, а глаза сами собой закрылись.

Сквозь сон она слышала, как тихонько стучит когтями по деревянному настилу пёс Рамзес и шумят машины на далёком проспекте…

Проснулась рывком, оттого, что замёрзла.

Нос казался сосулькой, щеки онемели.

Одеяло сползло с головы, и мороз щипал розовые оголённые ушки…

Нагорит от тётки, — подумала Маша и последний раз глянула в окно.

По саду плыл предутренний туман.

Кусты сирени и жасмина беспомощно тянули голые ветки к небу — совсем как утопленники, которым никто не хочет помочь.

И вот один из них сдвинулся с места…

Ветер, — тут же решила Маша. — Чего только не покажется спросонок, а у страха глаза велики.

В детдоме паникёров не любили.

Дети вообще недоверчиво относятся к любителям раздувать из мухи слона. Напротив, в детских спальнях ценились выдержка, умение держать лицо — как у индейцев из Фенимора Купера — и искусство воспринимать действительность с показным равнодушием, реагируя, разве что, на внезапную раздачу шоколадных конфет. Что случалось не так уж часто, а значит, подпадало под категорию «бес-пренцедетный» — Маша не так давно выучила это трудное слово, и очень им гордилась.

Для верности она бегло осмотрела другие кусты — ни один из них не шевелился.

Ладно, может, это какой-то избирательный ветер, — сделала она скидку. — Мало ли, какие тут, в Питере, бывают ветры.

Услышав недавно, как продавщица в булочной называет Петербург Питером, Маша решила, что это очень круто. И вообще: городу так больше идёт.

Тем временем своевольный куст незаметно переместился с одного края клумбы на другой, а затем, просочившись сквозь забор между домами, появился уже на той стороне — во владениях соседей.

Значит, там в заборе дырка, — Маша внимательно осмотрела забор, запоминая приметы. — Надо будет проверить.

Куст подобрался к окну, и на фоне желтого яркого прямоугольника вырисовался силуэт, похожий на лохматого кота.

Потом куст потянулся к открытой форточке…

И Маша вдруг, совершенно отчётливо поняла: никакой это не куст. Это бомж. Бродяга.

Прятался в их с тёткой дворе — широко известный факт, что Рамзес не лает даже на голубей, коих в округе великое множество…

А потом, услыхав, что хозяева уехали, решил поживиться в чужом доме, чем бог послал.

Кто такой бог, и чем он может послать, Маша не задумывалась. Но само выражение ей страшно нравилось.

А сестрички-то, поди, спят! — в панике подумала она. — На дискотеку их не отпустили, вот они наревелись от обиды, и заснули себе, без задних лапок. А он щас как залезет в окно, как напугает… А ведь шеф наказал закрыть двери и окна. А они, клуши, забыли.

Куст-бомж уже взгромоздился на подоконник и протягивал свои липкие щупальцы к форточке, чтобы уцепиться.