Жозеф Бальзамо. Том 2

— Полноте, герцог, — заливаясь смехом, воскликнула графиня. — Перед вами стоит чародей — теперь-то вы верите?

— Я вне себя от изумления, графиня. Но в таком случае, — продолжал герцог, снова обратившись к Бальзамо, — в таком случае ваше имя…

— Ах, вы же знаете, герцог, мы, чародеи, меняем имена с каждой новой сменой поколений… В тысяча семьсот двадцать пятом году в моде были имена на «ус», «ос» и «ас», и ничего удивительного, если в ту пору мне пришла фантазия назвать себя на латинский или греческий манер. Теперь, когда все разъяснилось, я в вашем распоряжении, сударыня, и в вашем, сударь.

— Граф, мы с маршалом хотим попросить у вас совета.

— Много чести для меня, сударыня, особенно если вы сами пришли к такой мысли.

— Конечно, сама, граф; ваше предсказание нейдет у меня из головы, но я сомневаюсь в том, что оно осуществляется.

— Никогда не сомневайтесь в выводах науки, сударыня.

— Ах, граф, граф! — вступил в разговор Ришелье. — Беда в том, что наша корона висит на волоске… Ведь речь не о ране, которую можно заживить тремя каплями эликсира.

— Нет, речь идет о министре, которого можно повергнуть тремя словами… — возразил Бальзамо. — Что ж, угадал я? Скажите!

— Как нельзя лучше, — вся дрожа, ответила графиня. — В самом деле, герцог, что вы об этом скажете?

— О, не удивляйтесь таким пустякам, сударыня, — произнес Бальзамо, который сразу заметил, как встревожены г-жа Дюбарри и Ришелье, и безо всякого волшебства легко догадался, в чем дело.

— В таком случае я стану вашим поклонником, — добавил маршал, — если вы укажете нам лекарство.

— Чтобы излечить хворь, которая вас терзает?

— Да, мы больны Шуазелем.

— И очень хотели бы излечиться от этой хвори?

— Да, великий чародей, именно так.

— Граф, вы не оставите нас в этой беде, — подхватила графиня, — на карту поставлена наша честь.

— Готов служить вам всеми силами, сударыня; однако мне хотелось бы знать, нет ли у герцога какого-либо плана, составленного заранее.

— Признаться, такой план есть, господин граф. Право слово, до чего приятно иметь дело с колдуном, которого можно величать «господин граф»: совершенно не приходиться менять привычки!

— Говорите же, — произнес Бальзамо, — будьте откровенны.

— Честью клянусь, я только того и хочу, — отвечал герцог.

— Вы собирались попросить у меня совета об этом плане.

— Собирался.

— Ах, притворщик, а мне ничего не сказал! — заметила графиня.

— Я могу сказать об этом только графу, да и то шепотом, на ухо, — возразил маршал.

— Почему, герцог?

— Потому что иначе вы покраснеете до корней волос, графиня.

— Ах, я сгораю от любопытства, маршал! Скажите, я нарумянена, по мне ничего будет не видать.

— Ладно же! — сдался Ришелье, — подумал я вот о чем. Берегитесь, графиня, я пускаюсь во все тяжкие.

— Пускайтесь, герцог, пускайтесь, а я от вас не отстану.

— Боюсь, быть мне битым, если вы услышите то, что я скажу.

— Никому еще не удавалось вас побить, герцог, — сказал Бальзамо старому маршалу, которому этот комплимент пришелся по душе.

— Ну что ж, итак… — начал он, — хоть и боюсь не угодить этим графине и его величеству… Нет, язык не поворачивается!

— До чего же несносны медлительные люди! — возопила графиня.

— Итак, вы желаете, чтобы я говорил?

— Да.

— Вы настаиваете?

— Да, да, в сотый раз — да.

— Хорошо, я решился. Грустно говорить об этом, господин граф, но его величество уже не испытывает нужды в утехах. Это не мое выражение, графиня, оно принадлежит госпоже де Ментенон [23] .

23

Ментенон, Франсуаза д'Обинье, маркиза де (1635–1719) — последняя любовница, затем морганатическая супруга Людовика XIV.

— В этом нет ничего для меня обидного, — отозвалась г-жа Дюбарри.

— Тем лучше. Видит Бог, это придает мне решимости. Итак, хорошо бы, чтобы граф, который располагает столь бесценным эликсиром…

— Нашел среди них такой, — подхватил Бальзамо, — который вернул бы королю способность радоваться утехам?

— Вот именно.

— Э, господин герцог, это детские забавы, азбука ремесла. Приворотное зелье найдется у любого шарлатана.

— А действие этого зелья будет отнесено за счет достоинств графини, — продолжал герцог.

— Герцог! — возопила графиня.

— Я так и знал, что вы разгневаетесь, но вы сами велели мне говорить.

— Герцог, — произнес Бальзамо, — вы были правы, графиня краснеет. Но как мы только что говорили, речь сейчас идет не о ране и не о любви. Приворотное зелье не поможет вам избавить Францию от господина де Шуазеля. В самом деле, люби король графиню вдесятеро сильней, чем теперь, что само по себе невозможно, за господином де Шуазелем все равно сохранятся власть и влияние, коими он воздействует на ум короля точно так же, как графиня воздействует на его сердце.

— Верно, — согласился маршал. — Но это наше единственное средство.

— Вы полагаете?

— Еще бы! Попробуйте укажите другое.

— По-моему, нет ничего проще.

— Нет ничего проще? Вы слышите, графиня! Эти колдуны не ведают сомнений!

— Какие могут быть сомнения, когда вся задача состоит в том, чтобы просто-напросто доказать королю, что господин де Шуазель его предает — разумеется, с точки зрения короля, поскольку сам Шуазель не усматривает в своих действиях предательства.

— А каковы эти действия?

— Вы знаете о них не хуже меня, графиня: он поддерживает бунт парламентов против королевской власти.

— Разумеется, но надобно знать, каким образом он это делает.

— Через своих агентов, которые ободряют бунтовщиков, суля им безнаказанность.

— Кто эти агенты? Вот что следует выяснить.

— А вы полагаете, что госпожа де Граммон уехала не для того, чтобы подбадривать пылких и подогревать робких?

— Разумеется, только для того она и уехала, — воскликнула графиня.