Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша

Допросы продолжаются, и Александр пользуется этим, чтобы набросать следующие строки, адресованные будущей Жозефине… и потомству: «Я сожалею также, что расстаюсь с отечеством, которое люблю и за которое тысячу раз охотно отдал бы жизнь. Я умру со спокойствием, позволяющим воскорбеть о самых дорогих своих привязанностях, и с мужеством, характеризующим свободного человека, чистую совесть и честную душу, самое пламенное желание которой — процветание Республики. Прощай, мой друг. Найди утешение в наших детях и сама утешь их, просветив их и, главное, внушив им, что добродетель и гражданственность сотрут воспоминание о моей казни и напомнят о моих заслугах и правах на признательность нации. Прощай. Ты знаешь, кто мной любим; будь же им утешением и продли своими заботами мою жизнь в их сердцах. Прощай, Я в последний раз в жизни прижимаю к сердцу тебя и моих дорогих детей».

На следующий день, 5 термидора, то есть 23 июля, в обществе мелких торговцев, принцев Роган-Монбазона и Сальма, журналиста шевалье де Шансене и депутата маркиза де Гуи д'Арси Александр мужественно всходит на эшафот.

5 термидора!

Еще четыре дня, и он ускользнул бы от смерти. А Жозефина, разумеется, не стала бы императрицей.

* * *

Роза, простертая на койке, боится шевельнуться. Даже шутки весельчака Сантерра не могут вывести ее из оцепенения. Она думает не столько об Александре, сколько о себе. Тюрьма продолжает пустеть… Это отнюдь не успокаивает арестантку. Неужто ей придется последовать за мужем и в свой черед подняться по лестнице Сансона? ^[62] Она имеет все основания этого опасаться, и перед лицом смерти мужество покидает креолку. Она проводит дни, гадая себе на картах или плача на глазах у всех, к «великому осуждению своих сотоварищей», потому что дрожать при воспоминании о последней телеге с приговоренным считается дурным тоном. Слезы позволительны, только когда нет свидетелей.

62

Сансон, Шарль Анри (1740–1793) и сын его Сансон, Анри (1767–1840) — парижские палачи.

К счастью, рядом с ней Шарль Лабюсьер.

Драматург и актер маленьких театров на бульваре Тампль, этот писец Комитета общественной безопасности стал пожирателем дел ради спасения от смерти клиентов Фукье-Тенвиля. Занимаясь классификацией досье и будучи не в состоянии похищать связки бумаг без риска быть тут же схваченным, этот героический человек рвет их на мелкие клочья и проглатывает. Поклонник Французской комедии, он начал свои спасательные операции с актеров этого театра. Не думаю, что это занятие казалось ему особенно аппетитным, но оно не отразилось и на его желудке, поскольку переварил он, кажется, тысячу двести досье. Знал ли он Розу? Не побывал ли у него кто-то из друзей г-жи де Богарне с просьбой спасти узницу? Как бы там ни было, он, как расскажет впоследствии, не страшась несварения желудка, съел дело, которое позволило бы Фукье-Тенвилю отправить вдогонку за мужем супругу бывшего председателя Учредительного собрания [63] .

63

Лабюсьер впал в нищету — пожиранием досье не прокормишься. Поэтому при Консульстве в театре Порт-Сен-Мартен был дан бенефис в пользу актера-драматурга. Жозефина отправилась туда с Бонапартом и заплатила за свою ложу сто пистолей.

Через два дня после казни Александра некая восхитительная женщина, перед чьей красотой не устоит ни один мужчина, посылает из тюрьмы своему любовнику Тальену знаменитую записку: «От меня только что ушел полицейский чиновник; он объявил мне, что завтра я предстану перед трибуналом, то есть взойду на эшафот. Это очень не похоже на сон, который я видела нынче ночью. Мне снилось, что Робеспьера больше нет и тюрьмы открылись. Но из-за вашей неслыханной трусости во Франции больше не найдется человека, способного претворить мой сон в явь».

Звали женщину Терезией Кабаррюс, и, так же как Роза, она жила отдельно от мужа Жака Девена де Фонтене, дворянство которого было столь же спорным, что и у покойного виконта Александра де Богарне. Чтобы спасти от смерти свое божество, Тальен проявил высокое мужество и атаковал Робеспьера. Поэтому через пять дней после смерти Александра, одна из заключенных увидела из окна своей выходившей на улицу камеры какую-то женщину, которая делала жесты, показавшиеся сначала первой совершенно непонятными. «Она все время хваталась за платье, а мы все не понимали, что она хочет этим сказать, — повествует очевидица. — Видя, что она не перестает это делать, я крикнула ей: „Robe?“» ^[64] Она знаком подтвердила — да. Затем она подобрала с земли камень, положила его себе в подол, подняла другой рукой и показала мне. «Pierre?» — опять крикнула я. Видя, что мы поняли, она страшно обрадовалась. Потом, подняв вместе подол и камень, она несколько раз показала образным жестом, что перерезает себе горло, после чего принялась танцевать и хлопать в ладоши. Эта странная пантомима привела нас в неописуемое волнение: мы наконец осмелились подумать, что она сообщает нам о смерти Робеспьера.

64

Незнакомка передает в тюрьму известие о свержении Робеспьера с помощью каламбура: французские слова robe — платье и pierre — камень, произнесенные вместе, звучат так же, как фамилия Robespierre.

Весть мгновенно облетела тюрьму.

Роза узнает, что террор кончился благодаря Тальену, ее другу Тальену, Надежда воскресает в ней. Тальен и Гош — последний был освобожден 4 августа — наверняка сделают все, чтобы ворота кармелитов вновь распахнулись перед ней. Будущая г-жа Тальен, которую весь Париж именует теперь Notre-Dame de Thermidor ^[65] , уже выпущена и тут же отправилась к Гортензии и Евгению, чтобы успокоить детей насчет судьбы их матери.

65

Богоматерь Термидорианская (Notre-Dame de Thermidor, франц.) — по аналогии со знаменитым Собором Парижской Богоматери (Notre-Dame de Paris).

Вечером 6 августа по бывшему монастырю кармелитов разносится голос надзирателя:

— Вдова Богарне!

Это свобода.

Заключенные рукоплещут: они узнали, что эта хорошенькая вдова, которая так очаровательно трепетала и плакала, вновь обретет детей… и любовника.

Роза теряет сознание от радости.

* * *

Того же 1 9 термидора комиссар Конвента Саличетти пишет донос на начальника артиллерии Итальянской армии корсиканца генерала Буонапарте, друга Огюстена Робеспьера ^[66] , «составлявшего для него планы, которым нам приходилось подчиняться». Это тот самый Саличетти, что заметил «образованного капитана» Бонапарта, поставил его во главе артиллерии под Тулоном, сделал майором, а затем генералом!

66

Робеспьер, Огюстен (1764–1794) — младший брат Максимилиана Робеспьера.

Три дня спустя, 9 августа, будущему мужу Розы предъявляют обвинение. «Он уже считал себя погибшим, — сообщает нам свидетель, г-н Лоранти, богатый ниццский коммерсант, у которого квартировал Наполеон. Он только что отказал в руке своей дочери этому нищему офицеру. Видя, что его постоялец попал в число подозрительных, посажен под арест и его охраняет вооруженный часовой, торговец, несомненно, похвалил себя за столь благоразумное решение».

Веселая вдова

«Твой милый образ неизбывно живет у меня в сердце.

С каждым днем моя любовь все возрастает…»

Эти пламенные слова Лазар Гош обращает не к Розе, а к своей жене, оставшейся в Лотарингии. Едва успев выйти из Консьержери, он сообщает ей, что отправляется в Тионвиль «пешком, как подобает республиканцу». Но проходит два дня, а он все еще не пустился в дорогу.

Розу освобождают, и «милый образ» тут же забыт.

Неистово наслаждаясь у любовницы вновь обретенной свободой, генерал боится лишь одного — как бы г-жа Гош не явилась испортить ему праздник. Поэтому он советует Аделаиде не спешить с приездом. Чтобы не вызвать ревность у новобрачной и дать ей случай «проявить твердость духа», он уверяет ее, что живет, скрываясь от всех, и «не бывает ни в общественных местах, ни, подавно, на спектаклях». Между тем его видят с Розой у г-жи Остен, где он празднует свое освобождение. Один из приглашенных отмечает также присутствие Сантерра, который, «запершись с дамами, выказывал им многие знаки внимания». Знаки внимания со стороны Лазара нравятся Розе куда больше, чем любезности пивовара-утешителя. С Гошем она счастлива и, как впоследствии поведает Баррас ^[67] , познает в его объятиях, что такое любовь. Ах, если бы бравый генерал мог развестись ради нее! Жозефина позднее сама признается, что всерьез подумывала об этом.

67

Баррас, Поль Франсуа Жан Никола (1755–1829) — член Конвента, один из организаторов термидорианского переворота, затем единственный член Директории, входивший во все ее составы, циник и стяжатель. Способствовал выдвижению Наполеона, но был устранен им от всякого участия в политической жизни.

Роза впервые любит по-настоящему. А вот Лазара соединяют с ней лишь узы чувственности. Он, кажется, даже заявил Баррасу:

— Для такого близкого интимного знакомства с нею надо было очутиться вместе в тюрьме перед девятым термидора; на свободе это было бы непростительно.

Это явное проявление любовной досады, потому что Гош целых полтора года продолжает близкое «интимное» знакомство со своей любовницей из монастыря кармелитов. Он любит ее, и даже бесконечно, что известно нам из его писем, и мы далеки от того, чтобы буквально воспринимать слова Гоша: «Надо было очутиться вместе в тюрьме»; просто в данном случае генерал вел себя как бывший конюх.

Возможно, — утверждает Баррас, — лишь «нежное уважение», питаемое Гошем к его «юной и добродетельной жене», помешало ему развестись. Аделаида вступает в борьбу и одерживает первую победу, благодаря своей свежести и обаянию. Гоша назначают командующим Шербурской армией, имея в виду отдать затем под его начало все войска Запада, и перед отъездом из Парижа он просит Аделаиду доставить в Париж его шпагу, пистолеты и коня. Но стоило Гошу увидеть свою жену-ребенка, как он поддается нежности, на сутки забывает искушенные ласки Розы и отдается чувству к кроткой «Адилаиде», как он пишет ее имя.