Жрец смерти

Автоген резво подвинулся ко мне. Мне было противно находиться так близко от этого странного слащавого типа, но поделать я ничего не могла.

– Ты не только умная, но и красивая девушка! – продолжил тот, и носок его ботинка как бы невзначай коснулся моей ступни. – Ведь ты превращаешься в женщину, а это такой удивительный процесс! Да, определенно, рано или поздно ты станешь такой же красавицей, как и твоя матушка.

Красавицей себя я не считала, наоборот, была уверена, что черты лица у меня незапоминающиеся и какие-то… какие-то никакие. И чего ради Автоген вызвал меня к себе вечером? Чтобы сообщить, какая я обаятельная и привлекательная?

Директор подвинулся ко мне еще ближе, и его ладонь неожиданно легла мне на коленку.

– Давай с тобой договоримся так, Соловьева. Мы зароем топор войны и будем общаться цивилизованно, как заведено между взрослыми людьми.

Его рука тем временем лезла мне под юбку. Я попыталась вскочить, но Автоген удержал меня и вдруг полез ко мне с поцелуями. Не долго думая, я ударила мужчину коленкой в пах. Директор повалился на пол, утробно завывая. Я бросилась к двери, забыв, что та заперта.

Но Автоген настиг меня, швырнул на пол и… То, что произошло дальше, навсегда осталось у меня в памяти. Поэтому говорить об этом не хочется. Но все же скажу: мерзавец овладел мной, то есть, попросту говоря, изнасиловал у себя в кабинете.

А завершив свое грязное дело, поднялся, застегнул ширинку и заявил:

– Думаю, именно это тебе и требовалось, Соловьева. Теперь станешь вести себя как и надлежит. И будешь обслуживать меня раз в неделю. Ну, или чаще, уж как мне захочется.

Я беззвучно плакала, давясь слезами. Автоген же, довольный собой, посмотрел на меня и сказал:

– Чего ноешь? Хочешь сказать, что не понравилось? Не поверю! Все вы, девчонки, до этого охочи!

Затем он снова извлек из кармана фотографию и показал ее мне.

– А фотокарточка пусть пока побудет у меня. В качестве, так сказать, залога того, что ты будешь вести себя вменяемо. Ну, а теперь собирайся и проваливай, мне надо делами заняться!

Я медленно поднялась с ковра, поправила одежду, кое-как привела себя в порядок. Директор наконец выпустил меня из кабинета, и я поплелась в туалет, а там бурно разрыдалась. И плакала довольно долго, не имея сил совладать с обуревавшими меня чувствами.

Но вдруг до меня дошло – Автоген сам загнал себя в ловушку. Мое тело было лучшим доказательством того, что он – преступник. Более того, насильник. И его жертва – несовершеннолетняя. Именно так я и избавлюсь от него. Причем не только я, но и весь наш детский дом!

Поэтому, вместо того чтобы вернуться в спальню, я покинула здание и направилась в город, в ближайшее отделение милиции. Мне стоило определенных усилий, чтобы убедить дежурного милиционера в том, что меня только что изнасиловали. Наконец на милицейском «уазике», в сопровождении трех защитников порядка, я отправилась обратно в детский дом. Было уже раннее утро, и все еще спали.

Именно таким – сонным, недовольным, напуганным – милиционеры и застали Автогена. И я, указав на него пальцем, повторила то, о чем уже рассказала в отделении милиции:

– Он меня изнасиловал! По нему тюрьма плачет!

Я заметила мечущийся взгляд Автогена, его дрожащие губы и налившиеся кровью уши. Он попытался возразить, но один из милиционеров, чем-то похожий на нашего прежнего директора, сухо сказал:

– Геннадий Януарьевич, вам есть что сказать? Вы хотите сделать заявление?

– Это неслыханно… – проблеял Автоген. – Да, хочу! Только не в присутствии этой особы! Уведите ее!

Мне пришлось выйти в коридор, где уже толпились разбуженные визитом милиции воспитанницы и учителя. Судя по тому, что Автогена допрашивали, причем долго, его короткой эре пришел конец.

Я уже представляла себе, как его, закованного в наручники, выведут прочь из детского дома, запихнут в «уазик» и увезут туда, где и положено быть подобным ему преступникам.

По коридору промаршировала Морковка, спешившая на выручку своему боссу. Она на ходу бросила на меня полный ненависти взгляд. Ничего, этой особе тоже придется убраться восвояси. Потому что такие, как она, здесь явно не нужны!

Наконец дверь распахнулась и оттуда, как я и ожидала, вышли милиционеры в сопровождении Автогена. Только наручников на нем не было, и это несколько подпортило общую картину. Но какая разница – в наручниках или без, главное, что мы от него избавимся, окончательно и бесповоротно.

Но милиционеры и не думали брать директора под белы рученьки и уводить вниз по лестнице к «уазику». Вместо того они обступили меня, и Морковка, тыча в меня пальцем, заголосила:

– Врет, курит, пьет! И теперь, как выясняется, еще и поклеп на честных людей возводит! Ну что же вы, товарищи милиционеры? Вам надо ее как следует допросить!

Милиционеры взяли с собой не Автогена, а меня. И вместе с нами поехала и Морковка, у которой, как оказалось, папаша и старший брат работали в милиции и были хорошими знакомыми начальника отделения, куда я обратилась.

В отделении со мной беседовал этот самый начальник, причем вел себя так, будто я не жертва, а преступница. А потом меня отправили к злобной толстой врачихе, которая после осмотра пришла к выводу, что действительно имеются следы полового акта, но никаких доказательств того, что я была подвергнута насилию, нет.

– Сколько тебе лет? Пятнадцать? Половую жизнь давно ведешь? Чего молчишь? С кем гуляла? С каким-нибудь алкашом? А потом решила вину переложить на вашего замечательного директора? Я с семьей Геннадия Януарьевича знакома, он великолепный, чуткий человек! Прирожденный педагог!

Все закончилось тем, что мое заявление к рассмотрению не приняли, ибо врачиха объявила, что я историю об изнасиловании выдумала. В итоге меня поставили на учет, а потом отвезли обратно в детский дом.

Когда я прошла в холл, то первой меня встретила там Морковка. И, схватив за волосы, поволокла в карцер. Причем там даже не оказалось кровати, только вонючий тюфяк лежал в углу.

В карцере меня продержали две недели. Но хуже всего то, что каждый вечер ко мне наведывался Автоген. Нет, директор больше не пытался меня изнасиловать и даже не заходил внутрь, а только через крошечное зарешеченное окошко вел «душеспасительные» беседы, оставаясь по другую сторону двери, в коридоре.

– Что, Соловьева, думала, сумеешь меня победить? Куда там! Такая сопливая дура – и со мной тягаться… Но знаешь, секс с тобой мне не понравился. Какая-то ты закомплексованная. Есть в нашем детдоме девчушки и порезвее, посообразительнее!