Жрец смерти

Винокур пожал плечами:

– Не понимаю, о чем вы ведете речь. Что же касается сегодняшнего вечера… Вы правы, переполох и так был сильный. И новая жертва, конечно, привлечет пристальное внимание. А может, и нет. Да, маньяк, злодей Артеменко, мертв и убивать никак не может, но, значит, новая жертва – деяние какого-то иного маньяка. Мало, что ли, убийц бродит по столице? Вы ведь тоже убиваете людей, дорогая Ника.

Я холодно улыбнулась и ответила:

– «Тоже», профессор? Вы сказали – «тоже»? Значит, вы признаетесь в том, что убиваете людей?

Винокур тяжко вздохнул.

– Да, признаюсь. Признаю, что у меня на операционном столе умерло определенное количество людей. Но ведь я, как уже однажды сказал, не бог. И не могу помочь всем страждущим.

– Не притворяйтесь, что не понимаете. Я имею в виду иные смерти! – остановила я словеса профессора. – Вы же явились сюда для того, чтобы задать мне пару вопросов. Так будьте готовы к тому, что какие-то вопросы будут адресованы и вам!

Винокур осклабился. И, бросив взгляд на часы, заявил:

– Если у вас имеются вопросы, дорогая Ника, обращайтесь к моему пресс-секретарю. А мне действительно пора – меня ждут жертвы. Ой, я хотел сказать – пациенты!

Негодяй развернулся и двинулся к выходу. Более всего мне хотелось догнать его, схватить за плечо и вмазать ему по физиономии. Но, боюсь, многочисленные гости, представители столичной тусовки, не поняли бы меня, если бы я набросилась на профессора Винокура.

Мне так хотелось последовать за ним. Но я не могла отлучиться с приема. Да и пришла к выводу, что слова маньяка были скорее бравадой. Он не посмеет никого убить сегодня ночью. Или все же посмеет?

Я вернулась к гостям. Подобно автомату, вела светские разговоры, улыбалась, принимала комплименты. И думала о том, чем сейчас, возможно, занят Винокур. Вот он едет по ночной столице. Его автомобиль останавливается на обочине, к нему подходит малолетняя проститутка. Он бросает на нее оценивающий взор – нет, не взгляд мужчины, а бесполого существа, серийного убийцы. Они ведут короткую беседу через приоткрытое окно. Наконец Винокур приглашает девицу в машину, та шлепается на сиденье рядом с водительским. А дальше…

Дальше он везет ее в лесополосу, в свой дом, в другую берлогу – и жестоко убивает. Если бы я могла остановить его!

Но все это, конечно, были фантазии. Однако реальным был Николай Платонович Винокур, серийный маньяк и заслуженный врач России.

Остаток ночи я провела плохо, практически не спала, все размышляя о том, что маньяк, не дай бог, именно сейчас разделывает свою очередную жертву. Я бы могла помешать этому – и не решилась. Но ведь он не умалишенный, чтобы прямо сразу после того, как маньяком был признан погибший Артеменко, снова приняться за старое.

Хотя, конечно, Винокур сумасшедший. И абсолютно безнравственный тип. Не человек и не животное, а страшный автомат. Робот. Андроид. И мне во что бы то ни стало надо вывести кровожадного монстра на чистую воду.

Бессонная ночь взяла свое, и я все же задремала, когда уже рассвело. Меня разбудил звонок – на связи был один из работников моего фотоагентства. Заикаясь и путаясь в словах, он заявил, что в галерее, где накануне состоялось открытие выставки моих работ, рано утром случился пожар.

Я тотчас отправилась туда. От здания остался только обугленный остов, все мои композиции были безвозвратно утеряны. Меня пропустили на место происшествия, и я бродила по залам с почерневшими стенами страшно расстроенная. Многолетний труд пошел прахом. В прямом смысле слова. Но как вообще мог возникнуть пожар?

Один из высоких полицейских чинов, которого я знала лично, объяснил, что следствие только началось, однако основная версия – поджог.

– Кто-то проник в галерею, обрызгал все ваши фотографии бензином, а потом поджег их. Причем преступник действовал очень осторожно и, я бы даже сказал, профессионально. Возможно, он делает такое не в первый раз – несмотря на то, что имеется три камеры, ни одна из них не зафиксировала злоумышленника.

Действовал профессионал… Ну конечно же, профессионал! Я поняла, кто это был – Винокур. Его жертвами сегодня стали не люди, а мои композиции. Я спалила его берлогу, а он поджег мою выставку.

У меня мгновенно отлегло от сердца. Было безумно жаль потерять свои работы, но, слава богу, огонь уничтожил конечный продукт, а не компьютер, на котором в электронном виде хранились все сделанные во время моих изысканий снимки. Все же фотокомпозиция – не картина, ее без особых проблем можно растиражировать снова.

Но суть заключалась в ином. Маньяк хотел продемонстрировать мне свою власть. И свое могущество. И то, что не только я слежу за ним, но и он за мной. Значит, мы теперь в состоянии войны.

Я зашла в зал, где висела композиция, на которой был запечатлен столь приглянувшийся профессору южноамериканский храм. Каково же было мое удивление, когда я поняла: во время пожара работы на стене не было! Рядом я заметила обуглившиеся рамы. А здесь вся стена была черной, и на ней определенно ничего не висело. Значит, злоумышленник перед тем, как сжечь галерею, снял композицию и прихватил с собой.

Конечно, он же всегда получает то, что желает! На сей раз его жертвой стала моя фотокартина.

Я вся пылала от гнева – нет, не столько потому, что мерзавец поджег галерею, сколько из-за того, что украл мою работу. Я не захотела ее ни подарить, ни продать ему, так он нашел возможность заполучить ее!

Под ногами у меня что-то хрустнуло, я нагнулась, пригляделась – и обнаружила нечто, похожее на обугленную розу. Лепестки съежились, стебель почернел. Как цветок здесь очутился? Или остался со вчерашнего приема?

Домой я вернулась только под вечер, ужасно уставшая, буквально разбитая. Моему организму требовался отдых, но я не могла его себе позволить, потому что у меня имелся враг. Хитроумный враг. Очень изворотливый. Враг, который объявил мне войну.

Я открыла входную дверь, прошла в холл и вдруг поняла: мне грозит опасность. Не знаю, как точно сформулировать, но я именно почувствовала – в особняке кто-то побывал в мое отсутствие. В последние несколько часов. Нет, все вроде бы было в порядке, но, как сказали бы люди, склонные к мистицизму: аура изменилась.