Жрицы любви. СПИД
Шрифт:
Накануне, стремясь вырвать сестру из нечистого прошлого, Элизабет мгновенно приняла решение, как поступить; столь же быстрым и эффективным было ее вмешательство из потустороннего мира. Агнесса понимала, что во время мучительного допроса ей не пришлось ни минуты играть отвратительную комедию: ее ответы были искренними, потому что она на самом деле стала сестрой Элизабет. А умерла Агнесса-Ирма.
Через несколько секунд, когда она встретится с тем, кого любит всей душой, придется перенести труднейшее испытание: она добровольно пожертвует любовью, потому что того требует тень покойной. Элизабет
Если Джеймс был первым офицером американского морского флота, посетившим дом престарелых на авеню-дю-Мэн, то сейчас в одной из приемных натовского штаба впервые появилась скромная монахиня-благотворительница.
Капитан не заставил себя долго ждать.
— Элизабет! Какой сюрприз! Чему я обязан такой честью?
Не получив от монахини никакого ответа, он встревоженно спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Да, Джеймс!
— Что?
— Агнессы больше нет…
Он смотрел на нее, не понимая, что она говорит, и она повторила:
— Господь призвал вашу невесту к себе, Джеймс!
Она с большой мягкостью повторила для Джеймса то, что уже рассказывала полицейским об обстоятельствах, связанных с гибелью сестры. Слушая ее со все возрастающей тревогой, офицер в ужасе прошептал:
— Убита? Но почему? Что она сделала плохого?
— Ничего тому, кто ее убил… Но по отношению к вам она поступила плохо!
— По отношению ко мне?
— Да, она скрыла от вас, какую жизнь вела… Поверьте, Джеймс, мне очень трудно сказать это вам… Но долг повелевает сделать это, потому что Агнессы уже нет в живых… Она была недостойна вашей любви.
Белокурый гигант долго смотрел монахине прямо в глаза:
— Не говорите так, Элизабет. Ни вы так не думаете, ни я. Я знаю, с какой нежностью вы всегда относились к Агнессе, и она отвечала вам тем же, как вы того и заслуживали, зачем же чернить то, что было так прекрасно? Я знаю, Агнесса любила меня и была готова на все ради нашего счастья!
— Я рада, что вы это знаете, Джеймс. Вы правы: Агнесса искренне любила вас. Я благодарю Бога за то, что он призвал ее к себе раньше, чем вы узнали всю правду…
— Какую правду? Есть только одна правда: мы любим друг друга! И я буду любить ее всегда…
— Молитесь за нее, Джеймс. Так будет лучше. Вы должны забыть о ней и соединить свою жизнь с одной из ваших соотечественниц.
— Никогда! Вы, ее сестра и монахиня, не имеете права говорить такое! Господь слышит вас…
— Знаю, что Он меня слышит… Но я тоже слышу Его! И Он один диктует мне эти слова.
Снова он внимательно посмотрел на нее. Он понял всю глубину ее горя. Монахиня избегала смотреть ему в глаза, точно боялась, что он догадается о чувствах, которые она тщетно пыталась скрыть в глубине своей измученной души. Ее взгляд выражал такую тревогу, что он, наконец, прошептал:
— Понимаю… Есть вещи, о которых вы не можете сказать из любви к Агнессе и уважения к покойной… Я ни о чем не прошу вас. Но должен признаться вам, сестра: я знал, что Агнесса жила с недостойным человеком…
Она
почувствовала, как леденеет кровь, и повторила, пораженная:— Знали?
— С того дня, когда я заявил своему начальству о намерении жениться на ней. Это выяснилось в результате расследования, проводимого обычно нашими службами в подобных случаях.
— И, несмотря на это, вы бы женились на ней?
— Я ответил начальству, что если бы я чувствовал, что одинок, то у меня, может, и недостало бы душевных сил помочь ей покончить с прошлым. Но я знал, что имею союзницу — вас! Я был уверен в том, что вы поможете мне сделать ее счастливой!
— А… Что ответило начальство?
— Оно тоже поверило в вас.
— Как вы любили ее, Джеймс!
В последний раз на одно мгновение полные любви глаза монахини поймали взгляд белокурого гиганта и снова со смирением опустились. Офицер, почувствовав внезапное смущение, увидел лишь слезы, текущие по лицу, обрамленному белым чепцом.
Взволнованный, он спросил:
— Могу ли я увидеть ее в последний раз?
— Вам лучше не видеть ее, Джеймс… Это будет слишком тяжело! Похороны состоятся послезавтра в нашей часовне.
— Послезавтра? В день, когда мы должны были венчаться?
— Да, в этот самый день.
— Я приеду.
— И еще мне нужно возвратить вам это…
Она протянула ему обручальное кольцо.
— Оставьте его себе, сестра!
— Не могу, ведь я дала обет жить в бедности.
— Тогда используйте средства от его продажи для друзей, «вредин».
— Они и без того достаточно избалованы! Можно мне употребить это кольцо на дело, которое более соответствует планам Агнессы?
— Поступайте, как найдете нужным. Я тоже должен кое-что возвратить вам.
И он продолжал, доставая из бумажника фотографию пятнадцатилетних близнецов, подаренную ему настоящей Элизабет:
— Знаю, это единственный ее портрет, оставшийся у вас… Мне он больше не нужен!
Взяв фотографию дрожащей рукой, она сказала:
— Спасибо, Джеймс… Мне кажется, нам пора расстаться…
— Хочу, чтобы вы знали, сестра: что бы ни случилось, какие бы расстояния ни разъединяли нас, вы останетесь навсегда членом моей семьи… Вы будете для меня образцом Франции! Вы понимаете меня?
— Да, и очень хорошо, Джеймс.
— И если однажды у меня возникнет непреодолимое желание вновь увидеть лицо моей невесты, я приеду в дом престарелых… Вы примите меня?
— Да, в приемной, пред ликом святого Иосифа.
— Значит, мы не прощаемся навсегда, сестра! До свидания!
— До встречи, Джеймс!
— Агнесса!
Она была уже в дверях, когда у него вырвался этот крик. Она застыла на месте, не имея сил даже шелохнуться. Наконец тихо прошептала:
— Почему вы так меня назвали?
— Простите меня, Элизабет… Это вышло помимо моей воли. У меня вдруг возникло странное чувство, будто моя любовь оставляет меня ради служения Богу…
В полицейской машине по пути на улицу Фезандери мнимая Элизабет разорвала фотографию двух длинноволосых девушек и выбросила в окно обрывки, разлетевшиеся по ветру. Зачем ее хранить, если две сестры теперь слились в одной, навсегда простившейся с миром?