Жулики, добро пожаловать в Париж

Ну если военная победа — опереточная, то значит, и ее герои тоже из оперетты? Нет, герои как раз были настоящие. И танкисты Леклерка готовились не к встрече с очаровательными парижанками, а к жестоким уличным боям. И слабо вооруженные парижские повстанцы предвидели вариант, что с фронта может завернуть в город боевая немецкая дивизия. И тогда? Не повторилась бы в Париже история варшавского восстания? Герои были, в первую очередь, генерал Леклерк и командующий штабом парижского восстания полковник Роль-Танги. Оба понимали, что не надо надеяться на счастливое стечение обстоятельств и промысел Божий, а потому и форсировали события.

Интересно проследить, что стало потом с главными героями освобождения Парижа. Аристократ Леклерк, самый боевой генерал Франции, известный своим независимым характером, после войны очень быстро впал в немилость. Его назначили инспектором французских войск в Северной Африке. По значимости — это даже меньше командующего округом, должность, которую получил лучший советский полководец маршал Жуков «в благодарность» от Сталина. В 1947 году самолет с генералом Леклерком на борту разбился во время песчаной бури. Лишь через пять лет о Леклерке опять вспомнили, посмертно присвоили ему воинское звание маршала, и уж тогда главная улица в каждом французском городе стала носить его имя.

Участник гражданской войны в Испании, боец Интернациональных бригад, глава парижских повстанцев, полковник Роль-Танги рвался на фронт, но его назначили в запасной полк, а потом записали в канцелярские службы. Война с Германией кончилась, началась холодная война. Коммунисту Роль-Танги генеральское звание не светило. В 62-м году его «ушли» в отставку. Только через 50 лет после освобождения Парижа президент Франции вручил полковнику Роль-Танги высший воинский орден — большой крест почетного Легиона.

А теперь еще об одном герое французского Сопротивления, чье имя всплыло только сейчас. В августе 1944 года, перед отступлением из Бордо, немцы заминировали порт. Все портовые сооружения, десятикилометровая набережная с красивейшими зданиями XVIII века, — должны были взлететь в воздух. Бордо спас унтер-офицер немецкой армии, минёр Генрих Штальшмидт. Штальшмидт давно симпатизировал французам, у него был роман с француженкой, он понимал, что война проиграна. Зачем же взрывать город? В начале августа он нашел способ связаться с участниками французского Сопротивления. Штальшмидт предложил французам свой план: под предлогом безопасности он отвинтит все взрыватели и запрет их у себя на складе. А французы пускай подожгут склад. Участники Сопротивления не поверили немцу, заподозрили провокацию, предложили встречный вариант: «Вы сами взрываете свой склад, а мы потом вас спрячем». Вечером 22 августа Штальшмидт в последний раз зашел на склад, все приготовил, зажег бикфордов шнур, вскочил на велосипед и пустился в ночь, изо всех сил нажимая на педали. Через три минуты за спиной раздался оглушительный взрыв. Французы сдержали обещание и приняли Штальшмидта в свой отряд Сопротивления. Ему изменили имя, он стал Анри Сальмид. С этим именем в 47-ом году он получил французское гражданство, женился на любимой девушке. Он остался в Бордо, ему нашли работу по специальности — лесным сапером. Но на этом благодарность Франции кончилась. Видимо, по политическим причинам потребовались свои, отечественные Зои Космодемьянские и Александры Матросовы. Бывшие участники Сопротивления, которые отказались взрывать склад, получили награды как спасители города. Генрих Штальшмидт, он же Анри Сальмид, пытался напомнить о своей роли, но в ответ ему посоветовали помалкивать в тряпочку и прочно закрыли все пути продвижения по службе. Его даже не пригласили на празднество, посвященное 50-летию освобождения Бордо. Но к чести французских журналистов, надо отметить, что именно они раскопали эту историю бывшего немецкого унтер-офицера и рассказали о ней на страницах парижской газеты «Журналь дю Диманш».

Сорбонна — славное прошлое?

Парижская Сорбонна — дама почтенного возраста. У дам принято скрывать свои годы, но для Сорбонны — это предмет гордости. Ведь старше нее в Европе только английский Оксфорд и итальянский университет в Болонье. Разных там американских Гарвардов, Стенфордов и Принстонов просим не беспокоиться — они по сравнению с Сорбонной еще лохматые подростки. Между тем, в 1257 году, когда Робер де Сорбонн основал на левом берегу Сены частный колледж, названный его именем, в Париже уже существовали университеты. В них обучали богословию, искусствам, литературе, медицине. До XV века, как и во всей Европе, преподавание шло на латыни. Так бы Сорбонна и плелась в хвосте своих парижских коллег, но как и все смышленые дамы, она оказалась хорошей интриганкой. В смутную эпоху Столетней войны парижские университеты поддержали англичан, а Сорбонна разобралась в обстановке и сохранила верность французским королям. Война закончилась, злопамятные короли перестали субсидировать соперников Сорбонны, и те зачахли. А Сорбонна, наоборот, расцвела. Любопытная деталь: название улицы, на которой выросло первое здание Сорбонны, можно перевести двояко — улица Сорванных голов, или улица Головорезов. Я спросил у недавнего выпускника Сорбонны: какое же название более соответствует смыслу? Подумав, он ответил: «и то, и другое».

Действительно, история университета свидетельствует, что там попеременно то сносили головы непослушным и непокорным (слава Богу, не буквально), то отчаянно фрондировали перед властями — студенческая революция 1968 года началась 3 мая в Сорбонне.

Но разве мы сами в своей короткой жизни были последовательны? Как же требовать последовательности от дамы, которая благополучно прожила уже семь с половиной столетий! Во всяком случае, в нужные моменты Сорбонна умела не ссориться с сильными мира сего. В семнадцатом веке могущественный кардинал Ришелье перестроил Сорбонну, расширил территорию университета, и золоченый купол Сорбоннской церкви (теперь купол позеленел от времени) вознесся над Парижем. Последняя кардинальная («горбачевская») перестройка произошла в конце прошлого века, и Сорбонна приобрела сегодняшний облик. Большой амфитеатр на 1128 мест, с фресками «Священного леса» на потолке и статуями Робера де Сорбонн, Ришелье, Декарта, Роллена, Паскаля, Лавуазье в нишах, до последнего времени считался самым большим залом в Париже. Тогда же Сорбонна приобрела свою международную репутацию: иностранных студентов стало больше, чем отечественных.

Практически до мая 68-го года Сорбонна доминировала во французской культурной и научной жизни. Каким образом? Мало того, что независимые профессора сорбоннских университетов, подчиненные только ректору, делали все что хотели, они еще, по негласной традиции, председательствовали во всех жюри премиальных и конкурсных комиссий. Даже в период немецкой оккупации, когда правительство Виши потребовало ввести курс истории иудаизма (понятно, под каким соусом!), профессора и студенты Сорбонны дружно бойкотировали эту «науку».

Увы, как обычно бывает, успех становится причиной падения. Судите сами: в 1880 году на факультете литературы в Сорбонне училось три тысячи студентов, в 1951 году — 16 тысяч, в 1968 — 32 тысячи. Где их было разместить? Правда, Сорбонна приобретала подсобные корпуса, открывались филиалы — «Жюссьё», «Дофин», «Нантер», но все равно с наплывом жаждущих Сорбонна не справлялась.

Плюс — отсутствие конкуренции привело к косности преподавания. Отсюда и взрыв в 68-ом году!

Сейчас непосредственно «Сорбонной» являются III и IV парижский университеты гуманитарных наук. IX парижский университет, где преподают экономику, называется «Дофином». Второй, где преподают право, — «Ассас». Всего Париж насчитывает 13 университетов, включая пригороды — «Нантер», «Версаль», «Кретей». Университеты различаются даже по политической ориентации: «Толбьяк» — левый, «Ассас» правый…

Парижские университеты — государственные. Плата за обучение — чисто символическая. Поэтому на первый курс записывается уйма народу, без всяких экзаменов. Важно в лицее получить степень «бакалавра», то есть аттестат зрелости. Отбор происходит в конце первого курса, по результатам оценок. Статистика примерно такова — на первый курс поступило 1300 человек, а на второй переходят 150, аудитории пустеют. После второго курса студент получает диплом об общем образовании — «Дог», после третьего- «Лиссанс», после четвертого — «Метриз». С дипломом «Метриз» студент уже считается готовым специалистом. Однако можно продолжать учиться дальше, своего рода аспирантура, и в конце концов — защитить докторат.

В принципе, в парижских университетах можно учиться всю жизнь, оставаясь по многу лет на одном курсе. Яркий тому пример — вечный студент Жан. Богатая тетка завещала ему кругленькое годовое пособие. Племянник имеет право его получать, пока учится. Племяннику недавно исполнилось 60 лет. Заканчивать университет он явно не торопится.

Диплом любого парижского университета — штука полезная, но он потерял престиж старой Сорбонны. Бесспорно, университетский специалист имеет больше шансов устроиться на работу, чем человек без диплома. Однако сам диплом ничего не гарантирует. Как говорят французы: «это зависит» — зависит от целеустремленности и энергии специалиста, семейных связей, его мобильности. Иногда надо расстаться с парижской квартирой и переехать в глухую провинцию, а на это не каждый отважится. Настоящие, то есть полноценные дипломы, которые практически открывают все двери во Франции, дают лишь «высшие школы», такие, как ЕНА (Высшая административная школа), Высшая политехническая школа, Высшая школа магистратуры (юридическая) или Сан-Сир (военная академия). Вот туда попасть крайне трудно. Сначала надо учиться в университете хотя бы два года, потом на подготовительных курсах, потом сдать очень сложные вступительные экзамены.

Зато впоследствии выпускники «высших школ» становятся технократической и политической элитой, которая правит Францией.

Французская глубинка

Несколько недель этим летом я провел во французской деревне. Потом — в маленьком городке. Место это называется Солонь, департамент в двухстах километрах южнее Парижа. Солонь — не глухая провинция, но то, что у нас в России называется «глубинкой». Можно сравнить с нашей Костромской или Калининской областью. Мало промышленности, много лесов, маленькие речки… Кажется, лавры наших писателей-деревенщиков не дают мне покоя, так и хочется нарисовать сельский пейзаж, но не будем браться за то, что не умеем. Сопонь — раздолье для рыбаков и охотников. Недалеко, правда, Луара, большая река, со своими знаменитыми замками (опять же, по аналогии, наше «золотое кольцо» — Суздаль, Владимир, Ростов Великий). Но это известные туристские маршруты, а Солонь находится в стороне. Деревня, где я жил, располагалась на высоком берегу маленькой речушки Шэр. В середине реки — взрослому человеку по пузо. Однако рыбаки похвалялись, что в Шэре ночью можно поймать даже угрей. Охотно верю, но не пробовал. Впрочем, насколько я заметил, местное население рыбной ловлей не балуется. Местное население в основном возится на своих, будем так называть, приусадебных участках, где произрастают разные ягоды и овощи. Есть и фруктовые деревья, есть и маленькие виноградники. Из живности бродят овцы и куры, то есть кое-что на прокорм имеется. Да, еще одно важное обстоятельство — деревня небольшая, всего двадцать домов, ни клуба, ни сельсовета, ни магазина нет.