Журавли и цапли . Повести и рассказы

Меня осенило: компас… азимут… четвертый день каникул… «Цапли» идут по следу, указанному братом агронома… Как я мог забыть об этом? Впрочем, забудешь, когда у «журавлей» такая беда!

Пока мы спешили к мосту, чтобы перейти его и углубиться в Зарецкий лес, я о чем только не передумал. Черняк! Что мы знали о нем? Что он до войны — советский служащий. Во время войны — партизан. Но не странно ли, что “никто другой, кроме самого Черняка, не мог ни печатно, ни устно заверить ни одного его партизанского подвига, хотя сам Черняк и печатно и устно не раз заверял в этом читателей «Наташинских известий» и участников торжественных собраний, встреч, слетов и сборов. Правда, есть одно, решающее, свидетельство — комбата Орла, которому Черняк помог ворваться в Наташин. Но тогда, если он патриот, если жизнью рисковал, чтобы помочь своим, почему о Мазае «слыхом не слыхивал, видом не видывал», как он всякий раз отговаривается? Почему скрыл черную тетрадь с приговорами «Суда Мазая»? Не оборотень ли он, двуликий Янус, служивший и нашим и ненашим? Сперва ненашим, когда пришли фашисты, а потом нашим, когда фашистов турнули из Наташина.

«Суд Мазая»… Уж не был ли он, Черняк, как-то причастен к нему, может быть, даже в качестве обвиняемого? Иначе зачем скрыл черную тетрадь — единственное вещественное доказательство существования «Суда Мазая»? Единственное, как он думал. И вдруг, оказывается, не единственное. В руки юнармейцев — он узнает это от внука Тараса — попадает схема расположения партизанского отряда «Суд Мазая», спрятанная и забытая им в одной из украденных фашистами древних книг. Что он делает? Вооружается и спешит в Зарецкий лес, чтобы помешать своему разоблачению. Мало ли что могут найти юнармейцы на месте стоянки партизан Мазая!

Ах как я был далек от истины, рассуждая таким образом, — далек и в то же время очень близок к ней.

Увидев нас, командир Юлька подобралась и отдала салют. Командиры рот сделали то же самое. И старый учитель Марк Иванович тоже. И когда отдавал салют, мне показалось, перестал даже сутулиться.

По обычаю, рядовые юнармейцы приветствовали друг друга речевкой.

— Всем, всем доброе утро! — звонко прокричали «цапли».

— Всем, всем доброе утро! — без всякого воодушевления, вяло отозвались «журавли», а самые нетерпеливые еще и накричали на «цапель»:

— Проходите!..

— Не задерживайте!..

— Мост давайте!..

— Улитки несчастные!..

Этого Юлька стерпеть не могла. Велела комиссару вести батальон дальше и подошла ко мне с жалобой на нетактичность «журавлей».

— Мы не улитки, — язвительно начала она. — Мы люди. По данным науки, вот уже целый миллион лет. И если «журавли» не знают этого…

Ни один мускул не дрогнул на моем лице, хотя Юлькина острота требовала по меньшей мере улыбки.

— Они знают это, — хмуро сказал я, — но те, у кого беда, не выбирают выражений.

— Беда? — Юлька насторожилась, как птица, почуявшая опасность. — С кем?

Я рассказал.

Юлька даже не задумалась.

— Мы идем с вами! — крикнула она и бросилась вслед за своим батальоном.

Она догнала его и остановила. Объяснила, в чем дело, и скомандовала:

— Кругом!

Батальон не шевельнулся.

Юлька рассердилась и прибавила восклицательных знаков:

— Кругом!!!

Батальон не шевельнулся.

Юлька растерялась. Неужели это те самые мальчишки и девчонки, которые всегда и во всем ее слушались, безоговорочно выполняли все ее приказы? Да, те самые. А слушались, потому что им интересно было соглашаться, выполнять приказы и чувствовать себя настоящими солдатами, переживать настоящие приключения. Вот и сегодня у них тоже приключение: тайна азимута, которую им предстоит разгадать. А тут вдруг брось все и сломя голову беги кому-то на помощь. Дудки, не побегут, неинтересно. «Журавли» — вон их сколько! — сами справятся. И не командуй, командир, «Кругом», а командуй, командир, «Вперед». Так оно лучше будет. Юнармейцев не обидишь и уважение сохранишь.

Плевала она на такое уважение. Никогда своих не бросала — всегда все вместе и никогда врозь, — а тут бросит. Потому что они только за самих себя, а она за всех. За всех, кому трудно, за всех, кто в беде, за всех, кто нуждается в ее помощи — свой он или чужой.

— Батальон, внимание… — Голос у Юльки грустный и негромкий, но тишина мертвая и ее хорошо слышно. — Кто со мной… вперед… — роняет она слова, — шагом… — Юнармейцы, не шелохнувшись, с улыбкой наблюдают за Юлькой. И Юлька окончательно понимает — они не с нею, и повышает голос: — Отставить. Временное командование батальоном возлагаю на начальника штаба. На-право! Шагом, марш!

Повернулась и убежала.

Бежала и не видела, как из строя батальона, так и не выполнившего ее команды, вышел старый учитель Марк Иванович, гордо вскинул седую с черными смолинками голову и, помогая себе палкой-лопатой, бодро засеменил следом.

Бежала и не видела, как весь батальон, поколебавшись с секунду, снялся с места и бросился догонять своего командира. Оглянулась только тогда, когда услышала топот у самого уха. Улыбнулась и понеслась как на крыльях догонять успевших перевалить через мост «журавлей».

…На западной опушке Зарецкого леса нас нагнали две крытые брезентом машины. Из машин с автоматами, как горох из спелых стручков, выкатились солдаты и, разомкнувшись в цепь, скрылись в лесу. Я догадался — их вызвал Орел, когда звонил по телефону.

Дело было за нами. Но где обещанное оружие?

— Командиры, ко мне! — крикнул Орел.

Мы подошли, я и старшая вожатая Зоя.

— Под вашу личную ответственность, — сказал Орел, вручая нам пистолеты.

Их, видимо, только что передал ему офицер, приехавший в машине. Я видел, как он, выслушав Орла, озабоченно козырнул и нырнул в лес, догоняя солдат.

Посоветовавшись, мы вернулись к ротам. «Журавли» и «цапли» удивленно таращили глаза, увидев нас с оружием. И — нет, мне это не показалось — одни тут же, украдкой, посмотрели назад, а другие, побледнев, невольно прижались друг к другу. В глазах тех и других откровенно читалось: и чего, дураки, сунулись, ведь говорил же командующий — опасно! Но в строю и трус храбрец. Ни один из них не дал власти страху, и вскоре все они, как большинство других, выглядели орлами.

В лес мы углубились «журавлиными клиньями» (тактическая новинка командующего Орла). Орел, шагавший во главе своей роты-стаи, держал середину, я — правый фланг, старшая вожатая Зоя — левый. В арьергарде, замыкающей цепью, равняясь на командира Юльку — она посредине, — двигались «цапли».

Мы шли с опаской, оглядываясь по сторонам и вдруг, как было заранее условлено с Орлом и договорено с юнармейцами, останавливались по соловьиному, с трелью, свистку командующего и тревожно прислушивались. Чу, стонет кто-то? Нет, какой-то зверек жалобно всплакнул, прощаясь с жизнью в зубах лесного хищника. Чу, стреляют где-то? Нет, лось пробежал, круша рогами сушняк. Чу, свистит кто-то? Да, командующий Орел. Раз и два, по-соловьиному. Сигнал — возобновить движение. Юнармейцы — кто с облегчением, кто с разочарованием — вздыхают и идут дальше. «Трижды по-соловьиному» означало бы опасность и приказ — замереть и не двигаться до главного сигнала — пистолетного выстрела — «Бегом, на помощь, марш!».