Журавлик по небу летит
Шрифт:
– Потом, экскурсовод, – решительно сказала Елена Анатольевна. – Сначала шашлык.
Мы ели шашлык, замаринованный в белом вине и помидорах, и хохотали обо всем и ни о чем. Ветер шевелил наши волосы, надувая их солнечным парусом, а стена хранилища идеальных вещей сверкала сахарским песком и осколками египетских пирамид над вспухшим от весенней жары пупырчатым снегом.
«Здорово! – думала я. – Всегда бы так».
Елена Анатольевна разглядывала полный квартет дзанни. В нем появился новичок. Доктор медицины, а не правоведения. Мы с мамой так решили. Без белого халата, зато в черном
– Боже, какая чудная работа! – восхитилась Елена Анатольевна. – Вы просто кудесницы!
– Носатый толстяк с огромным животом – это доктор Грациано. Наша новая кукла, – гордо сказала я. – Такой дурачок с понтами. Калечит больных и несет медицинскую ахинею. Он обжора и пьяница, потому у него красный нос. Видите?
– Я тоже люблю выпить, – засмеялась Елена Анатольевна. – И люблю калечить своих родных.
– Помню, помню! – засмеялся в ответ Мишкин папа. – Меня с детства лечили наговорами и ведьмовскими зельями. Все болезни заберите, закройте, не отпускайте. За тридцать три замка, за тридцать три горы, за тридцать три дороги, на пса лохматого, на кота усатого!
– На куда? – удивился Мишка.
– На черта лысого! – захохотала тетя Мила. – Забыл, как ты в детстве простудами болел? Как сейчас помню, сидит в кроватке, маленький такой, щеки толстые, а глазенки испуганные-испуганные. Сидит и повторяет: «Осина, осина, возьми мою трясину, дай мне леготу!»
– Да хватит! – возмутился Мишка. – Здесь что, день моей памяти?
Все засмеялись, он разозлился и замолчал. Я загляделась на вечернее небо. Солнце набросило на запад прозрачную, красную мантию, а само превратилось в желтый волан и высветило вокруг себя пуговички крошечных кучевых облаков.
– Какие еще есть заговоры?
Я услышала мамин голос и обернулась к столу.
– Мне вечера не хватит, чтобы рассказать, – улыбнулась Елена Анатольевна. – Если коротко: от черной немочи и зла жгучего, от родимца и скорби, от тоски и болезни, от уроков и призоров, страхов и переполохов, завидного и постыдного. От бабы-самокрутки, от двоемужной, от троемужной. От костей и от кровей, от судьбины всей…
– От судьбины всей, – как завороженная повторила мама.
– Да, – невесело согласилась Елена Анатольевна. – Но мне не слишком помогло. Я сапожник без сапог.
Все замолчали, и мне сделалось грустно. Я думала, отчего везет не всем? И песня, которую пел Мишкин папа, тоже грустная, даже жестокая. Таких песен о любви не бывает и быть не должно. Разве может любовь убивать шутя?
Мишкин папа оказался настоящим золотоискателем. Я узнала об этом, просто спросив:
– Кем вы работаете?
– Я старатель. Ищу золото, – ответил он.
Я бы не поверила, но вдруг увидела его лицо в другом свете. Обветренная смуглая кожа и ярко-синие глаза над воротом толстого свитера. И большие, мужские руки в цыпках. Такими руками вполне можно мыть золото на Аляске. Мишкин папа рассказывал, как золото можно плавить, дробить, плющить, катать, формовать. Как металлическое золото
растет кустами и набивает кварцевые карманы, распыляется в земле и течет с океанской и речной водой, даже селится в растениях и человеке. Он сказал, что все на свете содержит семена золота. «Семена золота», – повторила я и закрыла глаза. Семена золота выросли осенними плакучими березами под маминым окном. Каждую осень березы плачут тонкими ветками с золотыми от солнца и времени листьями, а весной березы надевают сережки и все равно плачут березовым соком. Как странно…– Лиза – золотая девочка. – Мишкин папа улыбнулся, и морщинки у его глаз весело поднялись вверх. – И в прямом и переносном смысле.
– Надо поставить в Лизке землечерпалку. Чего добру пропадать? – хохотнул Мишка.
– Расстарался, старатель, – беззлобно откликнулась я.
Хорошо! Всегда бы так!
Я даже не разочаровалась, когда поняла, что золотоискателей-одиночек сейчас почти не осталось.
– Много намыли? – с любопытством спросила я.
– Пристегни губу булавкой, – хохотнул Мишка. – Это фамильное золото.
– Миша! – Тетя Мила покачала головой.
– Нелепо бяшешь! – глядя на Мишку, рассмеялась Елена Анатольевна и обернулась ко мне. – Не обижайся, Лиза. Он еще не умеет кокетничать.
– Я и не обижаюсь, – важно ответила я.
– Кокетничать? – внезапно вскипел Мишка. – Я вам что, красна девица?
– Ты мальчик с большой пальчик, – засмеялась тетя Мила, Мишка побагровел и затих. – Сколько у нас фамильного золота, Сережа?
– Тонны, – признался Мишкин папа.
– Так везет? – Мамино лицо озарилось улыбкой. И я поняла, что такое «озарилось», воочию. Удивительно!
– Конечно. – Мишкин папа улыбнулся глазами. – Мы под покровительством Хоруса и Хелиоса – богов золота в Египте и Греции. Они были еще и богами солнца. Выходит, нам повезло вдвойне, мы под покровительством и солнца тоже. – Сергей Николаевич, будто извиняясь, виновато пожал плечами. – Что-то я расхвастался! Вообще-то моя работа тяжелая и грязная. Сугубо мужской коллектив из неотесанных старателей и длительные командировки в Тмутаракань. На самом деле мы занимаемся добычей золота в промышленном масштабе. Режем горы водой.
– Как разрезать гору водой? – удивилась мама.
Я взглянула на маму и замерла от неожиданности. Солнечный ветер прошелся по всем, но лишь в ее глазах мчался ему навстречу солнечный парус. Она была такая красивая! У меня даже горло схватило.
– Что ты, Лисенок? – спросила она.
– У тебя в глазах целая тонна улыбок! – воскликнула я, а мама смутилась как маленькая.
– Выходит, я искал золото совсем не там, – невесело произнес Мишкин папа.
Я перевела взгляд на него, он отвернулся. Отчего у него испортилось настроение? Ведь все так здорово! Лучше не бывает!
– Холодает, – невпопад сказала Елена Анатольевна и зябко поежилась. – Налейте-ка мне беленькой.
– Мясо остыло, искатель! – вдруг заторопилась тетя Мила, наполняя рюмки. – Иди-иди, жарь новое! Не сиди, старатель!
– А как же золотые горы, разрезанные водой? – разочарованно протянула я.
– Потом. – Мишкин папа тяжело поднялся из-за стола. – Это совсем неинтересно.