Журавлик по небу летит

Так у нас сложилась компания из Салаги, Малаги и Страшилы. Хотя Мишка не был Страшилой в прямом смысле слова. Он оказался очень даже ничего. Ведь для него я не была салагой.

Мы бродили по городу, хлюпая ногами по снежной каше. Каша пахла арбузами и огурцами, обещая лето. Она копилась внутри облаков, в просвете которых виднелось синее-синее, совершенно новое небо. А вокруг чабаном носился солнечный ветер, собирая облака кучей лохматых белоснежных мериносов. Наша компания шаталась по улицам и искала особенные места. Просто так, от нечего делать. Мы набрели на гороскопический фонтан, летом он поливал водой из раскрытых ртов двенадцати мифических связок звезд. Сейчас зима насыпала в бассейн яблочно-зеленый снег по колено. Никогда такого не видела. Я оглянулась; через тонированные стекла машин несся солнечный свет, падая яблоками в бассейн, а между ними в тени синела голубика.

– Здорово! – прошептала я. В моем городе был разноцветный снег – яблочно-голубичный. Где еще найти такой?

Мы залезли в яблочный снег и подошли к поясу из двенадцати металлических тотемов.

– Это неправильный фонтан, – сказал Сашка. – Он поливает прохожих, а не бассейн. Я здесь был.

– Надо прийти сюда летом. Пошататься под звездным дождем. – Я погладила отполированный зимним солнцем скорпионий хвост. «Жаль, что людям не приходит в голову сюда ходить. Полировать ладонями свои тотемы, чтобы они целый год несли удачу». Я повозила рукавичкой по своему тотему, удача засветила мне ярким хитиновым солнцем.

– Мой идолище. – Мишка обнял Козерога и открыл рот, как и он.

– А тебе рог идет, – сказал Сашка.

Мишка усмехнулся, Сашка разозлился, а я засмеялась. И они разозлились на меня оба. Не поняли, над кем я смеюсь. Дуралеи!

Мы нашли дом с мезонином, украшенный каменным кокошником со сквозным круглым окном. Через круглое окно на нас с неба смотрела луна, а мы на нее, стоя в столбе лунного света. Я постояла внутри луча лунной призмы и захотела жить в теремке на крыше. И он со мной согласился. Темное окно мезонина вдруг засветилось живым огнем сквозь решетку деревянного оконного переплета.

– Кто здесь живет? – мечтательно спросила я.

– Я, – ответил Мишка.

– Твоя явочная квартира? – поддела я.

– А где фиалки ботаника Плейшнера? – расхохотался Сашка. – Свалились с подоконника?

– Пока нет. Разбогатею – куплю и дом, и фиалки. Устрою обсерваторию. Буду валяться на крыше и смотреть сквозь круглую дыру на облака.

Я вдруг разозлилась. Мишка пытался перекупить мою собственную мечту. Это мнеподмигнул сказочный теремок! Подмигнул светом нормальной электрической лампы. Той самой лампы, которая скоро станет раритетом. Это мое окно в деревянных завитушках, это мой круглый глаз в небо, и это я буду изучать облака! Без посторонних!

– Тебе этот дом не подходит, – сказала я.

– С чего это?

– С того! Посмотри на себя в зеркало. На свои тряпки, на свою стрижку. На все!

– И что в них такого? – Мишка сощурил глаза.

– Они похожи на энергосберегающую лампу. – Я злилась уже в открытую. – Да ты сам на нее похож! Искусственник!

– Зависть корежит? – процедил Мишка. – Что скажешь, сарафанный кокошник?

– Сарафанный кокошник! – захохотал Сашка. – Сдохнуть можно!

Я круто развернулась и пошла домой. Мои глаза жгли слезы, а я не показываю слезы посторонним. Слезы – мое личное дело, и других они не касаются! Я шла впереди, за мной шли Страшила и Малага, переговариваясь и смеясь. А я думала о том, что Мишка трижды угадал мои мысли. Мы думали параллельными прямыми, сходящимися в одной точке вселенной. Мы, не сговариваясь, нашли свои гороскопические тотемы, захотели жить в теремке и вспомнили вымершее слово «кокошник». Это было чересчур для двух обычных людей. Мне стоило присмотреться к Мишке. Я присматривалась к нему, пока он провожал Сашку на троллейбусной остановке.

Я не обращаю внимания на пацанов в классе, все девчонки не обращают внимания на этот детский сад. Мишка старше меня на год, но от нашего детского сада не отличался ничем. У него были губы треугольником. «Типа, возьми совок и поиграй в песочнице». Это Мишкины слова, не мои, но ему они подходили как никому другому.

– Чепухистика какая-то! – Я посмотрела на вселенную; она начертила одну прямую абрикосового фонарного света, внутри которой кружились мелкие абрикосовые снежинки, укладываясь в морозный расходящийся к земле аргоновый конус, а где-то в космосе терялась его одинокая верхушка.

– Совпадение. Ничего в нем особенного, – решила я, и черные ветки куста ощетинились настоящими снежными иглами. Мелкими, колючими, северными. Я подышала на них паром, они вытянулись тонкими, острыми пиками с одной стороны. С моей.

– Делаешь дереву искусственное дыхание? – Рядом со мной возник Мишка.

– Изучаю сублимацию воды в снежные иглы.

– Типа «салон древесных ногтей»? – хохотнул Мишка.

– Уйди, ты мне мешаешь.

– И не подумаю. Ты же мешала мне провожать Сашку.

Мишка стал дышать на куст, как паровоз. Мы дышали на ветку до тех пор, пока не растаяли снежные иглы.

– Теперь она погибнет, – сказала я. – Мы создали тепличные условия. В лютый мороз.

– Фекла! Сейчас пар сублимируется на ней в ледяную броню.

– Да?

– Да. Пойдем?

– Угу. – Я оглянулась на ветку, она заблестела абрикосом; значит, на ней точно сублимировалась ледяная броня.

Мы дошли до нашего подъезда и остановились. Мишка задрал голову к небу.

– Там живут антиподы, – сказал он. – Ходят вниз головой. Видишь белые войлочные шапки? Все скифы попадают на небо. Пять тысяч всадников и пехота. Всего двадцать тысяч в битве при Фермопилах.

Я посмотрела на небо. В нем шагали ногами вверх тысячи далеких облачных шапок. Или седые головы скифов, погибших в сражении при Фермопилах.

– Моя мама изучает облака, – зачем-то соврала я.

– Да?! – поразился Мишка.

– Да, – легко ответила я.

Мишка посмотрел на меня с уважением, а я прочертила на снегу дугу носком своего ботинка.

Миша

Я теперь пасусь в Сети в непривычных местах. Читаю про облака. Решил быть на уровне, чтобы… Ладно, облака бывают разные, но меня зацепили перистые. Циррусы. Почти цитрусы. Они самые высокие, самые далекие и самые красивые. Выше только серебристые и перламутровые. Но они выглядят ненастоящими, а перистые – настоящими. И похожи на крылья белых лебедей на взлете. Я закрыл глаза и представил лебединое крыло, вытянутое на несколько сотен километров. Лебединое крыло засветилось ледяными кристаллами и унеслось в верхнюю тропосферу. Почему меня тянет к самым высоким, ледяным облакам? Потому что я малявка и мне до них далеко, дальше не бывает?