Журнал Борьба Миров № 1 1924(Журнал приключений)
Шрифт:
Свадьба кланцев. Ку Клус Клан насчитывает до 2.000.000 членов среди богатых фермеров, отставных военных — участников войны и прочей «демократии».
Парад клана Dallas 66.
Андрей Иркутов
РОТА
Иллюстрации М. Храпковский
КОГДА за плечами двадцать один год, а на плечах капитанские погоны, то чувствуешь себя здорово хорошо. Подумайте двадцать — только один год и уже капитан.
Не штабс-капитан, нет. Не четыре звездочки на одной полоске, а просто одна, одна полоска без всяких звездочек. Ка-пи-тан. Ка-пи-тан Святцев.
Страшно шикарно! А? Когда знакомишься с кем-нибудь (кто-нибудь — это, конечно, молодая и интересная женщина) и щелкая шпорами представляется: капитан Святцев, это звучит как… ну одним словом — шикарно.
А сколько товарищей одновременно с ним примерявших первые погоны в дортуаре юнкерского училища так и остались прапорами. А почему? Храбрости не хватило? Нет, были такие молодцы, что просто прелесть. Не в храбрости дело. Ручки пачкать боялись. К солдату подходили как-то виновато и «ты» у них все равно как «вы» выходило. Ну и застряли.
А он — Святцев — сразу постиг всю несложную механику военного дела: «не рассуждать» и «в морду»!
«В морду» у него особенно хорошо выводило. Звонко, хлестко, а главное обидно. Так обидно, что солдаты, которых он бил, долго плакали потом, где-нибудь в темном углу окопа.
Вот за это-то он и носит погоны капитана так идущие к его молодому почти безусому лицу.
Капитан 10-го сибирского стрелкового полка Святцев.
А впрочем виноват — 10-го сибирского стрелкового это было. А теперь иначе: 2-го сводного добровольческого полка капитан Святцев.
И это еще шикарнее. Добро-воль-ческого. Такой знаете ли ореол борца за освобождение поруганной родины, такое гордое сознание своего превосходства над всеми крикунами и писаками, которые прячутся за спиной великой армии добровольцев. Правда ведь это еще шикарнее.
Полк сформировался недавно. Святцев всего месяц как выбрался из Бессарабии, где он служил переводчиком у какого-то румынского колонеля и уже заслужил такое доверие, такое доверие что…
Ну, одним словом вчера сам Гришин-Алмазов, диктатор Одессы, позвал к себе молодого капитана и сказал:
— Я имею самые лестные отзывы о вас, капитан.
— Рад слышать, ваше превосходительство, — вытянулся Святцев.
— Да самые лестные. Мм… Так вот. Я могу на вас положиться, я думаю.
— Рад служить, ваше превосходительство.
— Так, так, ну вот, да что это я, — генерал много кутил последнее время, и память стала изменять ему. — Ах вот! Надо поехать с бумагами к его превосходительству генералу Деникину и… Ну одним словом ответственное поручение, понимаете. Я позабочусь о том, чтобы вас оставили там и поручили ответственное командование. Да!?
— Премного обязан, ваше превосходительство.
— Да. Документы и все прочее получите у моего адъютанта. Помните. Кругом кишат их агенты. При встречах осторожно.
Ну да я полагаю…— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство.
Удивительно четко поворачивается этот Святцев. И так ритмично идет. Генерал с удовольствием смотрит ему вслед.
— Одну минутку, капитан.
— Слушаю ваше превосходительство.
— Вы какое училище окончили.
— Павловское военное, ваше превосходительство.
— Можете идти.
ДВАДЦАТЬ один год. Это очень немного. Но когда в них шесть лет, целых шесть лет напряженной борьбы трудной и ответственной работы в подполье под вечной угрозой ареста, ссылки, смерти может быть, тогда двадцать один год это большая жизнь.
С детства в душных отравленных пылью свинца комнатах типографии, с детства под непосильной тяжестью работы. Работа с раннего утра до поздней ночи. С детства вокруг брань и побои, с детства зверская нужда железными пальцами рыданий сдавливающая горло. Проклятое детство.
И только одно светлое пятно на серых днях его прошлого один образ раз навсегда оставшийся в памяти врезавшийся в нее глубоко, глубоко. Незабываемый образ.
Наборщик Лядов. Высокий, худой, с ввалившейся грудью, то и дело разрываемой припадками кашля, с усталыми, глубоко запавшими глазами, и такими ласковыми пальцами покрытых свинцовой пылью рук.
Вспомнишь его и так вот и представляешь себе его руку на взъерошенных детских волосах и ласковый голос:
— Что, Петька, трудно?
Всегда плакать хотелось и смеяться вместе, когда он говорил так.
Каморку его вспоминаешь, в которую взял он мальчишку, когда отец с перепоя нырнул под какой-то барский автомобиль, и в которой впервые услышал Петька странные и красивые слова о свободе, о борьбе и о том чему теперь он отдал всего себя: партии.
Здесь и началось. Вначале когда в каморку Лядова собирались по вечерам какие- то люди, Петьку отсылали:
— Пойди-ка посиди на кухне немного. Потом отсылать перестали, потом дали какое-то пустяковое поручение, потом еще и еще, и наконец маленький Петька стал товарищем Петром членом РСДРП и самым ярым непримиримым большевиком.
Самое тяжелое, пожалуй, это годы военной службы. Досрочный призыв по случаю того, что немцы намяли русской армии шею в Карпатах, и вот товарищ Петр рядовой учебной команды, потом унтер-офицер на фронте. Хорошо что недолго, год только. Пришел семнадцатый и разметал старые полки для того, чтобы на их месте новые красные отряды строить волею рабочих и крестьян…
И вот сегодня он сидит в маленькой комнате на пятом этаже большого каменного дома, из окна которой видно море с белеющими тут и там парусами и внимательно выслушивает слова боевого приказа.
— Вы ведь знаете английский язык, товарищ.
— Да, я жил год в Америке.
— Ну так вот, мы достали вам прекрасные документы. Вы Джон Хьюг, лейтенант английской службы. До завтрашнего утра у вас есть время изучить их. Едете с секретным поручением в штаб Добрармии. Определенных заданий не даем. Основное: получить максимум сведений, принести максимум вреда, наладить связь с нашими частями. Сегодня вечером займите номер в самой лучшей гостинице. Пароход отходит завтра утром. Все в порядке. Есть виза, пропуск.