Журнал «День и ночь» 2009 №4

Дом, который не отапливался три месяца, походил на ледник. Пар вился от дыхания, окутывая рот дымком. Пол под ногами скрипел. Когда зашли на кухню, там наткнулись возле печи на ведро с замёрзшей водой. Стекло на окне закрылось наледью. Брызгалов принёс берёзовые поленья из сенец. Каждое окутал газетами, сложил в печи и поджёг. Огонь уверенно ожил, багровыми языками зализывая дерево. Когда он разгорелся и загудел, Иван Викторович увёл гостя в большую комнату, там из шифоньера достал свою старую тёплую рубашку, меховую куртку и валенки Елизаветы Петровны, заставил его обрядиться в новую одежду. Сам остался в эстонском свитере.

— Жрать хочется, как из пушки! — сказал парень, позёвывая и оглядывая себя. У него был вид ребёнка, который знакомится с миром.

— Мне тоже! — ответил Иван Викторович, — питание сейчас организуем. У меня в сенцах погребок, где мы оставляем на зиму картошку, морковь, капусту, свёклу. Я займусь овощами, а ты сходи в магазин, купи хлеб, колбасу и бутылку водки. Свою я вёз для бульдозериста. Коль мы её распечатали, надо цельную достать. Пашка — личность амбициозная, гордая. Не любит, когда его угощают остатками.

Брызгалов достал из кармана брюк кошелёк, вытащил пятисотрублёвую бумажку, вложил в руку парня и согнул его длинные холодные пальцы.

— Шуруй! Не хочу, чтобы ты умер от голода у меня в доме, — пошутил он.

Когда через полчаса довольный парень вернулся с пузатым пакетом, в кухне было тепло, печь вовсю горела, в большой алюминиевой кастрюле варилась картошка, капуста. Крышка от пара то одним то другим боком приподнималась и дребезжала.

— Ты куда пропал? — спросил Иван Викторович, принимая пакет с продуктами. — Я уж стал беспокоиться. Не забрала ли тебя к себе в гости метель.

— Магазин оказался запертым на амбарный замок, — совершенно серьёзно объяснил тот. — Какая-то ещё тётка подошла, закричала на бессовестную Настьку, которой никогда не бывает на работе. Потом попросила меня подождать и убежала за магазин. Только через полчаса она появилась с продавцом.

Иван Викторович понимающе кивнул.

— У нас такой порядок. Если нет покупателей, Настя у себя в хозяйстве. У неё четверо детей. За всеми пригляд нужен. Поэтому мы сперва ходим к ней домой, а потом в магазин. Надо было тебе сказать об этом. Моё упущение.

— Чепуха! — слабо махнул рукой парень, усаживаясь возле стола и охватывая голову. — Сейчас для меня время остановилось.

Иван Викторович нарезал колбасу, отправил в кастрюлю. Плотно прикрыл крышкой и тоже уселся.

— Пусть потомится. Через пять минут будем есть украинский борщ, — пообещал.

Парень отнял ладони от лица. Слёзы переполняли его красные глаза и стекали через уголки на скулы. Он выглядел неприкаянным, каким-то убогим. Ивану Викторовичу стало жалко его. Он налил в стакан водки — мужское утешение, и подвинул ему:

— Выпей, полегчает!

Гость опрокинул в себя весь стакан и, поморщившись, потянулся к хлебу.

Иван Викторович стал рассказывать:

— В детстве с родителями я жил в доме на окраине города, почти таком, в каком мы сейчас. Нашу улицу, которая почему-то называлась Одесской, заселяли семьи фронтовиков. Я помню, как после войны они, бравые, уверенные, радостные, в новенькой зелёной форме, с кожаными немецкими чемоданами, возвращались домой. Но потом оказывалось, что у каждого из них психика была повреждена. Сосед Степан Денисович прошёл через плен… Фашисты пять раз его выводили на расстрел. Убивали каждого десятого, восьмого и даже третьего. Он оказывался девятым, седьмым, четвёртым. Но пуля всё-таки достала его уже после войны. Он зарядил своё охотничье ружьё и выстрелил себе в рот. Второй фронтовик, что жил напротив нашего дома, Тимофей Петрович, капитан-артиллерист, в стайке повесил жену, добрейшую, безответную женщину, которая верно ждала его всю войну. Третий, бывший комбат, каждую ночь во сне поднимал своих солдат в атаку на какую-то высотку. После этого утрами у него голова крошилась от боли. Он кричал и бил кулаком в стенку. В конце концов переселился в психушку. Память, как сказал умный человек, это топливо, которым заправляется наша жизнь. В твоей ауре много чёрных и красных всполохов.

— Что это значит? — встревоженно закрыл левый глаз парень.

— Вероятно, ты был на войне. На чеченской или даже афганской. Там мог тоже подорвать свою психику. Может, лучше оставить в покое свою старую память и жить с чистого листа?

Парень не ответил. Иван Викторович разлил по тарелкам борщ и достал ложки.

Не успели мужчины опростать полкастрюли, как на кухню ввалился бульдозерист Пашка Кривой, ростом под потолок, краснорожий, в фуфайке, расстёгнутой до просторного пуза, пропахший соляркой, и заорал, как глухим:

— Что за пьянка? Драки нет!

Пашку ухватили под руки, усадили за стол, налили ему в стакан остатки водки. Гость тяжело посмотрел на горючую жидкость, почмокал толстыми губами и засобирался в магазин за новой бутылкой, но ему не дали подняться, заставили не только выпить, но и уплести две тарелки борща, а потом в карман фуфайки затолкали полную литровую «Московскую». Он так обрадовался, что стал хозяина и парня крепко обнимать и целовать. Кое-как мужики оторвали любвеобильного бульдозериста от себя и отправили домой отдыхать. Довольный Пашка, узнав, что завтра Брызгалов уезжает в город, обещал встать пораньше утром и протаранить для УАЗика дорогу от деревни до шоссе.

Вечером Иван Викторович достал из комода в спальне две простыни, ватное одеяло, подушку, всё это аккуратно стопочкой положил на диван в гостиной и подмигнул парню:

— Обустраивайся!

Тот благодарно закрыл левый глаз, решительно сгрёб бельё, переложил горкой на стул и оттуда уже достал простыни, расстелил на диване, положил подушку в изголовье. Раздевшись до трусов, пошёл на кухню, там под умывальником вымылся с головы до ног, после этого чистым улёгся в постель, накрывшись одеялом до подбородка. Глядя на стоявшего перед ним Ивана Викторовича, сказал упорно:

— Всё-таки мне надо вернуть память.

Иван Викторович пожал плечами и прошёл в спальню, плотно закрыв за собой дверь. Затхлый воздух ещё стоял там. Комнатка не проветривалась, сохраняла запахи прелых листьев и пыли. Было такое ощущение, что где-то рядом держали винный погребок. Брызгалов подошёл к окну и приоткрыл форточку, чтобы запустить свежий воздух в спальню.

После этого он достал из комода постельный комплект. Хозяйственная Елизавета Петровна была просто помешана на чистом белье. Она могла неделями не стирать своё платье и комбинации, не говоря уже о рубашках мужа, но простыни, пододеяльники держала в идеальном состоянии и каждую неделю меняла. Когда осенью супруги с первыми белыми мухами покидали дачу, переезжая в город, в комоде стопками лежало постиранное и выглаженное бельё. Последней из дома выходила Елизавета Петровна и веником выгоняла остатки мусора во двор. Только тогда Иван Викторович закрывал избу на увесистый замок и заводил машину.

Он поддел рукой прохладный комплект, бросил на голый полосатый матрац. Из нижнего ящика достал толстый тёплый китайский плед в жёлтую полоску. Теперь можно было и поспать. Раздевшись до нательного белья, Брызгалов забрался под плед, открыл Библию в твёрдой чёрной обложке с крестом. Много лет на сон грядущий он любил читать Святое Писание. Откроет книгу и всматривается в первые попавшие на глаза строчки. Для него это были наставления на день грядущий.

Водрузив на переносицу толстые роговые очки, Иван Викторович открыл Библию на Послании святого апостола Павла к римлянам. «Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?» — прочитал он. Ему показалось, что через эти строчки он услышал ломкий от боли внутренний голос парня…