Журнал «Если», 1993 № 10

Для жителей Нижней колбы в этом не было ничего необычного. В конце концов технология времени была делом их жизни.

Ким находился в прекрасной форме, исчезая и появляясь куда проворнее, чем Сюмень мог проследить или предвидеть. Возможно, удалось бы сопротивляться подольше, если бы Сюмень был в состоянии сосредоточиться на игре, да не получалось: в сознании то и дело вспыхивали иные мысли, мешавшие точности движений. Ким выиграл первую партию и, ухмыльнувшись, спросил:

— Еще одну?

Сюмень положил ракетку.

— Как-нибудь в другой раз. Не думаю, что сегодня мы можем играть на равных…

— Тогда в межвременные шахматы? Каждый ряд клеток под разным углом к настоящему?

Сюмень покачал головой. Межвременные шахматы требовали такой концентрации внимания, такой феноменальной памяти, что у него не осталось бы ни одного шанса из тысячи.

— Так, может, тебе хочется просто отдохнуть? Пойдем на шоу?

— Спасибо, Ким, у меня дела. Ты уж как-нибудь обойдись без меня.

Весело махнув на прощанье рукой, Ким побежал, приплясывая, к яркому навесу, за которым расположился зал для прыжков на батуте.

Сюмень покинул зону развлечений и направился домой.

«Ким меня бы не понял, — подумалось ему. — А если бы проведал о моих планах, пришел бы в ужас. Да, наверное, меня не понял бы вообще никто, просто не сумел бы понять — ни в нижней половине города, ни в верхней. Люди не в состоянии осознать то, что выходит за рамки их личного опыта. Для всех, кроме меня, другая колба, там, наверху — понятие сугубо абстрактное…»

Лифт летел вниз, сквозь бессчетные ярусы фабрик и мастерских, развлекательных заведений и жилых кварталов. В конце концов Сюмень вылез из кабины и, следуя лабиринтом узеньких улочек, добрался до аккуратного домика, как бы слитого с дюжиной таких же домиков в одно беспорядочное строение. Он приложил большой палец к замку и вошел.

Дед сидел за столом, посасывая шипучую минеральную воду. Говоря по правде, дед был не таким уж старым — еще одно доказательство достигнутого в Колбе господства над временем, — а точнее, всего на двадцать шесть лет старше внука. Сюмень поздоровался с ним довольно небрежно, достал обед, сел и принялся уплетать цыпленка с синтетическим рисом и побегами бамбука под соусом кэрри.

— Как сегодня работалось? Интересно было? — осведомился дед, задумчиво глядя на внука. Сюмень рассеянно кивнул:

— Да ничего…

За целых десять лет он так и не перестал удивляться тому, что почти все разговоры в Нижней колбе, в том числе и дома, в быту, вертятся вокруг работы. Социальная система действовала, как ее и задумали: каждый живущий здесь, внизу, был поглощен производственными заботами, изготовлением новых предметов.

Смахнув остатки пищи в мусоросборник, он откинулся на спинку стула в глубоком раздумье. Дед включил стенной экран. Какой-то технарь объяснял, как сконструировать цепь растяжки времени — время и впрямь можно было растянуть, отделяя от бегущего «сейчас» малую часть с тем, чтобы она двигалась по кругу. Сюменю этот трюк уже был знаком, и он косился на экран, не вслушиваясь. За технической передачей пойдут мелодрамы, комедийные шоу, и так далее, и так далее… В душе вскипела обида, и он сам не заметил, как сказал вслух:

— Посмотрел бы ты, что показывают в Верхней колбе!..

Дед вздохнул чуть слышно и повернулся к внуку с насмешкой:

— Все сначала, да?

— Но, дедуль, неужели тебе не хочется хотя бы взглянуть на жизнь наверху? — откликнулся Сюмень. — Уж можешь мне поверить, там все иначе. Они живут гораздо лучше нас, комфортнее и интеллектуальнее.

Старший рассмеялся тихим снисходительным смехом.

— Твоему отцу, безусловно, есть за что держать ответ, — произнес он. — Ты говоришь, там живут лучше нашего. Нет, не думаю. — Он криво усмехнулся. — Никакой работы, никакого производительного труда. Такая жизнь кажется мне лишенной смысла. Мне больше нравится здесь.

«В том-то и штука, — подумал Сюмень. — Именно потому системе удается успешно поддерживать себя. Ни одна из частей разделенного города не завидует другой. Обитатели Зоны Покоя относятся к рабочим, которых никогда не видят, как к разумным машинам. А рабочие, в свою очередь, полагают, что те, кто купается в благах утонченной культуры, — просто праздные трутни, которые были бы много счастливее, если бы занялись чем-нибудь полезным…»

Но с Ху Сюменем система дала сбой.

— Не мучай себя, — проворчал дед, — наша жизнь здесь совсем недурна. Не тревожь себя тем, что осталось там, наверху. Пусть они там живут, как живут. А по мне — так и здесь все хорошо…

Социальная система Города-Колбы была, вероятно, единственной в своем роде. Ее создатели проявили редкую изобретательность. Обитатели Зоны Труда и Зоны Покоя были строжайшим образом разделены — и в то же время придерживались причудливой демократии, предусматривающей, чтобы с каждым поколением классы менялись местами. Всех младенцев через несколько часов после рождения отбирали у родителей и переводили в другую колбу, где отдавали на воспитание родителям родителей, то есть бабушкам и дедушкам.

В основе такого порядка лежал главный этический закон: человек был обречен провести всю свою жизнь в Зоне Труда, зато испытывал удовлетворение от сознания, что его дети наслаждаются изысканной роскошью Зоны Покоя. И наоборот, житель Зоны Покоя был вынужден обречь своих детей на каждодневный труд и жесткую дисциплину Нижней колбы, зато его вознаграждали тем, что взамен детей ему отдавали внуков.

И все шло заведенным порядком, без волнений и бурь. На протяжении веков почти никто не отступал от существующего принципа и уж вовсе никто не пытался его оспорить.

Никто, кроме отца Сюменя.

Ху Шао занимал в Зоне Покоя высокий пост — Сюмень полагал, что отец был министром. Но в его психологической подготовке допустили какой-то просчет: выросший в обществе, где все давным- давно приспособились к извечным порядкам, он так и не сумел смириться с мыслью, что его новорожденного сына отправят в Нижнюю колбу. Ху Шао выдал сына за внука, присланного из Нижней колбы.

Отец Сюменя ухитрялся скрывать свое преступление целых десять лет. И все же правда выплыла наружу. Закон есть закон, он не ведает исключений. До десяти лет Сюмень воспитывался в обстановке, быть может, самой утонченной в сравнении со всеми цивилизациями Галактики, — и вот, невзирая на возраст, его безжалостно отправили вниз, в иную среду, к незнакомым людям.

Первые несколько лет после этого он прожил, как в кошмаре. Потом, конечно, в определенной степени приспособился, но затаил жгучую обиду на общество, разделенное пополам. А его отец, сын человека, сидящего сейчас за столом напротив, понес наказание, которое длилось и по сей день.

Сюмень бросил взгляд на деда и вдруг понял, что все эти годы был для него лишь источником раздражения. Внук появился в семье слишком поздно и казался посланцем с того света.

Он поднялся из-за стола и, отодвинув одну из ширм, разделявших убогое жилище, проскользнул в свою крохотную домашнюю мастерскую. Не теряя ни минуты, снял с изящной подставки модель Города-Колбы, которую сделал сам, — два стеклянных веретена, соединенных металлическим пояском и посверкивающих изнутри путаницей металлических деталей.