Журнал «Если», 1994 № 05-06

Вы ничего не знаете о войне Перемен, однако она оказывает непрерывное воздействие на ваши жизни; возможно, вам случалось наблюдать проблески чего-то непонятного, но вы и не подозревали, что стали свидетелем битвы.

Не подводила ли вас порою собственная память, услужливо предлагая то одну картинку прошлого, а то совершенно другую? Пугала ли вас мысль о Призраках — не о тех, из комиксов, но о миллиардах существ, некогда столь могущественных, что невозможно поверить, будто они исчезли навсегда? Не хотелось ли вам познакомиться поближе с теми, кого вы зовете бесами и демонами, то есть духами, способными перемещаться в пространстве и во времени, пронизывать горячие сердца звезд, которые пульсируют в холоде космической ночи? Не чудилось ли вам, что вся Вселенная сошла с ума?

Если все это мнилось вам, значит, война Перемен не обошла вас стороной.

Кто сражается в этой войне, кто побеждает, почему вы не ведаете о ней, все это вам еще предстоит узнать.

Точку вне космоса, где находится наша станция, я называю без затей — Место. От меня требуется приводить в чувство Солдат, которые возвращаются из походов на Глубину.

Мои товарищи — две девушки и три парня из разных эпох и стран. Нас называют Комедиантами. У каждого из нас свои причуды, но дело от этого не страдает. А вот когда к нам вламываются измотанные, побывавшие чуть ли не в преисподней Солдаты — тут только держись. Кстати, как раз по милости трех Солдат случилась у нас заварушка, которая кое-что прояснила.

Место размерами и атмосферой напоминает нечто среднее между ночным клубом — в той половине спят Комедианты — и разукрашенным ангаром, в который поместился бы небольшой дирижабль. Место можно покинуть, но если у вас есть голова на плечах и если вы Комедиант вроде меня, вы постараетесь этого избежать, поскольку за его пределами рискуете встретить в холодном утреннем свете кого угодно, начиная с динозавров и кончая звездолетчиками.

По настоянию врача я за время своего дежурства в Месте шесть раз была в отпуске. Последние «каникулы» я провела в Риме эпохи Ренессанса, где мне вскружил голову Чезаре Борджиа; впрочем, расстались мы мирно.

В известном смысле я давно умерла, но пусть это вас не тревожит: на самом деле я живее живых. Приведись нам столкнуться в космосе, вы скорее начнете ухаживать за мной, чем побежите за «фараоном» или за пастором со святой водичкой, — если вы, конечно, не из твердолобых консерваторов. И все-таки, по мне, наше Место — лучшее во всем Переменном Мире.

…Короче говоря, я тогда валялась на кушетке, что стоит возле пианино, и рассматривала свои ногти, размышляя, стоит их покрасить или нет.

Как всегда перед прибытием гостей в комнате установилась напряженная тишина. В сером покрывале окружавшей нас Пучины возникали порой бледные огоньки, похожие на те, что появляются, если зажмурить глаза в темноте.

Сид, наш командир, настраивал Компенсаторы. Позолота на рукаве его роскошного камзола изрядно потускнела.

Борегард весь подался вперед, не отрывая взгляда от пальцев Сида; коленом он опирался на розовый плюшевый подголовник тахты, в котором помещался пульт управления. Бо одновременно был пианистом и вторым пилотом. Лицо у него такое, словно он поставил все, что имел, на карту, которую ему сейчас откроют.

Доктор, успевший уже поднабраться, сидел у стойки бара, сдвинув на затылок цилиндр и обмотав горло длинным шарфом. Глядя прямо перед собой, он как будто прикидывал, что лучше — жить в оккупированной нацистами царской России или быть пьяным Демоном в Переменчивом Мире.

Мод, наша Старенькая, и Лили, Новенькая, перебирали камешки своих одинаковых жемчужных ожерелий.

Красный сигнальный огонек на Большом Компенсаторе погас. В Пучине начала прорисовываться дверь. Задули Ветра Перемен, сердце мое пропустило два удара, а в следующий миг трое Солдат переступили порог Места. Они пришли из иного времени; шаги их громом отдавались у нас в ушах.

Как нас и предупреждали, на них были гусарские мундиры. Первым шагал Эрих, мой добрый приятель, гордость рода фон Хогенвальдов и гроза Скарабеев. За ним следовал угрюмый мужчина, который сильно смахивал на римлянина. Третьим был блондин с лицом греческого бога, только что покинувшего христианский ад.

Кивера, сапоги, ментики с меховой опушкой — все было черным, лишь скалились белые черепа с киверов. На запястье Эриха поблескивал браслет вызывного устройства; блондин снял перчатку с правой руки и теперь комкал ее в левой.

Римлянин — я вспомнила, его звали Марком — бродил по комнате, натыкаясь на предметы, Эрих с блондином продолжали жаркий спор, то и дело поминая какого-то ребенка, Эйнштейна, летний дворец, треклятую перчатку, Скарабеев и Санкт-Петербург.

— Куда ты так спешил? — кипятился блондин. — Наше бегство разнесло в клочья Невский проспект!

— Нам повезло, что мы унесли ноги, дурья твоя башка! Или ты не понял, что они стреляли из станнеров?

— Ну да! — фыркнул блондин. — Их заряда не хватит даже на то, чтобы парализовать кота! Почему ты увел нас?

— Заткнись! Я твой командир, и нечего обсуждать мои приказы.

— Ты не командир, а трусливый нацистский ублюдок!

— Weibischer Englander! Scarabaus! [6]

Перевода блондину не понадобилось. Выхватив из ножен саблю, он отпрыгнул назад — и врезался в Бо, который при первых признаках ссоры бесшумно поднялся с тахты и приблизился к спорщикам.

— Господа, вы забываетесь, — проговорил он повелительным тоном, держась за плечо блондина, чтобы не упасть. — Вы находитесь на Станции восстановления и развлечения Сидни Лессингема. Здесь присутствуют дамы…

6

Английская баба! Скарабей! (нем.)

Презрительно усмехнувшись, англичанин оттолкнул его. Бо рухнул на тахту. Тем временем Эрих тоже обнажил саблю, отразил выпад блондина и атаковал сам. Сталь зазвенела о сталь, гусарский сапог оцарапал напольную мозаику.

Перекатившись на бок, Бо вскочил и извлек из-за пазухи станнер, замаскированный под короткоствольный пистолет. Мне стало страшно — за Эриха и за всех нас — и подумалось еще: должно быть, у Комедиантов нервишки пошаливают не меньше, чем у Солдат, а виноваты в том Скорпионы, наши патроны, которые неизвестно по какой причине отменили двадцать снов назад все увольнительные и отпуска.

Сид наконец вступил в игру.

— Ладно, ребята, повеселились и будет, — сказал он. — Вложите клинки в ножны.

Неприятно рассмеявшись, Эрих повиновался. Блондин последовал его примеру. Я прижалась к Эриху; он целовал меня и обнимал так, что даже ребра трещали, приговаривая: «Liebchen! Mein Liebchen!»

Только мы прервались, чтобы перевести дыхание (голубые глаза Эриха словно притягивали меня), как позади нас послышался глухой стук. Док свалился с табуретки, цилиндр съехал на лоб. И тут Мод взвизгнула: римлянин, о котором все забыли, маршировал по краю Пучины. Его черная форма будто растворялась в сером тумане.