Журнал «Если», 2000 № 03
Шрифт:
На востоке, над океаном, встает большая полная луна со свежим красным шрамом. У Бадо отлегает от сердца. Это по-прежнему Пятая Луна. Долгожданная стабильность!
В глубине кузова английский электронщик включает свою технику.
— Мы готовы, а вы? — кричит он. — Погодите, сперва натяните свои доспехи. — Он ухмыляется. — Не хотелось бы, чтобы вы…
— Знаем, знаем: перепутали временные линии! — откликается Уильямс.
Бадо и Уильямс снимают комбинезоны и, помогая друг другу, переодеваются в скафандры. Бадо берет под мышку шлем и прижимает к груди поддон с инструментами и пробами лунного грунта.
— Представляю, сколько всего мне придется объяснить после возвращения, — говорит он.
— И мне. — Уильямс смотрит
— Получается так.
Бадо кладет на песок шлем и поддон и неуклюже обнимает Уильямс. Потом машинально надевает и застегивает шлем, натягивает перчатки и щелкает застежками.
Уильямс следует его примеру. Бадо поднимает поддон.
Англичанин машет им рукой, опять залезает в грузовик и поворачивает тумблер.
Бадо видит в раскаленном воздухе дрожание.
Уильямс исчезла, грузовик тоже.
Бадо испуганно оглядывается.
Пусковые установки так и не появились. Он по-прежнему стоит на девственном пляже.
Луна стала ярче, только на ней нет ни древнего моря Изобилия, ни свежего шрама на месте будущего моря…
— Шестая Луна… — произносит Бадо вслух. — Проклятие!
Выходит, англичане так и не устранили все шероховатости своего экспериментального процесса.
Бадо снимает шлем, вдыхает насыщенный озоном океанский воздух и бредет в глубь острова, туда, где шуршат листьями низкие пальмы.
В тот день он поехал на остров Мерритт.
Низкое утреннее солнце ярко сияло над океаном, небо было чистое, синее, безмятежное.
Он достал из багажника старый лунный скафандр и надел его по всем правилам: сначала охлаждающую оболочку, потом изолирующую, потом белую противометеоритную, потом синие лунные ботинки. Оказалось, что скафандр сидит на нем уже не так хорошо, как прежде, особенно в талии. Бадо не удивился: в конце концов, с момента снятия мерки прошла четверть века. Его больше удивила тяжесть скафандра, даже без комплекса жизнеобеспечения. А ведь многих деталей недоставало — с их помощью он год за годом пытался ускорить научно-технический прогресс. Зато штанины ниже колен так и остались в лунной пыли, а на рукавах и на груди сохранились все нашивки.
Он направился к пляжу. Начался отлив, и он оставлял в плотном влажном песке отчетливые глубокие следы, совсем как в лунной пыли.
Он застегнул шлем.
Он недаром занял позицию на уровне моря. Он навсегда запомнил слова старого профессора Корнеллского университета о камнях-переносчиках жизни, достигающих других планет при столкновении с большими метеоритами. Вдруг то же самое произойдет и на этот раз?
Этой Земле сегодня, судя по всему, настанет конец. Оставалось надеяться, что какие-то частицы его организма — предположим, прилипнув к стеклу щитка — окажутся на Шестой Луне, на Марсе, в облачной оболочке Юпитера. И все начнется сначала.
Его охватила невыносимая тоска по его собственному утраченному миру. В этом он тоже пожил неплохо. Но этот мир бесконечно скучен. Двадцать пять лет скуки — большой срок. Он не сомневался, что там, дома, в отличие от этого мира, Вьетнамская война давно кончилась, высвободив деньги на космические исследования. Только бы в достаточном количестве, чтобы все делать как следует, а не кое-как! У НАСА наверняка уже есть лунные базы, на земной орбите трудятся сотни людей, человек ступил на Марс, разрабатывается программа высадки на спутники Юпитера…
Больше всего ему хотелось бы хоть разок заглянуть за нелинейный занавес, отделяющий его от дома.
Он посмотрел вверх. Солнце било в глаза, поэтому он опустил золотой щиток, поцарапанный частицами лунной пыли. Той, которую поднял при посадке атомный двигатель британской ракеты.
Через короткое время в небе появился еще один ослепительный шар. Прочертив в небе огненную полосу, шар достиг океана.
Дэн Симмонс
В ПОИСКАХ КЕЛЛИ ДЭЙЛ
Проснувшись утром в своем лагере в лесу, я обнаружил, что Боулдерское шоссе исчезло, что исчерканное следами самолетов небо снова стало чистым и голубым и что листья осин пожелтели, как осенью, и сделались ярко-золотыми, хотя стояла только середина лета. Но куда сильнее поразила меня панорама Внутреннего моря, которое открылось мне, когда, проехав мили четыре лесом, я перевалил через каменистый кряж и оказался на восточных отрогах Флэтайронских гор.
— Проклятие! — пробормотал я, вылезая из джипа и подходя к краю обрыва.
На месте предгорий и зеленых равнин раскинулось самое настоящее море, протянувшееся до самого горизонта. Ленивые волны не спеша накатывались на илистый берег внизу. Там, где, соперничая с песчаниковыми утесами Флэтайронского хребта, стояли каменные башни Национального центра атмосферных исследований, виднелись теперь только заросшие стелющимся кустарником болотца и неглубокие заиленные бухточки и заливы. Самого Боулдера тоже не было — в той стороне, где когда-то располагался утопающий в зелени город, не видно было ни деревьев, ни домов. Шоссе № 36, ведущее к Денверу, не прорезало склон холма к юго-востоку; больше того, я не заметил вообще никаких дорог. Небоскребы Денвера, обычно уже издалека бросающиеся в глаза, тоже исчезли. Сгинул и сам Денвер — только Внутреннее море простиралось на север, на юг и на восток насколько хватало глаз. Вода в нем была серо-голубой, как в озере Мичиган в дни моей юности, да и волны, которые суматошно накатывали на берег, шумели совсем не так, как рокочет настоящий океанский прибой.
— Проклятие! — повторил я, доставая «ремингтон» из-за водительского сиденья джипа. С помощью двадцатикратного оптического прицела я внимательно исследовал глубокие овраги-промоины, спускавшиеся вниз, к болотистой береговой линии. Ни дорог, ни дорожек, ни даже звериных троп я по-прежнему не видел. В конце концов, поставив ногу на низкий валун и уперевшись локтем в колено, чтобы не дрожала рука, я попытался охватить взглядом всю береговую линию внизу.
Почти сразу я заметил следы на илистом берегу. Они выходили из широкой промоины почти точно под вершиной горы, на которой я стоял и которую когда-нибудь назовут Флагштоком, и вели к небольшой весельной лодчонке, вытащенной на прибрежный песок у самой линии прибоя. Лодка была пуста, и никаких следов вокруг не оказалось.
Какое-то ярко-желтое пятнышко, плясавшее в волнах в нескольких сотнях метров от берега, привлекло мое внимание, и я поднял винтовку, стараясь рассмотреть его сквозь прицел. Там, на глубине за обрезом песчаной банки, качался на воде установленный кем-то буек.
Я опустил винтовку и шагнул к краю утеса. О том, чтобы доставить вниз джип, не могло быть и речи, если только я не хотел потратить несколько часов или, может быть, дней, прорубаясь сквозь частые молодые сосны и скрученные пинии, которыми заросло дно оврага. Нет, игра явно не стоила свеч. Даже на то, чтобы спуститься вниз пешком, ушло бы не меньше часа.