Журнал «Если», 2004 № 9
Шрифт:
— Уже скоро, — сказал продавец. — У Николая, который китайским барахлом торгует, в полночь будильники пищат. Вот как пропищат — тогда сам увидишь… А пока угощайся, — он положил на колени Андрею яблоко, маленькое и зеленоватое, белый налив.
Андрей откусил не глядя. Бездумно выплюнул червяка. Вздохнул. Откусил снова.
— Какой сейчас год? — спросил продавец.
— Две тысячи четвертый, — ответил Андрей сухими губами.
Продавец вздохнул:
— А я как в девяносто пятом вышел на точку, так и стою. Не отпускает.
—
Продавец посмотрел на него с сочувствием. Вздохнул:
— Меня уже два раза покупали. Третьего, может, и не переживу…
— Кто покупал?!
— Они, — сказал продавец с невыразимым отвращением. — Первый раз… я, может, и успел бы вырваться, но только сразу… купили. В первую же ночь. Я вот точно так же…
В этот момент рядом, за стеной разноцветных купальников, запищал будильник. Ненавистный любому спящему звук моментально разросся, подхваченный многими механическими голосами. Будильники голосили хором секунд тридцать, потом один за другим успокоились.
— Ну вот, — сказал продавец.
Огонек в керосиновой лампе вспыхнул ярче.
Несколько минут сидели молча. Андрей ждал, что продавец рассмеется и скажет: мол, шутка удалась. И что пора собирать сумки — рынок наконец-то закрывается. Андрей ждал, что продавец заговорит, но он молчал, и тишина становилась все напряженнее. Андрей открыл рот, чтобы самому прервать молчание — но в этот момент на него лег физически ощутимый, очень тяжелый взгляд.
Он так и замер с открытым ртом.
Из-за соседнего прилавка, из-за костюмов и пиджаков выдвинулась темная, неясная, безликая фигура. Огонек керосиновой лампы задрожал; черная тень скользнула дальше, по направлению к торговцу китайским ширпотребом, Андрей часто задышал, избавившись от взгляда, но в этот момент из другого прохода, из-под бледно мигающей елочной гирлянды выползла еще одна тень, на этот раз высокая и угловатая. Андрею показалось, что он видит нездоровое бледное женское лицо под толстым слоем грима…
— Кто это?!
— Они, — продавец закурил, загасил спичку, бросил под ноги. — Ночные покупатели…
— Это люди?
— Ты молись, чтобы тебя не купили… На этом рынке только днем люди продают вещи. А ночью вещи продают людей.
— Что?!
Прошло еще две тени — побольше и поменьше. Андрей чувствовал, что неотвратимо притягивает их внимание; следующая тень остановилась перед прилавком и стояла так минуты три — Андрей сидел, вжавшись спиной в мягкий баул с купальниками. По вискам у него текли струйки пота.
— Я сошел с ума? — беспомощно спросил он продавца купальников, когда настойчивая тень наконец удалилась.
— Может быть, — продавец отхлебнул «Спрайта» из пластиковой бутылки.
— Какие же это вещи?!
— Разные… — продавец нервно вытер губы. — Дорогие, дешевые… А купят тебя. Присматриваются, прицениваются… До первых петухов непременно купят.
— Нет! — сказал Андрей, борясь с приступом паники. — Я… я ухожу!
И он ломанулся к выходу из-за
прилавка, но там уже стояла очередная тень, высокая и угловатая; кажется, она уже бывала здесь раньше, она смотрела на Андрея — он чувствовал взгляд, — как смотрит женщина на хорошую, нужную, но очень уж дорогую вещь…— Спаси меня, — сказал Андрей и схватился за место на груди, где полагается быть нательному кресту. Рука поймала пуговицу рубашки — креста Андрей не носил никогда, он лежал сейчас дома, в комоде, в старом бумажнике.
— Курить будешь? — спросил продавец.
— Спаси меня! — взмолился Андрей. — Я вырвусь… приведу сюда ментов… УБОП… Они этот рынок накроют… снесут…
Продавец горько усмехнулся. Покачал головой:
— На вещи нет управы. А спасти тебя… Вряд ли. Только…
Он замолчал. Взял длинную палку с крюком на конце, снял женский торс, покачивающийся на веревке, деловито примерил на него уродливый пестрый бюстгальтер.
— Что — «только»? — выкрикнул Андрей.
Продавец обернулся к нему. У него было очень немолодое, усталое, безнадежное лицо.
— Вещь тебя может спасти. Если у тебя есть… или была… своя вещь. Своя, в смысле — родная. Дорогая тебе. Если найдешь, вспомнишь, она тебя может вывести. Только она… Я тогда не успел. Думал всю жизнь — чай не баба, за вещи держаться. Вот и не вывел меня никто. Купили. Стою…
И он снова взялся натягивать купальник на манекен. Андрей смотрел, как ловко и бесстыдно он управляется с женскими трусами, и в голове у него было пусто-пусто.
Он тоже не баба. Что такое для мужчины вещь? Машина… Мотоцикл… Яхта… Мотоцикла у него не было отродясь. Мечтал в мальчишестве, но потом бросил. Машина — старая «шкода» — была объектом не любви, но постоянного раздражения. При слове «яхта» его охватил нервный смех.
Дорогая тебе вещь…
— Талисман! — крикнул Андрей. — У меня в школе билетик был на троллейбус… я его хранил… да что я говорю! Кольцо!
И он вскинул правую руку, на которой блеснуло желтым обручальное кольцо.
— Талисман — это не вещь, — сказал продавец, не отрываясь от своего занятия. — Вещь — то, что ты покупаешь. Не знак. Не символ. То, что ты используешь и потом выбрасываешь… Да и подумай по чести: много хорошего у тебя связано с этим кольцом?
Андрей смотрел на свою руку. Они с Тоней прожили год, прежде чем решили, что «подходят друг другу». Обряд в ЗАГСе был затянутым и ненатуральным, Андрею все казалось, что это театр…
Перед прилавком снова остановилась тень — на этот раз очень большая. Она закрывала собой весь базар; огни гирлянды напротив сделались совсем тусклыми. Керосиновая лампа едва мерцала…
— Нет! — закричал Андрей.
Тень задержалась еще на несколько секунд, потом отодвинулась, но не ушла совсем. Встала на углу, будто раздумывая.
— Охо-хо, — еле слышно пробормотал продавец купальников. — Да ведь это…
— Что?!
— Как тебя зовут? — спросил продавец.