Журнал «Если», 2005 № 08

В общем, косые взгляды в нашу сторону я ловил, но лезть к нам никто пока не желал. Нашлись более привлекательные цели.

Мы недалеко прошли, прежде чем наткнулись на бакалею-стекляшку. Немудреные чары не защитили ее, стеклянное крошево под ногами смешалось с горохом и чечевицей из порванных мешков. Остро и привлекательно пахло пряностями, а еще пожаром — неизменным спутником грабежа. В витрине деловито орудовали четверо, передавая друг другу круги сыра, и почему-то грабители не показались мне так уж бедно одетыми. Какая-то кумушка маячила у фонарного столба, делая вид, что совсем не смотрит в их сторону.

Дальше по улице грабили булочную. Активисты движения, как обычно, разнесли витрину и кидали хлеб наружу, не глядя, хватают его чьи-то руки или же он падает на мостовую.

— Не понимаю, — сказал Альбин, — система настолько неэффективна и порочна, что эти люди не могут заработать на хлеб? Они что, действительно голодны — или это вид народного гулянья?

Вместо ответа я вынул из кармана полиэтиленовый пакет (это чтобы сохранить «пальчики» — всегда имею с собой парочку на всякий случай) и наполнил его рогаликами, выбирая почище. Вчерашние, чуть подсохшие. Сегодняшние так и не испечены. Зуб даю, орки сюда не дошли, это свои «по магазинам» ринулись, жители верхних этажей. Да и сами владельцы: молочник грабит булочную, булочник — молочника. Полынь — для всех Полынь.

Молочную витрину тоже не миновала печальная судьба соседок, но тут ажиотаж был поменьше. Еще бы, ведь где-то же есть винные погреба и пивные! Я наклонился поднять пластиковую бутылочку с кефиром, и моя рука над ней встретилась с чужой. Отдернулись обе. Скромно одетая молодая тролльчиха смущенно смотрела на меня. А чего ж, мол, не взять — халява! Все ж берут, покрикивают, ободряя друг друга, словно так и надо, но все-таки оно как-то спокойнее, если никто не заметит.

— Э-э… мэм, прошу вас.

— Нет-нет, — пролопотала она. Пришлось взять эту проклятую бутылку и насильно вложить ей в передник. Ну, Полынь, и что? Почему в этот день мы должны быть чем-то другим, худшим? Эх, а вот цветы я так и не научился дарить.

— Нет, мистер… то есть спасибо, кефир я тоже возьму, но… вы не поможете? Пожалуйста…

О, я понял, наклонил пятигаллонную флягу и держал ее так, покуда дама наполняла бидончик. Ей много не надо. Она бы и купила это несчастное молоко, да тут Полынь, будь она неладна. А куда деваться, если ребенок?

Пока я куртуазничал, Альбин, переступая через четвертные бидоны, подобрал еще пару пинтовых бутылочек. Он был похож на человека, который делает что-то впервые и не вполне уверен, что это правильно — а вдруг засмеют. Вроде как причастился.

Держа в руках добычу, мы нашли подходящий двор-колодец, расстелили газетку и преломили хлеб.

— О чем вы думаете, Альбин?

— Вероятно, Полынь стоило объявить, чтобы существа разных рас смогли задать этот вопрос друг другу.

Ах, ну да. Если они разделяют с кем-то еду, это для них что-то значит. Какой-то символ из глубины веков. Вы когда-нибудь видели жующего эльфа? Я вот в первый раз.

— О чем вы договаривались с главой Шиповника, Альбин? — спросил Рохля. — Если не секрет, конечно. Какой у него к вам интерес?

— Престиж, — просто ответил эльф, запивая рогалик молоком. — Рейтинг Великого Дома издавна измерялся великими деяниями его сынов. Еще не было случая, чтобы историю Полыни писал очевидец — «собственный корреспондент с места событий». Договаривались мы о том, что под текстом, который пойдет в газеты, будет стоять подпись: «Из Дома Шиповник».

— Понятно. А вам это зачем нужно? Жизнью рисковать опять же, которая подороже, чем у нас.

— У меня есть некие проекты, и Шиповник согласен рассмотреть их и поддержать, если общественная ситуация будет благоприятной.

— Наверное, глобальные идеи по переустройству общества?

— Я хочу возродить Дом Мяты.

— Что? О черт, простите. Так вы — Мята?…

— Да. Я был в командировке и уцелел, хотя позже жалел об этом. Возродить Дом не так-то просто, и без поддержки Великого Дома не обойтись. Мята сначала могла бы иметь статус дочернего Дома, а потом выделиться в самостоятельный.

— Дочь Шиповника в обмен на подвиг?

— У всякого Дома есть своя легенда. Без нее не обойтись. Легенды — как соки земли, коими питаются корни генеалогического древа.

— Ну, — вздохнул Дерек, — про любовь Реннарт запрещает «тереть». Согласие девы уже получено?

— Идея основать новый Дом достаточно привлекательна для любой эльфы. Проблема в другом… В нашей демографической ситуации Дом тем крепче, чем развесистей его генеалогическое древо. Чем больше младших семей. Все упирается в плодовитость женщин, совсем как в Темные Века. Если ты не Великий Дом, то стань хотя бы «бурно развивающимся». Иначе во всей затее нет никакого смысла.

— А у вас вырождение генома. Понятно. Эльфа столько не родит.

— Да. Поэтому я обсуждал с Кассиасом возможность признать смешанные браки или хотя бы потомство от них. Если это состоится, ваша жена, Бедфорд, сможет получить официальный статус дочери Дома, права и привилегии.

— Ё! — вырвалось у меня. — Это не прокатит! Что удерживало ваших до сих пор? Только правильные отношения.Если Дом разрешит детей от кого попало, ваши пустятся во все тяжкие. Начнут состязаться, кто больше оплодотворит. И где же тогда ваша Мораль? Даже если допустить, что порядочный эльф останется со смертной женщиной всю ее жизнь, что помешает ему запустить сериал, где в каждой сорокаминутке — новая героиня? Если такое станет возможным, кто из вас свяжет жизнь с эльфой? И чем будет скреплен такой союз? Дружбой? Или разницей высоких и низких отношений? Ваша аристократия духа держится только на противопоставлении Своих чужому, враждебному миру. Откройте двери — и вы растворитесь в нем.

— Пока это только гипотеза, — возразил Альбин. — Полынь тоже была не всегда. Однажды ее законодательно приняли, и я сегодня здесь затем, чтобы дать руководству Дома отчет: во что это развилось и насколько целесообразно проводить Полынь в дальнейшем.

Нас прервал крик женщины. Как это может быть? Ты всегда различаешь по оттенку: колотят ли ей стекла, ломают ли дверь, вырвали ль сумочку, бьют-убивают мужа у нее на глазах или вот как сейчас? Задушено, хрипло, без ума, когда весь ужас одним горлом выходит, и то пока рот не зажали.

Рохля вздрогнул, и глаза у него сделались затравленными.

— Брось эту мысль, — резко сказал я. — Всех не защитим.

Последнее я договаривал ему в спину. Альбин не тронулся с места

— сидел прямо, сложив руки на коленях, как барышня.

— Всех — нет, — ответил Дерек, когда вернулся. Его трясло, и зубы у него стучали, а сукно куртки источало тонкий лекарственный запах с преобладанием ноты аниса. На левую руку он натягивал орочью перчатку без пальцев, с шипами на костяшках, и я подумал, что в лихое дело мы ввязались без оружия. — В аптеку девчонка побежала, в подвальчик напротив, за лекарством отцу. А этот прежде нее еще туда забрался, догадайся с одного раза, что ему было нужно.