Журнал «Если», 2006 № 03

– А вы не спрашивали себя, доктор, что бы произошло, если бы многиелюди пришли к выводу, что какое-либо воспоминание – одно и то жевоспоминание – не совпадает с данными Башки? Представьте, например, что вы помните, будто генерал де Голль носил усики, а Башка утверждает, что он был бородатым, и показывает вам в подтверждение этого фотографии? Один вы наверняка не будете настаивать на своей правоте. Но если таких, как вы, будет двадцать или сто человек, то вас это не встревожит?

– Нет. Во-первых, потому, что человек редко испытывает желание обсуждать с другими свои ошибочные воспоминания. Никто же не хочет выглядеть идиотом! О подобных вещах либо забывают, либо вносят коррективы в свои воспоминания, вот и все. И если бы даже у многих имелось одно и то же ошибочное воспоминание, то можно было бы просто сказать себе, что оно основано на одной и той же исходной ошибке, вот и все! К чему вы клоните?

– Представьте, что некоторые группы – какие, я не буду говорить – могли бы фальсифицировать данные Башки. Тогда очень быстро их правда стала бы официальной истиной. Все остальные послушно скорректировали бы свои воспоминания и сведения в нужную сторону, и не было бы никаких лишних разговоров. Кое-какие упрямцы, которые по-прежнему стояли бы на своем, считались бы не нарушителями, а просто немного более летизированными, чем все прочие.

– Напоминаю вам, однако, что доступ к данным Башки регулируется самой Башкой. И если вы введете в нее фальшивые сведения, то, сверив их со своей информацией, она сама удалит ложные факты. А иначе мы бы были отброшены к тем временам начала распространения Интернета, когда учащиеся могли быть убеждены, что Виктор Гюго – писатель XVIII века лишь на том основании, что прочли об этом в Сети. И еще я напомню вам, что существует Комиссия, состав которой обновляется каждый год и которая контролирует все злоупотребления и нарушения пользования Башкой.

– А кто назначает эту Комиссию? Башка! А кто контролирует Комиссию, вы задумывались когда-нибудь об этом? Quis custodiet custodes?*

* Кто сторожит сторожа? (лат.)

Он вызывает у меня легкую жалость своими невнятными подозрениями и латинскими изречениями. Все это – старый миф о заговоре олигархов, которые, манипулируя Башкой, якобы захватили власть и распространяют ложную информацию о прошлом и настоящем. И регулярно появляются фанатики, которые верят, что сделали сенсационное открытие. А правда проще и опаснее, чем они думают. И я испытываю невольный соблазн поведать своему собеседнику о моей тайной работе. Тогда у нас мог бы получиться интересный разговор. Но нет, пока еще слишком рано допускать разговоры о ней. Пусть первой об этом узнает Медицинская академия. Может быть, в следующий раз я расскажу этому старику все.

Я провожаю своего странного пациента до двери.

Кто следующий?

День сегодня длинный и дурацкий. Я постоянно возвращаюсь мыслями к этому старикашке. Как его звали?

И особенно я обдумываю свой завтрашний визит в Академию.

Ночь тянется так же, как день: бесконечно и по-дурацки, как все ночи, когда не спишь.

Утром я открываю ящик письменного стола и достаю оттуда толстую папку. Доклад, который я собираюсь представить, отпечатан на двух сотнях страниц. Отпечатан на бумаге с помощью моего персонального компьютера и моего личного принтера. Я ведь тоже не доверяю Башке. И у меня есть на то свои причины.

Я выхожу из метро на станции Сен-Жермен-де-Пре и прохожу мимо кафе «Две маго». Там полным-полно шумных, радостных деревенских олухов, которые коннектятся, кликают, проецируют на стены свои воспоминания. Ах, если бы они знали!…

Я вступаю на улицу Бонапарта так, будто это – путь на Голгофу, и вхожу в огромный вестибюль Академии взволнованным, счастливым, сияющим от радости. Когда-нибудь и моя статуя появится здесь, я в этом уверен.

Дежурный всматривается в меня с явным подозрением. Точнее, в мою папку – как будто это какой-то неприличный предмет.

– Я врач и ученый и хотел бы представить доклад, который очень важен.

– Отправьте его через Башку, так будет намного проще.

– Нельзя, он существует только в бумажной версии.

Теперь мой собеседник всем своим видом выражает отвращение ко мне:

– Бумажной?! А почему не на папирусе? Ладно, подождите, вас примут.

Меня принимает Профессор. Он очень известен. Во всяком случае, его имя что-то говорит мне. У него вид весельчака.

– Так это вы – тот самый опасный ретроград, который хочет представить доклад на бумаге? Вы усложняете нашу задачу, потому что в этом случае Ученому совету будет гораздо сложнее оценить вашу работу. О чем же он, ваш доклад?

Резюмировать целый год исследований в нескольких фразах – довольно трудная задача, но я к этому подготовился. Я гляжу на своего собеседника без улыбки и торжественно объявляю:

– Это исследование корреляции частоты возникновения синдрома Леты с частотой использования коннекторов.

Он разражается смехом:

– Вовсе не нужно было писать об этом доклад, да еще на бумаге! И так известно, что чем человек больше поражен синдромом Леты, тем ему чаще приходится пользоваться коннектором. Это очевидно.

– Нет-нет, вы меня не поняли. Все наоборот. Я доказываю, что чем больше люди пользуются коннектором, тем их все больше поражает синдром Леты. Я работал с разными объектами, проводил эксперименты и уверен, что выявил эту зависимость. Я ведь специалист по синдрому Леты.

– Как и все!

Он с веселым восхищением разглядывает мое озадаченное лицо, довольный произведенным эффектом, а потом повторяет, растягивая слова:

– Ка-ак-и-все-е. Ка-а-а-к-и-фсе… Каак – это ваше имя. А Ифсе – фамилия, причем, похоже, иностранного происхождения. Хм, ваш отец, наверное, был большим шутником. Каак Ифсе – сочетание, которое не так-то просто забыть. Я говорю вам это потому, доктор Каак Ифсе, что вы, возможно, не последний, кто представляет нам доклад на эту тему. Но и не первый, поверьте. И хотя мне искренне жаль вас, но за последние два года вы уже десятый, кто претендует на так называемое открытие. И всякий раз такие доклады были отвергнуты Советом после глубокого изучения. Тем не менее оставьте у меня свой опус. Если уж вы так на этом настаиваете, я включу его в повестку дня ближайшего заседания Совета.

Он извлекает свой коннектор. Я останавливаю его:

– Нет-нет, не надо ничего записывать. Я не желаю, чтобы эта работа вносилась в Башку. Я ведь не случайно напечатал доклад на бумаге!

Он смотрит на меня, как добродетельная мать на испорченного сынка.

– Я хочу быть любезным с вами, но чтобы ваши расчеты не пропали напрасно, их следует сделать доступными для членов Совета, а сделать это можно лишь с помощью Башки… Что ж, если вы этого не хотите, то я просто впишу в повестку дня следующее: «Доктор Дерен. Соотношение синдрома Леты и частоты использования коннекторов». В минимально возможном виде. Так вас устроит? И успокойтесь, я спрячу вашу папку под статуей Эскулапа в секретный люк, который открывается лишь по волшебному заклинанию. Мы будем читать его в капюшонах с отверстиями для глаз.

Я криво улыбаюсь в ответ на эту попытку рассмешить меня. Чисто французский порок: чем серьезнее дело, тем больше человек смеется над ним. Но можно ли насмехаться над результатами исследования, которое призвано буквально перевернуть вверх дном все наше общество? Через несколько дней Профессор поймет свою ошибку и принесет мне свои извинения.

Я ухожу, стараясь держаться с достоинством.

На следующий день я подключаю свой коннектор к турникету станции метро, чтобы электронный контролер вычел с моего счета стоимость поездки, но сигнала о произведенной операции не слышно. Я ставлю отпечаток пальца на экран коннектора, чтобы заверить свою личность, но и это не помогает. В окошке меню появляется сообщение: «Личность не установлена».