Журнал «Если», 2009 № 04
Шрифт:
— Если это существо действительно похитило тело вашей сестры, то оно сделало это по причинам, которые даже я не в состоянии представить. Очевидно только одно: ни один по-настоящему богобоязненный человек не может руководствоваться подобными побудительными мотивами. Я уже говорил вам о своем намерении сделать все, чтобы это существо больше не оскверняло собой мир живых. Можете не сомневаться — я не успокоюсь до тех пор, пока не доведу дело до конца. Что касается вас и вашей семьи, то пусть вас это не заботит — вам нечего бояться. — Франкенштейн потянулся к ветви плюща, оплетавшего стену сада, и, оторвав от него листок, принялся вертеть его в руках.
Мэри почувствовала себя совершенно
— Боюсь, мистер Франкенштейн, вам не удалось меня убедить. Мне кажется, вы что-то от меня скрываете. Несколько дней назад вы рассказывали мне о горе, которое вы испытали, когда скончалась ваша матушка, и которое подвигло вас заняться вашими… исследованиями. Но если вы действительно открыли тайну жизни, то… разве не могло вам прийти в голову повторить свой успех и попытаться оживить Китти? Ваше стремление сохранить тайну мне понятно — вы можете бояться неудачи или всеобщего осуждения, которое, несомненно, обрушится на вас, как только станет известно, что вы дерзнули восстать против воли Провидения, но мне-то вы могли сказать!.. В конце концов, я уже взрослая, и я…
Франкенштейн выронил из пальцев листок и, крепко взяв Мэри за плечи, заглянул ей прямо в глаза.
— Мне очень жаль, Мэри, но я не могу оживить вашу сестру. Это не в моей власти. Лишенная души тварь, которую я создал в ослеплении гордыни, нисколько не напоминает человека, тело которого я использовал для своего эксперимента. Ваша сестра, я уверен, упокоилась в селениях праведных, и что бы я ни делал, я не в силах вернуть ее обратно.
— Значит, вам ничего не известно о том, куда могло подеваться тело Китти?
— Увы, в этом отношении я не могу быть вам полезен.
— Но мой отец и мать… они ужасно расстроились.
— Они могут утешаться воспоминаниями о вашей сестре — о тех временах, когда она была жива. Точно так же и я нахожу утешение в воспоминаниях о моем дорогом брате Уильяме и о несчастном, оклеветанном и навеки опозоренном Жюстене. — Он опустил руки. — Идемте, мисс Беннет. Нам пора возвращаться.
Но Мэри не смогла даже сдвинуться с места. Вместо этого она разрыдалась, и Виктор, шагнув вперед, прижал ее к себе. Мэри долго плакала, припав к его груди, потом вытерла слезы, позволила взять себя под руку и отвести назад на постоялый двор. Она знала, что как только они окажутся там, Виктор уедет, и они никогда больше не увидятся. А между тем его рука, поддерживавшая ее под локоть, была такой теплой и надежной, что Мэри готова была умолять его остаться.
Или, в крайнем случае, взять ее с собой…
Когда они вернулись к таверне, Мэри увидела, что нагруженная сундуками и ящиками телега стоит у обочины, а сами возчики сидят в зале с кружками пива в руках. Это в общем-то непримечательное зрелище почему-то очень рассердило Виктора.
— Я, кажется, сказал вам, что мои сундуки нельзя держать на солнце! — обрушился он на возчиков.
— Извините, сэр. — Старший возчик отставил кружку и поднялся. — Мы сейчас все исправим.
— Поскорее, пожалуйста.
Пока он говорил, к воротам постоялого двора подкатил вечерний дилижанс, который должен был вскоре отправиться в путь.
— Вы и мистер Клерваль уезжаете сегодня? — спросила Мэри.
— Да. Как только Анри вернется из отеля, мы отправимся в Озерный край {10} , а оттуда — в Шотландию.
— Говорят, там очень красиво.
—
Боюсь, мне будет не до красот. Бремя моего преступления продолжает тяготить меня, и я вряд ли смогу сбросить его со своих плеч, пока не исполню то, что должен.Мэри кивнула. Ее сердце заныло от непонятной тоски, и она, не в силах и дальше сдерживать свои чувства, проговорила:
— Скажите, Виктор, вы… я когда-нибудь увижу вас снова?
Франкенштейн отвел взгляд.
— Боюсь, мисс Беннет, что это маловероятно. В настоящее время все мои помыслы заняты тем, чтобы уничтожить чудовище, которое я сам же создал. И только когда эта задача будет успешно решена, я смогу вернуться домой и жениться на моей кузине Элизабет.
Мэри отвернулась, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы.
— Ах да, я и забыла, что вы помолвлены. Виктор нашел ее руку и несильно пожал.
— Я прошу вас простить мне, гм-м… некоторые вольности, которые я допустил по отношению к вам, мисс Беннет. Вы одарили меня своей дружбой, а это гораздо больше, чем я заслуживаю. Желаю вам найти достойного спутника жизни, мисс Беннет, человека, с которым вы сможете счастливо прожить жизнь. Ну а теперь мне пора.
— Да благословит вас Господь, Виктор… — Мэри так сильно сжала пальцы свободной руки, что ногти болезненно вонзились в ладонь, несмотря на перчатки.
Франкенштейн церемонно поклонился и отошел, чтобы отдать возчикам несколько последних распоряжений. Когда загруженная сундуками и ящиками подвода уже трогалась в путь, появился Клерваль. Увидев Мэри, он удивился, но приветствовал ее в самых изысканных выражениях. Выразив ей свое сожаление по поводу кончины сестры, он просил Мэри передать искренние соболезнования и остальным членам семьи. Лицо его при этом выглядело несколько растерянным, казалось, Клерваль хотел добавить что-то еще, но Франкенштейн окликнул приятеля — пора было отправляться. Меньше чем через десять минут оба уже сидели в экипаже. Возница взмахнул кнутом, тяжелая почтовая карета тронулась с места и вскоре исчезла в дальнем конце улицы.
Проводив ее взглядом, Мэри долго стояла на улице. Ехать в Пемберли, к скорбным лицам родственников и театральным истерикам матери, ей не хотелось, поэтому она снова вернулась в таверну и попросила подать бутылку портвейна.
Солнце опустилось почти к самому горизонту, и через улицу пролегли длинные тени домов и деревьев. Из Ноттингема прибыл почтовый экипаж с вечерними газетами. Чистильщик обуви, обхватив руками колени и уронив голову на грудь, прикорнул на своем ящике. Мальчишка-слуга зажег в таверне лампы, но Мэри не торопилась уходить. Глядя в окно на сгущающуюся тьму, она прислушивалась к тишине, в которой лишь изредка раздавался цокот копыт по мостовой или чей-то одинокий смех.
Хозяин таверны уже давно приглядывался к Мэри. Когда она попросила подать вторую бутылку, он — после некоторого колебания — осведомился, не следует ли послать за кем-нибудь из ее родни, чтобы помочь ей добраться домой.
— Вы не знаете моих родных! — ответила Мэри, не сдерживая горечи.
— Нет, мисс, не знаю. Просто я подумал…
— Принесите еще портвейна и оставьте меня в покое.
— Хорошо, мисс. — Хозяин отошел.
Мэри решила напиться. Сколько раз она с ханжеским видом предостерегала подруг и сестер от подобного поведения, но теперь ей было все равно. Добродетель сама по себе награда.О, у нее имелись подходящие изречения буквально на все случаи жизни! Покажите мне лжеца, и я покажу вам вора. Поспешишь со свадьбой — всю жизнь будешь маяться. Мужчина должен быть, а не казаться…Тьфу!