Журнал Наш Современник №10 (2004)

Однако уже в середине 1917 года молодой кадет разочаровывается в способности Временного правительства эффективно управлять страной, он признаёт полный крах идеи построения “правового государства” и называет всё происходящее в стране адом и сползанием к рабству (“Товарищ и гражданин”). Осенью 1917 года, после поездки на фронт, его одолевают катастрофические предчувствия, связанные с тем, что старое сознание рухнуло, а новое ещё не появилось. В данной ситуации Устрялов уповает на народный инстинкт, народное чувство, народный гений, взывает к необ­ходимости появления национального героя, способного “железом и кровью” спасти страну (“Революционный фронт”).

Последовавшие вслед за этим события — Октябрьская революция, разгон Учредительного собрания, заключение Брестского мира, распад Российской империи побудили Устрялова встать в жесткую оппозицию к большевистской власти, которую он воспринимает как антигосударственную и антинацио­нальную силу. В 1918 году он избирается председателем Калужского губерн­ского комитета кадетской партии. К этому времени у молодого публициста вышли отдельные брошюры (“Революция и война”, “Ответственность министров и др.), а также были подготовлены к печати несколько статей — “Идея самодержавия у славянофилов”, “Идея государства у Платона”. В этих работах Устрялов вызревает как политический мыслитель, в них заложены основы его политической доктрины, которая будет выкристаллизовываться и оттачиваться на протяжении всей его жизни. В том же 1918 году Устрялов уезжает в Пермь, преподаёт в Пермском университете и вместе с Ю. В. Ключ­никовым издает сборник “Накануне” — один из первых манифестов будущего сменовеховского движения.

В декабре 1918 года Устрялов переезжает в Омск, где становится председателем Восточного отдела Центрального комитета кадетской партии, юрисконсультом при управлении делами правительства Колчака, а затем и директором пресс-бюро его отдела печати. В этот период Устрялов восхищается Колчаком, видит в нем будущего диктатора и спасителя России. Однако надеждам Устрялова суждено было рухнуть. Неспособность “вер­ховного правителя” организовать достойное сопротивление большевикам, постоянные фракционные споры внутри правительства привели русского публициста к разочарованию в политических идеалах парламентской демократии. Устряловым всё больше овладевают термидорианские настрое­ния в осмыслении большевистского режима — он вынужден признать, что большевистская идея находит большой отзвук в душе русского народа, чем программа Белого движения. Эти настроения привели публициста к осознан­ному отходу от кадетской партии и к признанию антигосударственной направленности либеральной идеи, что послужило основанием для форми­рования основ будущей идеологии национал-большевизма.

1920 год становится переломным для Устрялова как в его идейном развитии, так и в политических ориентациях. После поражения Колчака в январе 1920 года Устрялов принимает решение эмигрировать из России и поселяется в Харбине, где читает лекции на юридическом факультете университета, организует философский кружок, преподаёт в японском институте, сотрудничает в ряде газет и журналов. Мировоззрение Устрялова претерпевает радикальные изменения. “Рушится привычная идеология, отвергнутая, разбитая жизнью”, — пишет он в своём дневнике. Своеобразным итогом и результатом идейного слома становится вышедший в том же году первый эмигрантский сборник Устрялова “В борьбе за Россию”. В нем автор окончательно сформулировал те основные идеи, которые легли в основу сменовеховской концепции и идеологии национал-большевизма. Публицист полностью отверг не только идею вооруженной борьбы с советской властью, но и обосновал необходимость сотрудничества с большевиками, которые объединили государство вокруг сильного властного центра, став тем самым продолжателями российских имперских традиций. Большевизм, с его точки зрения, обречен к перерождению, советская власть медленно, но верно “национализируется”. Главным на данном этапе является “собирание, восста­новление России как великого и единого государства. Всё остальное прило­жится” (“Перелом”). В связи с этим даже коммунистическая символика приобретает в глазах Устрялова имперский смысл: “Красное ли знамя безобразит собою Зимний дворец, или, напротив, Зимний дворец красит собою красное знамя? “Интернационал” ли нечестивыми звуками оскверняет Спасские ворота, или Спасские ворота кремлёвским веянием влагают новый смысл в “Интернационал”?” (“Интервенция”).

Иным воплощением концепции термидора стал выпущенный русскими эмигрантами в Праге в 1921 году при участии Устрялова сборник “Смена вех”, номинально положивший начало сменовеховскому движению, которое ориентировалось на союз с советской властью во имя возрождения единой и мощной России. Данные настроения соответствовали так называемому движению возвращенчества, охватившему русскую эмиграцию в конце 1920-х гг. Оно обосновывалось следующим образом: “Нужно постичь, полюбить Россию и такою, как она есть. Полюбить не на словах, не в эстетическом любовании только, а на деле. Нужно научиться о многом забыть и многое простить. Вот что значит “духовно возвратиться на родину” (“Проблемы возвращения”).

Идея Устрялова о перерождении советской власти получила своё видимое практическое подтверждение в политике нэпа. Русскому публицисту казалось, что страна взяла курс на буржуазное развитие: “В России совер­шается сейчас давно предсказанный примиренцами сдвиг от утопии к здравому смыслу. Сдвиг идет по всей линии хозяйственного фронта”. Летом 1925 года Устрялов совершает поездку в Москву, после которой он приходит к убеждению, что за пересмотром экономических основ режима последует и идеологическое перерождение советской власти и что советский патриотизм сменится русским патриотизмом: “Одно ясно: из интернационалистской революции Россия выйдет национально выросшей, страной крепчайшего национального самосознания. Октябрь с каждым годом национализируется; нужно будет публицистически выразить это формулой “национализация Октября”, — пишет он в своих путевых заметках, изданных в 1926 году отдельной брошюрой “Россия. (У окна вагона)”.

В 1925 году Устрялов получает советское гражданство и становится начальником учебного отдела Китайско-Восточной железной дороги, находившейся в совместном владении Китая и России, а в 1928 году получает должность директора Центральной библиотеки КВЖД. Статьи Устрялова к этому времени приобрели большую популярность не только в среде эмиграции, но стали известны и в Советском Союзе. Отношение советского руководства к теоретическим изысканиям Устрялова иллюстрирует фраза И. В. Сталина, брошенная им на XIV съезде партии в декабре 1925 года: “Он служит у нас на транспорте. Говорят, что он хорошо служит. Я думаю, что ежели он хорошо служит, то пусть мечтает о перерождении нашей партии. Мечтать у нас не запрещено. Пусть себе мечтает на здоровье. Но пусть он знает, что, мечтая о перерождении, он должен вместе с тем возить воду на нашу большевистскую мельницу. Иначе ему плохо будет”.

В начале 1930-х годов устряловская концепция вновь претерпевает трансформацию. Свертывание нэпа, курс на политику индустриализации и коллективизации вновь заставили Устрялова пересмотреть теоретические положения своей доктрины. Создается впечатление, что известный публицист опять поставлен в тупик происходящими в России событиями. В 1930 году выходит его сборник “На новом этапе”, где мыслитель был вынужден признать — ожидаемого перерождения советской власти не произошло, концепция русского термидора себя не оправдала — русская революция не уподобилась логике развития революции французской, она развивается по своим законам. Таким образом, через десятилетие после своего полити­ческого разочарования в либерально-буржуазной идеологии в сознании Устрялова наступает новое разочарование и в экономических основах либерализма. В начале 1930-х гг. русский публицист окончательно расстается с убеждением относительно эффективности буржуазных экономических отношений и их прогрессивной роли в современном мире. Наблюдаемое в Европе огосударствление промышленности и повсеместное распространение планового подхода к экономическим процессам приводит Устрялова к мысли о закономерном повышении роли государственной власти в обществе, о том, что новый тип власти способен развивать национальную индустрию, создавая экономически эффективные государственно-хозяйст­венные организмы. Власть начинает выступать как “внеправовая и сверх­правовая сила, руководствующаяся в своих действиях соображениями государст­венной целесообразности” (“Понятие государства”).

1930-е годы в жизни Устрялова являются идейно самыми плодотворными и философски наиболее интересными. В этот период выходят такие работы, как “Этика Шопенгауэра” (1927), “Итальянский фашизм” (1928), “Hiс Rohdus, hiс salta!” (1929), “Две веры” (1929). Именно в это время Устрялов оконча­тельно сформировался как зрелый мыслитель, исповедующий собственную философию, отстаивающий оригинальный взгляд на ход исторического развития и на процессы политических изменений в России и Европе. Появле­ние принципиально иных идейных течений, кризис либерально-демокра­тического сознания, крах идеи парламентаризма, бурный рост национализма и этатистских настроений в Европе — всё это побудило русского мыслителя осмыслить данные процессы и отразить свои мысли в ряде принципиально важных для понимания его мировоззрения работ: “Проблема прогресса”, “Понятие государства” (1931), “Элементы государства” (1932), “Германский национал-социализм” (1933), “От нэпа к советскому социализму”, “Само­познание социализма”, “Наше время” (1934).

По мнению Устрялова, в мире складывается принципиально новая социально-политическая система, первые контуры которой обрисовала Октябрьская революция 1917 года в России, приход к власти фашистов в Италии и национал-социалистов в Германии. Новая система знаменует собой победу идеи государственности над разлагающими нацию принципами парла­ментской демократии. Диктатура как метод политического управления являет собой более совершенное выражение природы и логики социальных отношений. При этом мыслитель считает коммунизм этатистски более перспективным политическим режимом, чем фашизм и национал-социализм:

“…Принцип активного и всемогущего государства в гораздо большей степени воплощен в СССР, нежели в Италии или Германии”2.

2 июня 1935 года, после продажи КВЖД Маньчжурии, Устрялов с семьёй возвращается в СССР. Его поразили глобальные перемены в стране — отстраивание нового государства, мощного в экономическом и военно-политическом отношениях. “Немногие месяцы пребывания моего в СССР, — пишет он в Наркомат путей сообщения, — завершают процесс перестройки моего сознания в направлении к генеральной линии партии и советского правительства”. До 1937 года Устрялов работает профессором экономической географии в Московском институте инженеров транспорта, читает доклады, готовит программу государственного права для Юридического института, сотрудничает в центральной печати. В 1936 году он начинает регулярно писать статьи для газеты “Известия”, поддерживает политику коллективизации и индустриализации, выражая при этом свое восхищение Сталиным: “Сталин — типичный национал-большевик. В области внутренней политики удается этатизировать всё народное хозяйство: назовем это социализмом, дело не в словах”.