Журнал Наш Современник №11 (2001)

Несколько лет В. Илляшевич издавал в Таллине “Русский телеграф” — на мой взгляд, лучшую (наиболее последовательно отстаивающую интересы соотечественников) русскую газету в Прибалтике. Когда внешнее давление (в том числе тайной полиции) лишило издание рекламодателей, а значит, и средств, он активно занялся историческими исследованиями. Одна за другой вышли книги “Эстляндские были”, “Ревельский тракт”. В них рассказы о десятках людей, оставивших след в истории России и одновременно связанных с Прибалтикой. Это и знаменитый полководец Барклай де Толли, и прославленные адмиралы И. Крузенштерн и Самуил Грейг, и опальный церковный пастырь митрополит Арсений Мациевич, недавно канонизированный, и, конечно же, выдающиеся писатели — Василий Жуковский, Николай Языков, Иван Бунин, Игорь Северянин.

Подготовлена к печати новая работа В. Илляшевича “Достоевский и Ревель”, прослеживающая ревельский след в творчестве великого писателя. Отрывком из нее журнал продолжает серию публикаций к 180-летию Федора Михайловича Достоевского.

Александр КАЗИНЦЕВ

Владимир Илляшевич

Достоевский и Ревель

В этом небольшом повествовании о ревельских страницах биографии и творчества Федора Михайловича Достоевского автор рассказывает не столько о Ревеле времен жизни великого романиста, сколь об обстоятельствах, об окружении, о людях, о факторах, оказавших влияние на формирование творческого почерка и личность писателя. Увы, тема о первом соприкосновении — вживе — Достоевского с нерусской культурой почти не раскрыта в литературе. Исследователи, как правило, высказывались кратко и незаинтересованно, дескать, страницы эти не имеют сколько-нибудь серьезного значения. Понять причины возникновения таких, к сожалению, достаточно распространенных мнений не сложно. Кроются они в целом ряде обстоятельств. Главное из них — малая доступность материалов. Во-первых, прибалтийские архивы стали доступны российским исследователям лишь после Великой Отечественной войны и после присоединения Эстонии к СССР. К тому же часть находилась в спецхранилищах, и не каждому они предоставлялись. Отчасти из-за бюрократических формальностей, отчасти из-за неоднозначности оценки творчества Достоевского, так сказать, в инстанциях, занимавшихся обеспечением идеологических постулатов советского времени. Разработки же архивов в период довоенной Эстонской Республики были минимальны. Во-вторых, основная часть материалов написана и издана на немецком языке. Причем в контексте более обширных историческо-краеведческих и искусствоведческих работ. В-третьих, сказывались языковые барьеры. Для немецких исследователей, как правило не знавших русского языка и интересовавшихся прибалтийско-немецкой субкультурой, Достоевский остался незамеченным. Для русских литературоведов, особенно второй половины XX века, работа с источниками на немецком языке тоже была проблематична. Русских германистов различных профилей привлекала собственно Германия, а не Прибалтика. Незнание порождает легковесное отношение. Проще сослаться на доводы, не требующие доказательств. Тем временем, именно на накопленном в молодые годы опыте, во многом на ранее приобретенных знаниях и впечатлениях творцы в зрелом возрасте создают свои шедевры. Федор Достоевский исключения не составил...

В Ревель, к брату

...В годы своей молодости, когда Федор Михайлович учился в Санкт-Петербургском военно-инженерном училище и только начинал свою литературную деятельность, будущий всемирно известный писатель не раз приезжал в Ревель и, бывало, жил здесь по несколько месяцев, гостя у своего старшего брата Михаила. Михаил Михайлович Достоевский, сам не чуждый литературы, в будущем новеллист и переводчик, был откомандирован сюда в 1838 году кондуктором 2-го класса на службу в Инженерной команде Ревельского гарнизона, которая как раз и располагалась на улице Неугассе в доме номер 10, рядом с уютным садом. Кроме служебных помещений здесь размещались квартиры для господ офицеров и прочих служащих команды. Какое-то время жил тут и Михаил Достоевский. Правда, к концу 1841 года он съехал на частную квартиру в городе, так как в январе 1842 года женился на местной уроженке Эмилии Дитмар. Увы, Михаил Достоевский по состоянию здоровья не был допущен к экзаменам в Петербургское военно-инженерное училище. Оттого и началась его достаточно скромная военная карьера в саперной роте в относительном отдалении от блистательной российской столицы.

За почти десять лет ревельской службы, начавшейся в июне 1838 года, Михаил не раз принимал гостящего у него брата Федора. Общий интерес к литературе, добрые отношения связывали братьев Достоевских, Федора с семьей старшего Михаила, с детства лелеявшего мечту стать драматургом и оттого столь горячо поддерживавшего литературные увлечения брата-погодка. Перу Михаила, небесталанного литератора, принадлежит русский перевод поэмы Гете “Рейнеке-Лис” и драмы Шиллера “Дон Карлос”, поставленной в ряде театров, а престижный журнал “Отечественные записки” опубликовал его повести “Дочка”, “Воробей”, “Господин Светелкин”, “Два старика”. Именно тогдашняя переписка братьев стала одним из главных источников для исследователей биографии писателя и обстоятельств, связанных с жизнью и творчеством молодого Федора Достоевского. Хроника знает множество писем, отправленных по адресу:

В Ревель

в Инженерную команду

Г-ну инженер-прапорщику

Михаилу Михайловичу Достоевскому.

Близость их очевидна. Не случайно Федор Михайлович стал крестным отцом для первенца брата Михаила — Федора, нареченного в честь дяди и духовного родителя...

С уверенностью можно говорить о трех поездках Достоевского в Ревель к брату (1—19 июля 1843; 9 июня — 1 сентября 1845; 25 мая — 28 августа 1846). Правда, некоторые источники и исследователи первую ревельскую поездку Достоевского датируют 1842 годом. Упоминается этот год в воспоминаниях Александра Ризенкампфа “Начало литературного поприща”*. Повторяется 1842 год также в капитальном хронологическом исследовании Леонида Гроссмана “Жизнь и труды Ф. М. Достоевского. Биография в датах и документах” (Москва—Ленинград, 1935, стр. 36—37). Прав или не прав Л. Гроссман? В более позднем коллективном труде авторов Института русской литературы (Пушкинский дом) Российской Академии наук (“Летопись жизни и творчества Ф. М. Достоевского. 1821—1881”, Санкт-Петербург, 1993, т. 1, стр. 78) говорится, что 3 апреля 1842 года Достоевский был “отпущен из Училища” по поводу “пасхальных каникул” и до середины мая вместе с Ризенкампфом “не пропустил ни одного концерта” Листа. Затем начались майские экзамены, а июнь и июль Достоевский провел в селении Колтуши под Петербургом на практических занятиях. Стало быть, поездка в Ревель все же не состоялась. Видимо, Ризенкампф все же имел в виду 1843 год и в его мемуарной публикации насчет 1842 года произошла банальная опечатка. Видимо, неточность допущена и в труде Л. Гроссмана.

Скорее всего — последние изыскания это вполне доказывают — впервые Федор Михайлович Достоевский посетил Ревель в лето 1843 года, когда он получил долгожданный летний отпуск на 28 дней (с 21 июня). Так сказать, “для излечения” ревельскими “ваннами”, согласно свидетельству о состоянии здоровья, выписанному доктором В. И. Волькенау по резолюции начальника училища В. Л. Шарнгорста.

1 июля пароход “Сторфурстен”, курсировавший между Петербургом (Кронштадтом), Гельсингфорсом и Ревелем, грохоча лопастями, отошел от пристани под звон судового колокола. Тяжело дышали легкие парового двигателя. Подрагивала палуба под ногами двадцатидвухлетнего Достоевского, взволнованного предстоящим первым морским путешествием в неведомый Ревель. В город, куда некогда Пушкин писал своему лицейскому товарищу Антону Дельвигу: “Что твоя поэзия? Рыцарский Ревель разбудил твою заспанную музу?” В балтийскую твердыню, о которой Дельвиг восторженно отозвался известному писателю-переводчику Н. И. Гнедичу: “...гляжу на древний готический Ревель и жалею, что не могу разделить с вами чувств. Здесь, что ни шаг, то древность, да и какая же? Пятьсот (и более) летняя...”. Поэт П. А. Вяземский еще летом 1826 года шлет из него опальному Пушкину послание и свое стихотворение “Море”, а в годы знакомства Достоевского с этим городом пишет “Ночь в Ревеле” (1844):

Ты у моря тихо дремлешь

Под напевами волны,

Но сквозь сон еще ты внемлешь

Гул геройской старины.

Ты не праздно век свой прожил

И в руке держал булат;

То соседов ты тревожил,

То соседями был сжат.

....................................

Я люблю твоих обломков

Окровавленную пыль,

В них хранится для потомков

Благородных предков быль.

3 июля “Сторфурстен” наконец-то приходит в Ревель. Взору открылись стены Ревельской крепости из серого камня, готические шпили, стрельчатые окна старинных зданий, на узких мостовых между домами снуют в повседневной суете люди, прижимаясь к стенам и пропуская конные экипажи. Случаен ли был впоследствии интерес Достоевского к готике? На полях некоторых его рукописей обнаруживаются многочисленные зарисовки шпилей соборов стрельчатой архитектуры. Да и в самом творчестве писателя иные исследователи обнаруживают эту “стрельчатость”, сравнивая ее с общей архитектоникой романов. Этот сложный и мощный стиль ему был уже знаком благодаря теоретическим занятиям в училище. В “Зимних заметках о летних впечатлениях” Достоевский вспоминает, с каким благоговением чертил он в юности контуры одного из образцов немецкой “высокой готики” — знаменитый Кельнский собор. Но именно в Ревеле состоялась первая встреча с памятниками западноевропейского средневековья, со столь привычными для немецких городов видами старинных замков, ратуши, биржи, храмов, одной из самых старых в Европе церквей Святого Олая (Олевисте), жилых домов с высокими черепичными крышами, контурами города крестоносных орденов и средневекового Ганзейского союза. Каким гениальный романист увидел Ревель с моря? Наверное, отчасти таким, каким его изобразил замечательный маринист И. Айвазовский на своем красочном полотне (1844), ныне хранящемся в Санкт-Петербургском Музее флота.

Нередко исследователи излишне увлекаются деталями из жизни великих деятелей искусства, хотя эти частности и не играли большой роли в творчестве того или иного писателя, поэта, художника. В жизни Федора Михайловича Достоевского Ревель был все же не просто местом, где жил его брат. Именно здесь будущий великий писатель впервые встретился с обществом, с укладом, отличавшимся от российского, точнее, русского.

В жизнь Достоевского пришел мир незнакомый, в корне отличающийся от патриархальной Москвы с ее величественным Кремлем и палатами, с ее слободами и пахнущими разнообразной снедью торговыми рядами, мир, непохожий на широкие каменные проспекты блистательной столицы Российской империи и на ее пропитанные невской сыростью переулки и моряцкие трактиры. Но не было в провинциальном Ревеле и масштабов знакомых городов России, не было русского простора. Первые ощущения, сугубо чувственные, грядущей большой темы России и Европы.

Достоевский не был бы самим собой, если бы позволил себя увлечь в первую очередь красотами видов. Для него главное место всегда занимал человек и тайна его сущности, раскрытию которой он поклялся посвятить всю свою жизнь еще в юные годы: “Человек есть тайна, ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время. Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком” (16.08.1839). Первое знакомство с ревельским светом и общение с ним в следующие приезды оставили на писателе свой отпечаток.

Через три недели после отбытия Федора Михайловича из Петербурга его знакомый Ризенкампф, ревельский уроженец, учившийся в северной столице, “сам отправился в Ревель, где нашел его вполне наслаждающимся в семействе брата”. По некоторым данным, степень достоверности которых следует еще определить, Достоевский остановился у Ратушной площади в доме отца А. Е. Ризенкампфа, где якобы жил брат Михаил, невестка Эмилия Федоровна и крестник, племянник Федя. По другим сведениям, брат с семейством проживал короткое время близ Карьяских ворот в здании на том месте, где ныне располагается Эстонский драматический театр. Через ворота тогда проводили стада на выпас (эст. “кари” — “стадо”). Увы, ни ворота, ни дом не сохранились. (В последующие визиты Федор Михайлович останавливался также в гостевой квартире на втором этаже здания Инженерной команды по месту службы Михаила на Неугассе.)