Журнал Наш Современник №11 (2002)
Шрифт:
Я хочу спросить вас, читатели, что такое русский человек? Знаете ли вы?
Жили мы среди русских людей, теперь в России живем среди иностранцев.
А ведь русский человек — и чекист, и з-ка (заключенный), — это одни и те же русские люди, только иностранцы нам подсказывают, что чекисты не могут быть русскими, это, мол, исчадье ада, и когда я говорю, что было у меня два друга: чекист-следователь и политический деятель, которого чекисты преследовали...
Иностранно
Ну, чтобы меня признали нормальным, нужно, наверно, писать как-то иначе... Но как только вспомню про Дивнича, сбиваюсь на “высокий штиль”, на своего рода “стихи”, пусть даже и плохие, а для меня стихи — все хорошие.
Улыбка Евгения Ивановича — это же стихи — разливается во все его лицо, и как увидит русскую женщину, восклицает:
— Красавица!
Дело в том, что он в самом деле жил среди иностранцев, во Франции. Оттуда его выкрали “зловредные” чекисты, и он с ними в самом деле боролся до положения живота. Помню, как он мне в лагере говорил: если я ничего не сделаю плохого Советской власти, я этот день считаю потерянным. Но ведь русский человек широк по натуре, а он, отсидев 17 лет да еще плюс 5, говорил так:
— Мой Христос — за Советскую власть. Победить Советскую власть своими примитивными силами нельзя, а оппозиция — это примитивные силы, надо соединиться с могучими иностранными силами, а это значит предательство, ты должен предать свою родину. И тот сегодня, это я добавляю от себя, кто соединяется с иностранцами — предатель. Мы, русские христиане, говорим: наша сила в немощи. Бог поможет, и слабыми силами сотрем всю пошлость и мразь с русской земли.
После того, как у Евгения Ивановича совершилось такое осознание, он, пять лет не досидев по последнему сроку, был освобожден. Более того, поверили ему и дали разрешение посещать лагерь. Он набирал в сумки всяких продуктов и прежде всего шел к тем, с которыми сидел по делу, и говорил:
— Ну что ты здесь торчишь? Надо освобождаться и делать русское дело.
Наверно, те еще немного сопротивлялись, а потом поверили Евгению Ивановичу Дивничу — он многих освободил. Вот как бывает: бывший заключенный оказался добрее свободных.
Вокруг него много увивалось и чекистов, они ему все-таки, наверно, до конца не верили и начинали провоцировать, то есть рассказывать антисоветские анекдоты. Он прикрикивал на них:
— Чтоб этой антисоветчины больше не было. Что вы меня сбиваете на оппозицию? — И анекдоты прекращались.
Мне его книгу, которую он написал, когда я сидел, давали для прочтения чекисты, видимо таким путем склоняли меня к раскаянию, и говорили:
— Ну, сколько экземпляров нужно? — Я, кажется, говорил — тридцать, они отвечали: — Многовато, десять дадим, — а не дали ни одного.
Ко всему этому я хочу вспомнить эпизод, как после моего освобождения Евгений Иванович пришел ко мне. Я еще отдыхал, был в постели. Он всегда ходил с седой бородкой, а тут пришел побритый и помолодевший и говорит:
— Узнаешь меня?
Я спросонья не разглядел и говорю:
— Нет, я вас не знаю.
А жена моя сразу побледнела: кого же я впустила, думает?
Он вдруг как закричит:
— Дмитрий Сергеевич, Евгения Ивановича не узнаете?
Тут я протер глаза и снова вгляделся и, как и он, закричал:
— Узнаю. — Мы с ним обнялись и расцеловались.
Так бы и нам сейчас всех Русских Ивановичей узнать и расцеловать. И воскликнуть:
— Жив Бог, и жива страна наша.
И даже добродушно пошутить:
— Бог не выдаст, свинья не съест. Перетерпим-перетрем, живы будем — не умрем.
“Знаете ли вы?” — о, великий Гоголь! Кто так любил Россию, как он, а ведь его, глубоко верующего человека, чуть не сделали сумасшедшим неистовые Виссарионы.
Чур, назад, попался не “свой” Виссарионович, Иосиф, а знали ли мы, какой он друг России, хотя по национальности и грузин: создал такую страну, которую вот бьют уже полтора десятилетия, а все разбить не могут. И не разобьют! С нами Бог!
Священник Дмитрий Дудко
Евгений Дивнич
ПОЧЕМУ Я ПРЕКРАТИЛ БОРЬБУ ПРОТИВ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
Выступление перед заключенными “Дубровлага” (27.03.1965 г.)*
Не знаю, все ли за рубежом поверят в искренность моих слов. Помнящие меня по хронической антисоветской направленности с молодых лет до седых волос, и в рядах эмиграции, и в Советском Союзе, могут сказать: “Нет, это писано не по своей воле”.
Пожалуй, делая скидку на мою биографию, в таком заключении не будет ничего предосудительного. Три судимости и долгие годы заключения, в результате настойчивых попыток борьбы и протеста против существующего строя и власти, вправе навести на сомнение.
А между тем я пишу под диктовку только внутреннего голоса. Излагаемые мною позиции — экстракты печального многолетнего опыта. Они пришли в результате тяжелых раздумий, под давлением жизненной правды, многих неудач и горя, как личного, так и моих товарищей.
И вот, затратив зря столько усилий и заплатив непомерно большую моральную и физическую дань, я заявляю с предельной категоричностью, что считаю враждебную деятельность русских людей против Советской страны вредной и бесполезной.