Журнал Наш Современник №11 (2002)

Второй считает материал о еврейской проблеме в царской России “не только не нужным, а думается вредным, поскольку выпячивает проблему о которой большинство школьников, не зараженных антисемитизмом просто не задумы­ваются, тогда как существующие антисемитские настроения, (не будем закрывать глаза, что они присущи немалой части учащихся) найдут дополнительную подпитку” (пунктуация оригинала). Честно говоря, из этого невнятного текста я не очень понял, кого сейчас больше: школьников, “не зараженных антисемитизмом” или, напротив, “зараженных”. Но смысл его мне понятен: пусть школьники-антисемиты “совершенствуются” в своем антисемитизме, а вот нормальным вообще лучше ничего не знать о еврейской проблеме при царизме. Только откуда у второго уверенность, что “зараженные” не скажут ничего антисемитского “незара­женным”? Да и всякий ли разговор о евреях — антисемитизм? Теперь, очевидно, да... Но я хорошо помню, что сам-то я в 9 классе из советского учебника истории знал о евреях и черте оседлости, а учебник тот едва ли был анти­семитским!

Рецензент, вероятно, подсознательно и сам понимал, что несет несусветную чепуховину, и, как в воздухе, нуждался в аргументе. Так как найти его ему было трудновато, потому что правила религиозной и национальной корректности мне хорошо известны за годы литературной работы, то он его придумал: “Так, например, мягко говоря, удивляет следующее сравнение (речь идет о еврейских погромах): “В первый же день беспорядков в Нежине было убито (войсками. — А. В. ) 10 погромщиков и множество ранено. Это являлось своеобразным свидетельством, что еврейские погромы, с одной стороны, и рост антиправительственных настрое­ний среди широких слоев евреев, с другой, были не менее опасны для госу­дарства, чем террор революционеров”. Если эта фраза и может удивить, то только потому, что опущены предшествующие слова, ключевые для ее понимания: “Редкое проявление самоволия и самосуда в России не перерастало в выступление против самой власти” (стр. 15). Именно так заканчивались почти все еврейские погромы на юге России, именно поэтому они были так же опасны для самодержавия, как и террор революционеров. Но даже без этого пояснения немыслимо обычному нормальному человеку придти к выводу, который делает из процитированной фразы рецензент: “Данный текст авторами учебника выделен курсивом видимо для того, чтобы школьники поняли: чтобы пресечь антиправи­тельственные настроения, нужны погромы”.

Написав то, что на юридическом языке называется сознательной, неприкрытой клеветой (а мне и в суд подать не на кого, имени рецензента по чудесным правилам конкурса я не должен знать), второй незамедлительно делает вывод: “Считаю, что подобные учебники недопустимы в современной школе, в демократическом государстве Россия, которая во второй главе Конституции провозгласила равноправие людей независимо от пола, языка, цвета кожи, а также религиозной и национальной принадлежности”.

Но если вы думаете, что в этом — вершина искрометного творчества госу­дарст­венной конкурсной комиссии, безымянной, как коллектив ателье в номере Райкина: “Кто пошил костюм?” — “Мы!”, то вы глубоко ошибаетесь. Увертюра впереди — “Заключение” экспертов, самых, как следует ожидать, беспри­страстных, мудрых и ученых. Предположив, что второй рецензент — последователь идей Афанасьева, здесь мы должны будем сделать вывод, что перед нами — ученики Валерии Новодворской (без намека на какое-либо преувеличение).

“Экспертное заключение” с первого слова было проникнуто почти не скры­ваемой ненавистью к самому понятию государства Российского, чего все же не было в рецензии жульничающего второго. “Не уточняя, что значит находиться в центре мировой истории, авторы все же полагают, что Россия значительным образом повлияла на судьбы человечества...” Отчего же “не уточняя”? Уточнил в следующей же фразе: “Судьба нашей страны, происходившие в ней гигантские перемены прямо влияли на судьбы всего человечества” (имеется в виду ХХ век). Этого сегодня не отрицает ни один серьезный историк, независимо от того, как он относится к России.

Но похоже, что эксперты конкурсной комиссии — вовсе не историки, а если историки, то какой-нибудь “экстремальной”, “фоменковской школы”. Они, в сущности, не признают самого понятия истории. “...Исторический процесс уникален и неповторим, поскольку любое событие в истории происходит только раз. Поэтому в системе исторического познания нельзя утверждать. причинны х характе р фундаментальных исторических движений, ибо нельзя повторить прошлое. Это достаточно извсетное положение философии истории не учиты­вается авторами, что позволяет сомневаться в их исторической компетентности. Такое положение тем бол е странно, поскольку авторы ссылаются на исторические идеи Н. М. Карамзина, который видел в истории диалог с личнос ть ” (сохранены особенности стиля и правописания оригинала, дающего основания подозревать, что его составляли те самые “граждане стран СНГ”, работа которых над учебником Положением допускалась). Говоря обычным языком, эксперты отрицают причинно-следственные связи в истории и возможность повторения какой-нибудь исторической ситуации. История, стало быть, собрание неповторимых, уникальных событий, “книга рекордов”. Понятия “уроки истории” вообще не существует, ибо чему может научить ситуация, которая никогда не повторится в настоящем или будущем, да и никакого прошлого не существует — есть только настоящее, исчезающее через секунду бесповоротно и навсегда. Стоит тебе отвернуться от чего-либо — мир за спиной уже другой, потому что ничто не связывает пережи­ваемый миг с уже пережитым. Эти “достаточно извсетные положения философии истории” мне, действительно, нередко доводилось слышать в юности от сума­сшед­ших, когда, будучи студентом-медиком, я присутствовал на практических занятиях в психиатрической больнице на улице Достоевского в Москве. Но там это считалось клиническим симптомом, очевидным свидетельством дискретности мышления больного, а вот понимает ли господин Касьянов, кому он доверил проведение с такой помпой объявленного им конкурса?

Впрочем, если эксперты и сумасшедшие, то весьма себе на уме, такое тоже бывает. Они считают “произвольным утверждение”, что “в современной Россий­ской Федерации, в отличие от СССР, в одинаковой мере признаются достоинства и советского, и монархического периодов нашей истории, что выражается в державной символике России: государственный флаг и герб у нас дореволю­ционные, а музыка гимна и флаг Вооруженных сил — советские”. Я, конечно, малость выдал желаемое за действительное, но все же это не “произвольное утверждение”, а резюме речи главного представителя Заказчика, то есть прези­дента Путина, при утверждении Госдумой государственной символики и гимна.

“...Следующее утверждение авторов прямо-таки поражает воображение, — продолжают “эксперты”. — Оказывается (курсив мой. — А. В. ), историю можно назвать сводом нравственных и социальных уроков, преподнесенных челове­честву. Если бы авторы добавили, что эти уроки человечество не усвоило, то в этом случае диалог на столько важную тему был бы возможен”. Вновь перевожу с “экспертного” языка на русский: если бы я написал о подлом характере человечества, точнее, применительно к теме концепции российского народа, не способного усвоить уроки истории (а зачем их усваивать, если, оказывается, их в принципе не существует?), то был бы возможен некий диалог с невидимыми экспертами. Только зачем мне диалог с ними? Говоря об истории как своде нравственных и социальных законов, преподнесенных человечеству, я, естест­венно, подлаживался не под воззрения неких “консультантов с копытами”, вроде булгаковских, а следовал требованию Положения о конкурсе, меня вполне устраивавшему: “способствовать воспитанию патриотизма, гражданственности, общенационального сознания, исторического оптимизма, уважения к истори­ческому и культурному наследию народов России и всего мира”.

Итак, “история свидетельствует о систематическом нарушении человечеством нравственных и социальных норм. Другое дело — духовная культура. Именно она выдвига л и защищала норм а человечности и гуманности (так в тексте. — А. В. ). В качестве примера можно привести заповедь “не убий”, постоянно нарушаемую народами и историческими деятелями, дающими клятву на Библии. Именно это обстоятельство позволило глубочайшему отечественному историку Г. П. Федотову с горечью признать, что история учит деспотизму”.

Но если история, по Федотову, учит только деспотизму, то отчего же ее нельзя назвать сводом нравственных и социальных уроков, преподнесенных человечеству? Деспотизм — это что, не урок? А-а, понятно, надо писать только о плохих уроках...

Вы такого учебника хотели, господин премьер-министр? История Россия как история деспотизма? Тогда зачем же транжирить государственные деньги на новые учебники? Такого добра в магазинах, что осенью грязи!

Поразительно, но “экспертное заключение” содержит только оценку концепции учебника в духе забубенного исторического пессимизма и отрицания истории как таковой, а план-проспект его (это изъян всех трех заключений) и пробная глава не оценены вовсе, только повторяются измышления второго рецензента: “Представленный текст представляет собой однородный материал, который никак методически не выстроен”. Между тем “никак” не получается, извините за тавтологию, никак, ибо первый рецензент говорит совершенно противоположное: “Вопросы делятся на три уровня”... “Массив этих вопросов структурирован в соответствии с технологическими потребностями учительской работы”.

Но заключительный пассаж экспертов стоит всех предыдущих: “Очевидно, авторы слабо себе представляют, что монополия авторского текста в современных учебниках давно нарушена”. Перевожу на русский: ишь, чего захотели — вдвоем написать учебник, нет, теперь это обязательно должен быть костюм, пошитый в райкинском ателье, где пристрачивают рукава к гульфику, но никто ни за что не отвечает. Они, видите ли, нарушили монополию! На что же? На ответственный, авторский взгляд на историю, свойственный некогда Татищеву, Карамзину, Соловьеву, Иловайскому, Костомарову, Ключевскому?.. А взамен мы получили монополию безымянных безграмотных злобных бездарей, решающих, какая история нужна нашим детям, а какая не нужна?

Я осведомился у И. В. Суколенова из Института общего образования, возможно ли опротестовать экспертное заключение как нарушающее требования Положения о конкурсе. Он ответил, что Положение такой процедуры не предусмат­ривает. Тогда я попросил его организовать мне встречу с руководителем комиссии и экспертами, чтобы с документами на руках изложить им свои доводы о полной несостоятельности выводов второго рецензента и экспертизы. Но оказывается, нельзя не только знать имен рецензентов и экспертов, их нельзя даже видеть. Сопредседателей конкурсной комиссии видеть можно, но одного из них нет в Москве, а другой, “человек пожилой” (единственная известная мне его примета), болен. Заболел он, естественно, сразу после того, как И. В. Суколе­нов сообщил ему о моих претензиях. “Позвоните на следующей неделе”. Но, в принципе, итоги конкурса официально подведены, 30 июня комиссия завершает свою работу.