Журнал Наш Современник №12 (2001)

Вскоре поступил новый приказ: “Выдвинуться вперед! На выходе из деревни оседлать дорогу на Франкфурт и стать в засаду!”

— Хоть бы покормили гостей дорогих, — ворчит Иван Павлович на новое начальство, а мы уже спускаемся по наклонной улице к указанному в приказе месту. На выходе из поселка наш танк свернул влево, на пригорок, а второй танк свернул с дороги вправо, в низинку, и замаскировался в редком садике. Мы свою боевую машину развернули и задом загнали во двор между двумя кирпичными сараями, закрыли воротца из штакетника, навесили на ствол пушки маскировку...

Вскоре из Франкфурта показалась колонна немецких танков. Мы насчитали одиннадцать штук. Были среди них и “тигры”, и “фердинанды”, и “пантеры”. Мы заняли свои места, а командир только заглянул в машину и предупредил о том, что он будет снаружи. Снаружи — так снаружи, это его дело. Ему видней. Пушку зарядили осколочно-фугасным снарядом...

Немецкая колонна остановилась и стала обстреливать основные силы нашего батальона, а одна “пантера” развернулась против наших двух танков. Она выстрелила из своей пушки почти одновременно с выстрелом второго нашего танка. Огненная трасса уперлась в лобовую броню “пантеры” и рикошетом пошла вверх, а трасса из пушки “пантеры” уперлась во второй наш танк, и он задымил.

Из машины стали выскакивать наши воины, тушить одежду друг на друге и, помогая раненым, побежали к нашему танку. Мы не стреляли, ждали приказа. Текли длинные-предлинные мгновения, а приказа не было. “Пантера” взяла “на мушку” наш танк и тоже не стреляла, ожидая, видимо, нашего выстрела.

— Под самый обрез башни навел! — оповестил весь экипаж Ларион. Это означало, что мы своим снарядом вполне сможем сковырнуть башню “пантеры”.

— Что ж не стреляешь? — спросил кто-то.

— Без приказа?! — ответил Ларион вопросом.

Сколько раз потом я клял себя за то, что не взял руководство на себя и не приказал: “Огонь!” Расправившись с “пантерой”, мы вполне могли бы “пощелкать” и все остальные немецкие танки, подставившие нам свои борта...

Конечно, и нам бы досталось... Но ведь кто не рискует, тот...

А мгновения текли. И вот уже драма стала превращаться в комедию, и послышался тихий, как звук серебряного колокольчика, смешок Лариона, который на солдатском жаргоне означал: “пора рвать когти”. Налетели “мессеры”, танковый десант немцев стал окружать нашу машину...

Мы приготовились к жесточайшему бою, но вскоре подошла наша пехота, и мы овладели-таки Кунерсдорфом!

А вскоре пал и Берлин.

История, как видим, повторяется.

* * *

Писатель Михаил Алексеев знакомит читателей газеты “Завтра” (№ 27, июль 2001 г.) со своими творческими планами:

Надеюсь закончить новый роман “Оккупанты”. Важнейшая тема. Как нас встречали в 1944—45 годах в освобождающейся от фашизма Европе. Дороги и в Чехословакии, и в других странах цветами были уложены. Мы были освободители. И вдруг как-то сами сейчас привыкли к слову оккупанты. Дикая ложь. Меня уговаривают, чтобы я слово оккупанты взял в кавычки. Я нарочно не буду закавычивать, только покажу, какие мы были оккупанты. А читатель сам поставит кавычки.

“Цветами были уложены” и дороги в Польше в дни освобождения ее Советской Армией. Ветерану Великой Отечественной войны, летчику Леониду Ивановичу Фаддееву запомнился любопытный эпизод:

Шел апрель 1945 года. Наш 15 Гвардейский севастопольский Краснознаменный полк авиации дальнего действия базировался в Польше. А вы знаете, что на этой земле сражались две армии: Армия Крайова и Армия Людова. В этой связи вспоминается забавный случай. Самолет нашего товарища был подбит в районе Бреслау, и летчик выбросился на парашюте. Видит — идут цепью поляки. Выяснилось, что это солдаты Армии Людовой. Так он стал гостем польской части. Его накормили, напоили. А утром он не смог найти собственные сапоги. Оказывается, ночью хозяева их так вычистили, что парень не смог их узнать. И такое бывало.

* * *

Два парада

О сенние дни 1941 года были самыми мрачными и грозными в истории нашей

Родины. Врагу удалось блокировать Ленинград с суши, захватить Украину, прорваться к Ростову-на-Дону. Немцы шли на Москву, как на таран. Гитлер объявил на весь мир, что его войска еще до наступления зимы разобьют Красную Армию. “Капитуляция советской столицы не должна быть принята, даже если она будет предложена противником” — такую директиву разослал в войска немецкий генеральный штаб.

Отступая, наши войска выматывали врага в оборонительных боях. Но несмотря на огромные потери в людях, боевой технике и во времени, немцы по-прежнему намного превосходили наш Западный фронт, имевший в то время всего 90 тысяч воинов. Отборным частям Гитлера оказали упорное сопротивление 316-я стрелковая дивизия генерал-майора И. В. Панфилова, покрывшая себя славой в боях у Волоколамска; 32-я стрелковая дивизия полковника И. В. Полосухина, ранее прославившаяся в боях у озера Хасан и теперь умножившая свою славу на Бородинском поле; 1-я мотострелковая дивизия Героя Советского Союза А. И. Лизюкова, остановившая противника у Наро-Фоминска, и другие соединения и части. 18 октября танки противника ворвались в Можайск, в тот же день пал Малоярославец.

Возможно, у кого-то рождались мысли, что судьба Москвы повторяется. Как и в 1812-м, она будет оставлена неприятелю. Шла массовая эвакуация населения, предприятий, учреждений на восток. Одновременно Москва превращалась в надежный тыл фронта, снабжала его резервами, оружием. “Мы работали по 12 часов, — вспоминает ветеран труда Вера Ивановна Беляева. — Когда начиналась бомбежка, спускались в подвал бомбоубежища. Дежурили на крышах, тушили зажигалки. А когда узнали, что на Красной площади состоялся парад, поняли, что Москва, а вместе с ней и страна, обязательно выстоят”.

Накануне вечером на станции метро “Маяковская” проходило торжественное заседание, посвященное 24-й годовщине Октября, на котором выступил Сталин. В его докладе была уверенность в победе над фашистскими захватчиками.

Утро 7 ноября было хмурым и холодным. На Красной площади, припорошенной снежком, выстроились шеренги бойцов. Рассказывает один из участников парада Иван Корнеевич Иванчиков:

— То, что на Красной площади состоится военный парад, мы поняли, когда накануне нам выдали новое обмундирование. Наша дивизия несла патрульную службу в районе Истры. 30 октября нас вернули в Москву в казармы. Несколько дней мы занимались строевой подготовкой, однако цель этих занятий была нам неизвестна. Мы знали, что враг на подступах к столице, что каждую ночь вражеские самолеты сбрасывают на город бомбы. То, что мы будем принимать участие в параде, наполняло наши сердца гордостью. Боялись лишь одного — налета фашистской авиации. Но наши летчики хорошо поработали в тот день: ни один немецкий стервятник не прорвался к Москве. Прозвучала команда, и, четко печатая шаг под марш военного оркестра, пехота, танки, артиллерия уходили прямо на передовую. Мы вернулись в казармы. После разгрома немцев под Москвой восстанавливали порядок в освобожденных районах, до 1943 года несли патрульную службу.

Прямо с парада в бой под Волоколамск повел свою полуторку, в которой сидели снайперы, ветеран войны Алексей Николаевич Харизов.

— Нам приказали надраить технику, — вспоминает он, — а она была серьезно потрепана прошедшими боями. Наша колонна вступила на площадь с левой стороны Исторического музея, и бойцов, находящихся в кузове, предупредили, что они должны сидеть лицом к мавзолею даже в случае бомбежки. Мне очень хотелось увидеть трибуну и Сталина, но необходимо было держать строй, да и видимость была плохая, шел мелкий снег...