Журнал Наш Современник 2007 #7
Шрифт:
Я пошел. В сумрачном коридоре наткнулся на заросшего седой щетиной старика в клетчатой байковой рубахе и синих тренировочных штанах.
– Здорово, Серега!
– бросился он ко мне.
– Батя, ты?
– не узнал я в исхудавшем всклокоченном несчастном человеке своего всегда гладко выбритого и аккуратненького родителя.
– Прости, отец. Но опять же богатым будешь - пенсию, глядишь, скоро прибавят.
– Чего-чего?
– Здравствуй, папа!
– прокричал я ему на ухо.
– А ты не кричи, я не глухой. Про мать слыхал? Вот какая беда! Мать лежит, а мы ведь
Я поразился выражению его лица - благостно-торжественному, необычайно серьезному и одновременно печальному. "Хорошо - это как?
– спросил себя я.
– Ну, понятно, что не в смысле богатства, зажиточности, чего у них никогда не было, а душа в душу - вот, наверное, как". Этим и гордился сейчас отец, и горевал оттого, что тень беды легла, покусившись на хорошее их житье-бытье.
Отец взял меня за руку и повел к матери. Он сел у нее в изголовье. Зимнее окно давало совсем мало света, добавляя новые мрачные краски в картину горя и безысходности.
Мы сидели и молчали. Отец гладил мамину руку. Пришла медсестра, сказала, что меня хочет видеть доктор. Я встал со скрипучего стула и поплелся за ней в ординаторскую. Хирург, высокий и молодой, а судя по глазам - еще и умный, и добрый, сказал, что у мамы очень плохой перелом - шейки бедра. И она будет неподвижно лежать, а это - пролежни, пневмония…
– Я не хочу пугать, но…
– Понятно. Что предлагаете?
– Нужна операция. В областной больнице сейчас такие делают. Сумеете договориться?
– Попробую.
– Я дам направление. Только умоляю, действуйте быстрее - и так время потеряно.
Доктор вырвал из блокнота листок, записал свои телефоны, пообещал, что транспортировку райбольница возьмет на себя.
– Очень мужественная женщина ваша мама, - сказал он на прощанье.
– Ее здесь все так жалеют. Надо поставить ее на ноги. Обязательно.
– С вашей помощью. Да, кстати, что с отцом? У него рак?
– Есть подозрение. Но диагноз должны поставить специалисты, которых здесь нет. Решите сначала с мамой, а потом уж и с отцом…
Я посмотрел ему прямо в глаза - взгляд доктор не отвел. Я крепко пожал ему руку - появилась надежда.
Я снова зашел в палату - попрощаться с родителями.
– Не все так плохо, - сказал маме.
– Мы тебя вытащим. Она слабо улыбнулась:
– Я знаю. Поживу еще. Как-то давно еще кукушка из-за Камы накуковала мне долгую жизнь. Осталось еще лет десять. И куда столько?
В дверях я обернулся. Бедные мои родители! Отец по-прежнему сидел молча в ее изголовье. Гладил руку, не понимая еще до конца, что случилось, не гадая, что ждет их дальше в этой жизни. Поверженный глухотой и склерозом, он уже просто разучился об этом думать, он вспоминал сейчас только об одном - как хорошо они жили, и ему было непонятно и горько, что кто-то зачем-то захотел нарушить эту их жизнь.
Я встретился с мамой взглядом и вдруг прочел в ее глазах невысказанную просьбу: "Я ничего не прошу, не смею ни на чем настаивать, но, если сможешь, сделай что-нибудь! Если сможешь!.. "
– Сынок!
– окликнула она неожиданно.
– Что, мама?
– рванулся я к ней.
–
Ты держись. Раз поддашься - всю жизнь доить будут.– И где ты слов-то таких набралась?
– Поживи с мое, помотай соплей на кулак…
– Вроде пожил уже. Видишь - весь седой.
– Вижу. Ну, с Богом! Езжай.
29 января (вечер).
Возле дома меня уже ждали. Из серой "Волги" вышли начальник следственного отдела подполковник Немцов и еще один, тоже в штатском. "Неужели с обыском?!." - оборвалось у меня все внутри.
Немцов в черной кожаной куртке и в собачьей лохматой шапке был грозен и смешон, как махновец. Скосил на меня дергающийся свой глаз:
– В бега ударились, господин редактор?
– Позвольте, какие бега? Вы прекрасно знаете, где я был. Или про-слушка не сработала?
– Вы не явились сегодня в назначенное время на допрос к следователю. Мы вынуждены взять с вас подписку о невыезде.
– С какой стати, я что, подследственный?
– Пока свидетель. Но это ничего для нас не меняет. Вы саботируете, затягиваете следствие.
– Ужас какой! Да вы, подполковник, просто неграмотны. Что заканчивали? Школу милиции?
Немцов побледнел, сделал шаг вперед.
– Отставить!
– приказал ему молчавший до сих пор человек в штатском.
– Возвращайтесь, Петр Николаевич, в машину.
Немцов, фыркая и распинывая снег, пошел к "Волге". Незнакомец, франтоватый и довольно еще молодой черноглазый крепыш, мягко взял меня под руку.
– Разрешите представиться, - сказал он, в старомодном кивке склонив голову, - полковник Осипович. Алексей Михайлович. Заместитель начальника регионального управления ФСБ.
– Чего изволите?
– ответил я ему в тон.
– Я понимаю, у вас с родителями проблемы, но поймите и нас - мы же на службе, есть порядок, закон.
– В доброго и злого следователей играете, господин полковник?
– Товарищ полковник, - поправил он меня.
– И не надо иронизировать - это же примитив. И давайте сменим тон - мы же с вами достаточно умные и интеллигентные люди.
– Интеллигентные? Я, к вашему сведению, иногда и матюгаюсь.
– Я тоже. Но что это меняет? Мы - интеллектуалы и можем говорить на одном языке.
– С этим контуженым - тоже?
– показал я на "Волгу", в которой скрылся подполковник Немцов.
– А он и на самом деле контуженый. В Афгане.
– Зачем с такими работаете? Дров ведь наломают, людей покалечат…
– Есть другие? Профессионалов почти всех разогнали. К чему, к слову сказать, и вы, журналисты, вместе с демократами руки приложили. Кого в отставку раньше срока отправили, кто в бизнес от безденежья подался…
– А кто к бандитам…
– Не без того. Но времена меняются. Скоро, совсем скоро вы нас не узнаете…
"Вернее, узнаем", - устало подумал я. Меня уже достала вся эта трагикомедия. Да и замерз изрядно на ветру. Хотя крещенские морозы давно сгинули, но здесь, возле дома, сквозит, словно в аэродинамической трубе. Понатыкали многоэтажек как попало - вот и дует со всех сторон.