Журнал Наш Современник 2008 #10

А вот отец: "Род отца выходит из Углича… Опять милая Волга! Вся жизнь моих родителей была гармония, счастье, безоблачный сон".

"И я знаю, что Вы не посмеетесь и не осудите, если я скажу, что, читая Ваши книги, я плачу, плачу о Вашем и о своем потерянном Рае".

Она: "что Иван Александрович, он что-то не отвечает мне, я беспокоюсь…"

Он: "… и кажется, что мы, над обыденным поднятые, живем в надзем-ности, в вечности. И поставлены как бы перед лицом Судьбы" — это о войне? о себе?

Но по закону вечной драматургии жизни неумолимая действительность напоминает им об оккупации Гитлером Франции 14 июня 1940 года, затем и Голландии. Перерыв в почтовой связи: какие уж там пересылки подарков! — с мая 1940-го до апреля 1941 года объявлен запрет нового хозяина Европы на почтовое сообщение, — в их представлении он означал вечность.

2. В Берлине

Ольга Субботина с мамой и братом Сергеем уехали из России к отчиму А. А. Овчинникову — советская власть выдворила его из России на знаменитом "философском корабле". Застряли в Берлине, гостеприимно встречавшем в 20-е годы недавних врагов по первой империалистической войне. Гостеприимство по-немецки означало выгодный обмен слабой послевоенной марки на царские рубли и беспрепятственную организацию русских газетных и книжных издательств. Но денег не было, надо определяться с работой.

Ольга закончила в Берлине медицинские курсы и устроилась на работу в госпиталь. Она любила порядок, чистоту, ответственность не меньше немецких коллег, бурно и глубоко переживала любую мелочь в отношениях с сотрудниками, что-то рассказывала матери, но особого ничего не случалось, чего ждет каждая девушка. Ходила в православный храм, молила Бога "помянуть душу усопшего раба Александра", отца своего, и это было безотчетное моление о том, чтобы встретить в жизни подобного человека, представлявшегося ей идеалом мужчины.

На ее пути оказывалась врачебная братия, прагматичная и циничная, и прочая шушера: душевнобольные, нестойкие, ненадежные… Позже все они, как оказалось, не могли ничего значить для Ольги, стоил пристального внимания только Джордж Кеннан, будущий американский дипломат, что не ускользнет впоследствии от ревнивого сердца И. С.

Однажды в ее жизни появится этот американец, его приведет в дом отчим, знакомя интересующегося всем русским иностранца, вежливого, льстиво-восторженного. Он исчезнет почти так же неожиданно, как и появился, успев произвести на Ольгу поистине неизгладимое впечатление. Она будет многие годы прислушиваться к этому имени по приемнику, хранить вырезки из газет. Еще раз это имя возникнет в связи со Шмелевым уже после войны, и так же, как тогда, в Берлине, он будет сверхлюбезен, но не оправдает надежд О. А. на помощь.

Но годы шли, торя путь размышлениям и осознанному бытию. Ольга Александровна вместе с братом, как и вся русская берлинская молодежь, посещала лекции и беседы Ивана Александровича Ильина.

Приезд известного, горячо всеми любимого писателя в Берлин, торжественный ужин после его выступления был пронизан ностальгией, экзальтацией самого высокого напряжения. Ольга Александровна сидела на скамье в двух шагах от Ивана Сергеевича, она хорошо видела его, худого, изможденного страданиями и трудами, недавно потерявшего жену, слышала его голос, завораживающий, по общему мнению, слушателей. Он был похож на героя ее девичьих грез — старшего, чуткого. Воплощением качеств ее отца. Увы, она робела, он казался ей тогда недосягаемым. В тот же день вечером Шмелева проводили в Париж.

Жизнь потекла своим чередом, в работе и посещениях церкви. Еще раньше, причащаясь с маленькой племянницей, она почувствовала на себе пристальный взгляд мужчины. Хорошее лицо, скромный облик, робость и замкнутость.

После нескольких обменов взглядами, почти "случайных" столкновений — если вы перешагнули третий десяток, вам вряд ли пристала беззаботность — затеплилось общение. Молодой человек оказался голландцем Арнольдом Бредиусом, из старинной, известной у себя на родине фамилии, волею Провидения нашедшим себя в Православии, к чему дома отнеслись с пониманием, причины которого позже поймет и Ольга.

Арнольд много страдал, его тайна связана с его протестантским духовником и преподавателем музыки, тайным педофилом, которому неопытный

подросток доверился, как отцу. История была замята благодаря связям семьи, прелата подвергли изгнанию из Голландии. Об этой истории когда-то что-то проскользнуло и в берлинской прессе, некоторое время обсуждалось в добропорядочных протестантских кругах, но потом забылось, как забывается все на свете.

Но только не Арнольдом — ему для душевного возрождения понадобились годы, — и вот теперь замерцала надежда на полное исцеление благодаря Ольге, самоотверженно кинувшейся на помощь.

После обмена визитами Арнольд познакомил Ольгу с младшей сестрой, собравшейся замуж за русского, — во времена первой русской эмиграции было престижно или модно жениться и выходить замуж за русских. На встрече с отцом Арнольда Ольга упросила присутствовать И. А. Ильина — отчим лежал в больнице и вскоре умер. Начались хлопоты, связанные с предстоящей свадьбой, время самое замечательное в жизни всех невест и женихов.

Вежливость, чуткость Ара, как она его сразу стала называть, его уступчивость, не мелочность, особенно уважение к ней пленили ее гордое, израненное сердце, вынужденное один на один выйти на поединок с жизнью.

Бредиусы — большой клан родственников — довольно спокойно приняли правила, предложенные молодой русской, — ее ортодоксальную набожность, сопровождающее ее любое движение достоинство, умение сохранять некоторую дистанцию, что даже импонировало их собственной замкнутости. Только сестры — вторая жила в Америке — исподтишка ждали случая поставить на место эту гордячку русскую.

Предоставленные самим себе в красивом двухэтажном Бюннике, Ольга и Арнольд вплотную приблизились к узнаванию друг друга. Ольга наконец вполне вкусила сладость независимости и безоговорочного преклонения со стороны мужа, в те времена увлеченного русской музыкой, русской живописью и литературой, а значит, и женой, наследницей духовных богатств своего народа. Небезразличен был и достаток, предоставленный мужем.

Странно только, что очень скоро всего этого оказалось недостаточно для спокойной уверенности, что она получила именно то, что хотела, и хотела именно того, к чему стремилась, выходя замуж.

3. В Москве, которой больше нет

Ведь где-то есть простая жизнь и свет

Прозрачный, светлый и веселый…

Там с девушкой через забор сосед

Под вечер говорит, и слышат только пчелы

Нежнейшую из всех бесед.

За три года после смерти жены Ольги Александровны Иван Сергеевич передумал всю прошедшую жизнь, обвиняя себя, что принимал бездумно, как должное, преданную, не знающую слов упрека любовь жены. Он просил Олю присниться ему, сказать, что же ему теперь делать. Он больше не мог писать, а значит, совсем нечем было ему жить.

Раньше, во времена, отошедшие в безвозвратное прошлое, он любил песни исторические и военные. Оказавшись на берегу Атлантического океана, они пели их в Капбретоне со своими друзьями и соседями — генералом Антоном Ивановичем Деникиным, его женой Ксенией и дочкой Ириной, поэтом Константином Бальмонтом, доктором Серовым и философом-богословом Карташевым. А настоечки, изготовленные каждым единолично и с сохранением в глубокой тайне секрета изготовления, под Олины знаменитые пироги и Ванины собственноручно собранные и посоленные грибочки, хотя бы на время помогали забыть, что они на чужбине.