Журнал Наш Современник 2009 #2

–  Значит, - делал вывод Глебка, - этот дяденька соловья видел?

–  Еще как!
– смеялся Бориска.
– Во всех подробностях! Это только мы в нашем Краснополянске ничего не видим и не знаем.

–  А я хочу!
– не требовал, а скорее радовался Глеб.

–  Кто хочет, тот добьется, кто весел, тот смеется, кто ищет, тот всегда найдет! Слыхал такую песню?
– улыбался старший брат. Прибавлял всерьез, о себе подумывая: - Только хотеть да искать не ленись!

–  Я не ленюсь!
– осердился Глеб.

–  Ну, и здорово!
– ответил старший.
– Так слушай дальше. И запоминай!

Он читал:

–  "Там, где этот чудный певец пользуется некоторым покровительством человека, он селится в непосредственной близости от его жилища, вовсе не выказывает пугливости, скорее, наоборот, бывает даже смел, и потому жизнь и действия его нетрудно наблюдать".

–  Вот!
– восхищался Глебка, - а Васька говорил, что его нельзя увидеть. Значит, можно?

–  Слушай дальше! "Нрав соловья может быть назван строгим и рассудительным. Движения его размеренны и исполнены достоинства, осанка благородная, и в этом отношении он превосходит всех других птиц нашего отечества. Обыкновенно соловей сидит на ветке, невысоко над землей, довольно прямо, приподняв хвост и опустив крылья так низко, что кончики их расположены ниже основания хвоста. Соловей редко прыгает по веткам. Если же это случается, то не иначе, как большими скачками… Соловей летает быстро и легко, поднимаясь в воздухе дугами, маленькие же расстояния перелетает, порхая с куста на куст и покачиваясь из стороны в сторону. Днем никогда не носится над открытым полем… "

–  Боря, - остановил чтение Глебка.
– Я люблю соловья. Он очень умный.

–  Да уж не дурак, - пошутил Борис.
– Но ты, похоже, устал?

–  Нет, не устал, - серьезно ответил Глебка, слезая со стула.
– Но мне надо постепенно, понимаешь. Вот ты мне принес торт, вкусный-превкусный. И потчуешь изо всех сил, хочешь, чтобы я его съел за один присест. Но я не могу, извини. Мне надо маленькими кусочками. Головка-то у меня - видишь? Совсем маленькая! Все сразу не входит. Так что прости, я погуляю, подумаю, хорошо? А потом ты почитаешь дальше!

И не обратив внимания на Борисов смешок, пошел к выходу, приборма-тывая:

–  Это надо же! Никогда не носится над открытым полем!

Бориска глядел в спину братцу, переступающему порог, и опять небывалая нежность сжала его совсем не взрослое сердце. И радость окатывала его - радость, что правильную книжку нашел и что господин этот Альфред Брем оказался таким простым и понятным даже им с Глебкой.

Какое-то будто бескрайнее и радостное пространство открывалось перед ним самим - облака над головой, кучевые, нарядные, окрашенные в розовый цвет солнцем, а впереди - а он стоит на высокой горе - поле, усыпанное цветами, река, отражающая небеса, и прозрачный ясный воздух, полный стрижей и других прекрасных птиц. Только тут соловьев нет. Верно же приметил Глебка фразу из книги: днем он никогда не носится над открытым полем, а в Борькином видении и пространстве ясный день, пронизанный солнцем - пригашенным, неярким, отчего пространство, видимое с горы, прозрачно, далеко различимо и поразительно неразмывчато, четко…

Такие видения вообще стали зачем-то являться к Борису в последние годы. Ни с того ни с сего. Кто-то что-нибудь скажет, или сам он задумается - и вдруг словно перелетит в иной мир, перескочит в чудесные, никогда не виданные дали. Они были разными и в то же время одинаковыми. В них никогда не было людей, хотя животных и птиц великое множество. И всегда - величественная, какая-то вселенская красота. Виделись вдруг ему неведомые, нетронутые леса, да такие близкие, что хотелось потрогать бабочку, пролетавшую там на расстоянии вытянутой руки.

Он видел и горы, озаренные боковым солнцем, и склоны вершин казались ярко-фиолетовыми, как у какого-то знаменитого художника, картину которого он видел в журнале.

И моря ему млились, да такие, что и придумать невозможно - все в айсбергах, очень ярких, синих и белых, цветах, немыслимой красоты, с голубизной, неоглядные ледяные поля…

Будто он летал над землей в эти мгновенья. Хотя никогда при этом не спал, вот что удивительно.

Мало ли какие людям снятся чудеса, ему так почти ничего не снилось, разве что какие-нибудь мелкие разговоры с мамой, бабушкой, ребятами из горевской компашки, а сцены эти вселенские, феерические, великие дали и пространства возникали вдруг, ни с того ни с сего, посреди бела дня. Будто душа его отделилась от тела, вознеслась на недосягаемую высоту и оттуда обозревает мир, то ли прощаясь с чем-то, то ли что-то познавая и к чему-то

необыкновенному приготовляясь.

3*

35

Есть в русском языке слова, обозначающие такое состояние, - почудилось, померещилось, примлилось, приблазнилось. Вот и Бориске блазнились какие-то непонятные, но яркие миры, и не сразу он приходил в себя, возвращаясь из этих странных путешествий духа.

В тот раз его вернул в избу Глебка. Он тронул старшего за руку, легонько прикоснулся - и, похоже, не в первый раз, - бережно всматриваясь в брата, сидевшего с открытыми глазами, но в странной, нездешней какой-то задумчивости.

–  Ты чего, Боря?
– спрашивал Глеб и смотрел на него взрослым, будто все понимающим взглядом.
– Ты чего?

Бориска часто дышал, и пульс у него учащался, когда блазнились ему невиданные просторы. Наверное, так же часто бьются сердца у птиц, вьющихся там, в безмерном пространстве - их скорость велика, крылья трепещут, а значит, и кровь должна перетекать очень быстро.

Борис вздохнул, душа его спланировала с горних высот обратно в тело, он взглянул на Глебку с прежней радостью за него, да и за себя, за книжку, которая подарила это чувство, спросил:

–  Ну что, еще кусочек торта?

–  Нарезай!
– понимающе откликнулся братец.

–  Читаю. Хотя тут большой кусок из Тургенева.

–  Что это? Тоже торт?

–  Ещё какой!

–  Попробуем!

–  "Хороший соловей должен петь разборчиво и не мешать колен, а колена вот какие бывают:

Первое: Пульканье - этак: пуль, пуль, пуль, пуль.

Второе: Клыканье - клы, клы, клы, как желна.

Третье: Дробь - выходит примерно, как по земле дробь просыпать.

Четвертое: Раскат - трррр.

Пятое: Почти понять можно - плень, плень, плень. Шестое: Лешева дудка, этак протяжно го, го, го, а там короткое: ту! Седьмое: Кукушкин перелет - кукушка как полетит, таким манером кричит. Сильный такой звонкий свист. Восьмое: Гусачок: га, га, га, га.

Девятое: Юлиная стукотня: как юла - есть птица, на жаворонка похожая, - или как вот органчики бывают, такой круглый свист: фюиюию-июию.

Десятое: Почин - этак: тин-вить, нежно, малиновкой.

Это по-настоящему не колено, а соловьи обыкновенно так начинают. У хорошего нотного соловья оно еще вот как бывает: начнет - тин-вить, а там - тук! Это оттолчкой называется. Потом опять тин-вить… тук! Тук! Два раза оттолчка - и в пол-удара, этак лучше, в третий раз: тин-вить - да как рассыплется вдруг с… с… дробью или раскатом - едва на ногах устоишь - обожжет!" Уф!

–  И я на ногах не стою, - утешил брата Глебка.
– Еще бы не "уф"! Я, правда, ничего не понял. И не пойму, если мы с тобой, только без ребят, это еще раз не перечитаем. Там! В кустах! На опушке, где они поют!

Снова поразился Борис совсем недетскому желанию Глебки. А отвертеться не мог. И хотя книгу в сумеречное путешествие на природу они все-таки не взяли, сидя в том же месте, где сидели несколько дней назад всем гуртом, однако что-то припоминали, так написал Тургенев: и раскат - трррррр, и плень, плень, плень, плень, и клы-клы, и пуль-пуль… И круглый свист, еще совсем недавно непонятно почему так называемый, в самом деле оказывался круглым, а как еще иначе: фюиюиюиюию…