Журнал Наш Современник №4 (2004)

Таков древний, исконный смысл и значение крестных ходов по изъяснению учителей Церкви. Несомненно, что крестные ходы должны служить одним из сильных средств к воспитанию у нас веры, благочестия и страха Божия. Так оно и бывает, как это особенно наглядно можно видеть именно на крестном ходе с Табынскою иконою Божией Матери”.

Последний крестный ход с Табынской иконой Божией Матери был оборван осенью 1919 года под Оренбургом, практически в зоне боевых действий гражданской войны. Тысячи людей, шедших с Иконой, надеялись, что Она остановит братоубийственную бойню. Неожиданно налетевшая красная конница разогнала богомольцев. Трудно сейчас сказать, были ли это какие-нибудь бойцы-интернационалисты или свои казаки, например из отряда красных командиров братьев Кашириных, ведь казачество тогда, как и весь русский народ, тоже было расколото на два, а то и более, лагеря. Обе ризы, содрав с Иконы, красные забрали, а саму Икону просто бросили на дорогу. А за ними уже шли, узнав о случившемся, сотни атамана Дутова, которые благоговейно приняли Святую икону и потом уже отступали с тяжелыми боями на восток и в среднеазиатские пустыни вместе с ней. В пору наибольших колебаний казачьих частей, перед арьергардными атаками, сдерживающими превосходящие силы красных войск, атаман, генерал-лейтенант Александр Ильич Дутов, для поднятия боевого духа изморенного голодом и тяжелыми переходами личного состава заставлял расчехливать Табынскую икону. Так вместе с ними она и перешла китайскую границу...

История ухода Чудотворной иконы вместе с частью русского народа в китайское изгнание полна противоречий и фольклорных наслоений. По широко бытовавшей, в том числе опубликованной Уфимской епархией вместе с акафистом версии, Икона с белыми частями дошла до г. Благовещенска, что под Владивостоком. Дальше путь шел через Амур. Но дальше Она якобы не пошла. Горе и отчаяние охватили тогда русских людей. Из всего, что у них оставалось от Родины, была Чудотворная икона, не раз их спасавшая в страшном пути. И вот она не хочет уходить за рубежи Родины. Что делать?

Над Чудотворной якобы была построена часовня из речного амурского камыша. Епископ Камчатский и Петропавловский Нестор вместе с архи­епископом Оренбургским Мефодием, которые проделали весь путь с иконой от Оренбурга, и многими священниками три дня постились и слезно молились. И вот Святая Табынская икона двинулась через границу в Китай. Первый ее храм за рубежом якобы был в монастыре г. Харбина, столицы русского изгнания, и где она вроде бы пребывала до 1948 года. Потом, когда русских по настоянию советского правительства стали выдавливать из коммунисти­ческого Китая, она с беженцами попала в Австралию, откуда архимандрит Филарет перевез ее в Сан-Франциско...

В 1984 году, во время миссии Международного фонда славянской письменности и культуры — плавания на паруснике с поклонным крестом в Грецию, мимо Святой горы Афон, в Фессалоники, на родину равноапостольных Кирилла и Мефодия, я спрашивал духовника нашей миссии архиепископа Сан-Францисского Василия (Родзянко) о возможном нахождении Табынской иконы в Сан-Франциско. Всматриваясь в лазурь Эгейского моря, он отвечал: “Да, разумеется, я знаю о Табынской иконе. Но могу с полной уверенностью сказать, что ни в одном православном храме Сан-Франциско и Калифорнии ее нет, я знал бы об этом. Если только допустить, что в частных руках или вообще не у православных, а у каких-нибудь коллекционеров...”.

Основываясь на архивных документах и воспоминаниях ныне разбросанных по всему миру потомков уральских казаков, ушедших в изгнание с А. И. Дутовым (а что Икона ушла в изгнание с мятежным атаманом, не было никаких сомнений), мы все больше утверждались в убеждении, что она сразу же попала не в Восточный, а в Западный Китай, а именно в провинцию Синьцзян, где уже два с лишним века жили русские, потомки казаков-албазинцев. Надо же было случиться так, что в 2000 году, во время поездки в Молдавскую При­днест­ровскую Республику, в Тирасполь, единственное место бывшего Совет­ского Союза, где люди с оружием в руках встали на защиту своего попранного национального и просто человеческого достоинства, я познакомился с тогдашним главным редактором журнала “Простор”, издающегося в Алма-Ате, Ростиславом Викторовичем Петровым. Он родился в Китае и с родителями вернулся оттуда в 1954 году, но не по своей воле снова оказался за пределами России, в так называемом ближнем зарубежье. На мой вопрос о Табынской иконе Виктор Петрович с твердой уверенностью сказал: “Да, когда нам разрешили вернуться, мы уезжали из Китая на казахстанскую целину, Табын­ская икона оставалась в церкви города Кульджи. К сожалению, я не знаю, что с ней было дальше. Это вам надо обратиться к Владимиру Федоровичу Мищенко, тоже бывшему “китайцу”. Он живет в Москве. Они выехали из Китая позже нас...”. Ростислав Викторович дал мне адрес Мищенко. Я передал его через Бориса Николаевича Федорова настоятелю Табынского храма о. Владимиру (Сергееву), и через какое-то время он получил от Владимира Федоровича письмо:

“Отдельная Оренбургская казачья армия А. И. Дутова, в результате тяжелых боев оставив зимой 1919 года Оренбург, а затем Орск, в конце марта, имея в своем составе более 30 тысяч человек, из которых треть составляли беженцы, в тяжелейших условиях среднеазиатской пустыни и гор перешла китайскую границу близ Чучугона. Прижатый к китайской границе, атаман А. И. Дутов заранее отправил своего посланца в Кульджу, административный центр Синьцзяна, к российскому консулу, которого хорошо знал, с просьбой договориться с китайскими властями принять русских изгнанников, иначе они обречены на полное уничтожение. ...К отрядам атамана Дутова, объединившимся с отрядами атамана Анненкова, присоединились многие гражданские люди, до того не державшие в руках оружия. Кстати, вместе с оренбургскими казаками в Китай пришло много татар, башкир, казахов, узбеков... Уже через год после перехода границы русские построили на всех равнинных ручьях вокруг Кульджи мельницы, организовали образцовое сельское хозяйство, развили пчеловодство. И цена меда на рынке была в три раза дешевле сахара. Хозяйки предпочитали варить варенье на меду, дешевле получалось. Среди русских беженцев было много мастеров по дереву, по металлу, а также деловых людей, предпринимателей. Было создано акционерное общество и на паях построены электростанция, электрифици­рованные маслобойный и мукомольный заводы. В Кульджу и окрестности пришло электрическое освещение — туда, где раньше верхом шика считалось освещение семилинейной керосиновой лампой. Ваш покорный слуга среднюю школу проучился и закончил, готовя уроки при “каганце” или керосиновой лампе. (“Каганец” — керамическая плошка в форме лодочки с растительным маслом, в которую опущен ватный фитиль, иногда зажигаемый с обоих концов.)

...Устроившись на месте, русские переселенцы стали думать о будущем своих детей и построили православный храм, на колокольне которого водру­зился вновь отлитый на только что построенном акционерном чугунолитейном заводе бронзовый колокол, который был столь голосист, что его благовест был слышен на самых дальних мельницах верстах в пятнадцати. Вплотную к церкви примыкала вновь построенная русская гимназия, соединявшаяся калиткой с церковным двором, и гимназистов часто водили на церковные богослужения и, особенно, на прослушивание проповедей. В этой-то церкви и была помещена Табынская Чудотворная икона Пресвятой Богородицы.

Русское население прижилось и множилось. Поначалу приезжие (и не только русские) объединились в “Русское общество”, со временем многие изгнанники восстановили гражданство СССР, и русское общество трансформи­ровалось в “Общество граждан СССР”, игравшее значительную роль в экономи­ческой и политической жизни Синьцзяна.

Со временем, когда первым секретарем ЦК КПСС стал Н. С. Хрущев, было разрешено возвращение-репатриация российских эмигрантов, многие оформили документы на выезд в СССР, особенно большой поток отправился на освоение целинных земель в Казахстан. Другие же выехали в различные районы СССР для воссоединения с родственниками. Незначительная же часть русских, которые боялись возвращения на теперь коммунистическую Родину, выехала в Гонконг, а оттуда в различные страны мира, в основном в Австралию, Аргентину, Парагвай, Уругвай и Канаду.

К концу 60-х годов русская диаспора в Синьцзяне сократилась более чем наполовину, а к середине 70-х в Кульдже и окрестностях ее остались единицы русских. И поэтому, когда отряды вершителей “культурной” революции в Кульдже стали громить православный храм, защищать его было некому; исчезла вся церковная утварь, а она была богатой, а главное — исчезла Чудотворная икона. Был разрушен не только православный храм, но и православное кладбище, где были уничтожены все кресты и надгробья. И дело нашей совести — совершить все необходимое для поиска и возвращения Табынской Чудотворной иконы в Россию. ...При написании сего исследования я пользовался в основном детскими воспоминаниями, рассказами, слышан­ными от пожилых людей, их уже нет...”.

Итак, что на сегодняшний день нам достоверно известно о судьбе Табынской иконы Божией Матери? Где ее искать?

Осенью 1919 года Отдельная Оренбургская армия А. И. Дутова, теснимая превосходящими силами красных, продолжала отступление, сначала на Павлодар, затем на Семипалатинск и Сергиополь, к китайской границе. По белоэмигрантской мемуарной литературе хорошо известен тяжелейший Ледовый кубанский исход белых войск, отступавших к Новороссийску, другие исходы... То ли в дутовских казачьих частях не оказалось мемуаристов, то ли по каким другим причинам, но исход оренбургского и семиреченского казачества остался малоизвестным. В записках С. П. Мельгунова я нашел описание отступления Отдельной Оренбургской армии: “Что сказать про тот “Страшный поход” южной Оренбургской армии, по сравнению с которым даже большевистский повествователь считает другие эвакуации “увеселительными прогулками...”. Оренбургская армия держалась на фронте, сколько могла. “Буду бороться, пока есть силы, — писал Дутов Колчаку 31 октября из Кокче­тава. — Оренбургская армия, первая Вас признавшая, всегда будет с Вами и за Вас”. Отступая, они двигались через гористые Тургайские степи и через безводные пустынные пески Балхаша к Сергиополю на соединение с Аннен­ковым в Семиречье. С армией двигались голодные, умирающие тифозные толпы беженцев. Те, кто не могли идти, должны были погибнуть. Их убивали собственные друзья и братья. Общее количество отходивших, по словам большевистских источников, колебалось от 100 до 150 тысяч. К концу марта границу Китая близ города Чучугон перешло до 30 тысяч...”.

В спецхране архива Советской Армии и Октябрьской революции оренбургскому историку Вячеславу Воинову удалось найти письмо А. И. Дутова одному из соратников, сербу, генерал-лейтенанту А. С. Бакичу, в котором он рассказывает о переходе через ледовый перевал Карасарык: “Дорога шла по карнизу к леднику. Ни кустика, нечем развести огонь, ни корма, ни воды... Дорога на гору шла по карнизу изо льда и снега. Срывались люди и лошади. Я потерял почти последние вещи. Вьюки разбирали и несли в руках... Редкий воздух и тяжелый подъем расшевелили контузии мои, и я потерял сознание. Два киргиза на веревках спустили мое тело на 1 версту вниз, а там уже посадили на лошадь верхом, и после этого мы спустились еще 50 верст. Вспомнить только пережитое — один кошмар! И, наконец, в 70 верстах от границы мы встретили первый калмыцкий пост. Вышли мы 50% пешком, без вещей, вынесли только Икону, пулеметы и оружие...”.