Журнал Наш Современник №6 (2003)

23 мая, среда. По телевизору передали об окончании Каннского фестиваля. Сокуровский “Телец”, на которого так много ставили наши деятели демокра­тического искусства, ничего не получил. С каким упоением об этом фильме говорил наш министр культуры Михаил Швыдкой! По телевидению сообщили, что у фильма было, по мнению французских критиков, много шансов на получение одного из самых крупных призов. Я это понимаю очень просто. Мнение критиков — это мнение клики особого рода, оно всегда абстрактно, и в основе его лежат головные представления среды и предощу­щение заказа власти. Это обслуживающий персонал искусства. Но жюри-то — это люди, знающие, почем страсти, страдания, они эти страсти должны пере­жить, это взгляд изнутри, это веление души. Эти люди знают механику искус­ст­ва и, как собаки, чувствуют политическую или эмоциональную имитацию.

В среду же состоялось заседание правления и ревизионной комиссии Авторского общества России, бывшего ВААПа. Меня избрали председателем ревизионной комиссии.

Теперь самое невероятное. Пять лет назад, когда мы выбирали предыду­щий состав авторского совета, ответственным секретарем была избрана Ирэна Андреева, известный общественный и политический деятель перестройки. Она была председателем или президентом Союза дизайнеров. Как горячо и напористо она выступала! Какие задавала вопросы и Горбачеву, и Крючкову, как развязно, пользуясь своим положением женщины, держала себя среди мужчин-политиков. Я уже давно заметил, что отважная дама исчезла с экранов телевидения и растаяла в жизненной метели. Нет, нашлась! Она на постоянном месте жительства в Германии. Вышла замуж или оказалась политической беженкой. Кто же по крови эта милая деятельная дама?

27 мая, воскресенье. Для “Труда”:

“В последнее воскресенье в зеркальце у Н. Сванидзе прозвучало порази­тельное выступление любимца народа замечательного писателя-юмориста и лицедея Михаила Задорнова. Разговор между этими двумя знаменитыми людьми начался мило. Касались они, в том числе, памятной сердцу Задорнова Латвии, национализма, антисемитизма и других столь же актуальных вещей. Наш сатирик придерживается русской ориентации и справедливо полагает, что у России есть свой путь. И так бы этому разговору мило и закончиться, но вдруг спонтанно перепорхнули собеседники на восточного соседа, на Японию, и Сванидзе ничего не оставалось делать, как спросить, а как, по мнению сатирика, следует поступить с Курильскими островами. И тут с милым присловием, дескать, “кому-то надо сказать об этом первым”, сатирик заявил, что Курилы следует отдать, в лучшем случае продать и за счет японцев выкарабкаться из экономической и политической дыры. Первый! Опустим, куда в России деваются все деньги. Но каков стратег! С какой орудует бестре­петностью и поразительной быстротой! О чем в этот момент думал знаменитый сатирик, раздавая территории? И какая будет следующая? Калининградская область? Остров Сахалин? И не мерещился ли сатирику его собственный немыслимый концерт где-нибудь в Токио или в Киото? Как известно, везде любят первопроходцев. Толпы народа, а наш сатирик — в белом фраке.

Но, собственно, взялся писать я совсем не об этом. Проблема серьезнее, чем простая передача, скажем, Благовещенска или Хабаровска Китаю. Последнее время наше телевидение привлекает огромное количество драматических актеров, оперных и рок-певцов, классических балерин, третьестепенных писателей, дамских парикмахеров и других визажистов. Часто эти представи­тели выступают и с политическими заявлениями. Не надо. Еще Пушкин сказал, что сапожник должен судить не свыше сапога, а Апеллес — заниматься апеллесовым...”

31 мая, четверг. Утром достал из почтового ящика газету: целый кусок, заканчивающий мою газетную заметку про очень доброго Мишу Задорнова, выброшен. Я думаю, это даже не воля редактора, на которую все ссылаются в таких случаях, а осторожная мысль Анри Суреновича.

17 июня, суббота. Для “Труда”:

“Несколько телеканалов специализируется на показе несчастий и криминала. Взрывы и теракты, дорожные происшествия и аварии, похищение людей. География поразительная — все пять континентов и бочком наша страна с каким-нибудь, скажем, наводнением. В этом сгущении страстей иногда начинает казаться, что мы живем, как все, с тем же объемом происшествий. Я не думаю, что телевидение нас специально отвлекает от внутренних дел, но согласимся, что в этой суете мы порой начинаем не видеть подлинной сути собственных событий. Я не о драке в Думе во время принятия закона о земле. Ну, подрался миллионер и предприниматель Брынцалов с коммунистом Тихоновым во время процедуры. И не такое в Думе видывали. Но, впрочем, если взглянуть, допустим, на фабрику Брынцалова возле подмосковного Электрогорска, можно понять, за что он дрался. С моей точки зрения, Закон о земле, конечно, сделан с прицелом на богатых. Бедные об этом или не думают, или просто на земле живут. Они даже не понимают, чем все это им грозит. В воскресной передаче Андрея Караулова в интервью с саратовским губерна­тором Аяцковым, пионером продаж, прозвучала даже такая цифра — 9 долларов за гектар! Приехали люди из Израиля и купили не очень дорогую землю, которая в Израиле стоит значительно дороже. Губернатора радует, что купили по закону — с аукциона. Но когда-нибудь мы проснемся и выяснится, что так как не имеем второго гражданства, то вроде бы живем не на родине”.

18 июня, понедельник. Записываю все это глубокой ночью. Внизу под нами, в бывшей квартире генерала, идет капитальный ремонт, и, видимо, рабочие засорили канализацию. Купил квартиру какой-то человек с греческой фамилией. Звоню в диспетчерскую, которая якобы работает круглосуточно. Диспетчерша с голосом тихоокеанской акулы говорит: “Все засоры разблоки­руются только за счет квартиросъемщиков”. Это значит, слесарь и шагу не сделает, не учуя запашка специальной оплаты. “Вы должны принести заявку, — продолжала акула, — потом пойти в сберкассу, предоставить нам оттуда квитанцию, и уже потом ждите прихода слесаря”. Диспетчерша, как опытная садистка, умышленно, понимая, что я стою или перед хлещущей грязной водой, или перед жерлом воняющей отбросами канализационной трубы, разворачивала передо мной предварительную картину. Стоимость, в том числе и ее услуги, повышалась. Я сразу же понял ее игру, видимо, она в одной команде со слесарями. “А можно ли договориться непосредственно со слесарями?” — спрашиваю я, одновременно раздумывая, в какой форме они делятся — вместе пьют или слесаря приносят своим кормилицам деньгами или коробками конфет. Оказалось, можно. Но слесаря очень важные люди, меньше всех они подвержены капиталистической организации дела: быть тогда, когда нужно клиенту. Слесарь нужен, как акушер быта, всегда. “Заказать” слесаря можно только после 9 часов утра. Рабочий день его превосходи­тельства начинается, как в министерстве. Вот тут я и начинаю вздыхать по канувшим в Лету райкомам. Было хоть кому пожаловаться! Какая оглуши­тельная реакция последовала бы, дозвонись приличный жилец до секретаря! “Ладно, — говорю я весьма вежливо, понимая, что не в два ночи, а лишь в одиннадцать вечера уже напившегося пива слесаря ни за какую плату из его логова не вытащить. Да и зачем ему, собственно, суетиться? Заказчик и клиент никуда от него не уйдут. — Можно я позвоню утром?”

Утром другая женщина-диспетчер, с контральтовым, как и положено в той среде голосом, откликается на мой телефонный звонок. Сразу схватывая экономическую суть проблемы — клиент уже исстрадался и морально готов ко всему, — она вызывает умельца. Умелец не идет. В трубку я слышу ленивые выкрики, утренние клики неопохмеленных работяг, другие бытовые шумы. Чужую неприукрашенную жизнь всегда слушать интересно. Наконец моя благодетельница не выдерживает, на весь подвал она орет. Ее голос и каждый нюанс ее речи отчетливо доносятся до меня. Истошно: “Сергей, ты подой­дешь наконец к телефону? Тебе калым предлагают, а ты не можешь двинуться!” Уже ни о какой сберкассе, естественно, речи не идет. Мне окончательно становится виден расклад этой немудреной игры. Разговариваю с Сергеем, он ленив и вальяжен. Он все понимает, но работа с канализацион­ными трубами его не греет. У него наготове какая-нибудь смена вентиля или крана. Он лениво говорит: “Я бы пришел, но идти мне не с чем, нет инструмента, которым прочищают трубы”.

20 июня, среда.

Еще вчера кто-то мне сказал, что появилась книжка Солженицына по еврейскому вопросу и его же интервью, данное Лошаку, в “Московских новостях”. Начал со статьи. Солженицын, конечно, мудрейший человек эпохи. Но его заметный человеческий недостаток в том, что он ни на минуту не забы-вает, что он писатель, и что бы он ни делал, все служит тому, чтобы именно писателю принести пользу. Обо всем остальном он забывает. Только он сам.

Книгу буду читать, а пока выписываю очень интересные цитаты из интервью. Самое интересное, что и у меня за много лет тоже скопились цитаты по еврейскому вопросу. Их мне еще предстоит разбирать, а пока Солженицын. Вот как он говорит о взбалмошности наших либералов по любому случаю, когда речь заходит о евреях или когда им кажется, что она заходит. “Вышел “Иван Денисович” — антисемитизм. — Да где?! — А вот: почему Цезарь Маркович — не на каменной кладке? — Договорились до того, что антисемитизм и потому, что ни разу в тексте не упомянуто слово “жид”...” Дальше. “Но самое потрясающее было с “Августом 14-го”. Еще он не появился по-английски, еще никто его не мог прочесть в Америке, а уже поднялась кампания, что он крайне антисемитичен, до предела. А именно потому, что я не скрыл, что Богров, убивший Столыпина, был еврей... Дошло до того, что в марте 85-го года американцы собрали сенатские слушания вокруг моего “Августа 14-го” и его “антисемитизма”. Характерно, что никто же не читал”. В своем интервью он говорит, что внутри него никакого антисемитизма нет. Это верно, ни в одном русском антисемитизма нет, его за нас придумали и будут еще долго нас возить носом о лавку по этому поводу. Мне эти цитаты очень близки. Надо их перенести на карточки.

30 июня, суббота. Утром по телевидению слушал о том, как югославское правительство выдало Милошевича Гаагскому трибуналу. Вроде бы это произошло по воле премьер-министра, который даже не сообщил об этом президенту. Величайшая подлость совершилась. В Белграде началось настоящее восстание, по крайней мере, это вызвало целый ряд много­тысячных митингов. В этом событии есть опасность и для нас: свидетельство, что власть способна сделать все вопреки воле общественного мнения.

Последнее время я много думаю о поступках и воле президента. Не так уж много у него получается. Это связано с тем, что в социалистической русской стране он ничего не может сделать для всех, грубо выражаясь — для народа. Жизнь народа, села, провинции все время ухудшается, сокращается диапазон народной воли и свободы индивидуума, закованного в экономические неурядицы. Но чтобы что-то предпринять, надо наступить на банкиров, собственников и олигархов. А этого президент не хочет и не может, он уже сроднился с ними. Не сделав выбор в пользу социалистической идеи, Путин потеряет популярность, которая уже уходит. Любовь к нему улетучивается, как когда-то привязанность к Ельцину. Вспомним, Ельцина мы когда-то любили, я сам проехал с дачи 100 километров, чтобы за него проголосовать. В России среднего класса не построишь, мало негров, а русские уже не очень хотят становиться рабами, лучше уж пьянка.

1 июля, воскресенье. Вечером по ТВ-6 — это программа Киселева—Березовского — говорили об упраздненной комиссии по помилованию при президенте. Комиссары жаловались, что за год президент подписал лишь 8 указов о помиловании, это составляет менее одной тысячной процента от количества осужденных, в то время как раньше комиссия этих помилований делала до 0,56 процента. Теперь они требуют от президента объясниться. Так бы, может быть, они и отмолчались, но в обществе пошли разговоры о том, что эту либеральную, построенную на тесной связи друг с другом комиссию могут заменить на другую. Я уже писал в дневнике, что пару лет председатель комиссии А. Приставкин не получает зарплаты, довольствуясь другими благами, которые председатель имеет: машина, зеленый паспорт, связи, лечение, зарубежные командировки и многое другое. Но возможно, в своих размышлениях я не прав, а в А. И. сильно общественное начало, и он любит всех миловать. Выступавшие члены комиссии — М. О. Чудакова, Аркадий Ваксберг, живущий, кажется, почти постоянно в Париже, — расхо­диться не хотят. Комиссия — это, дескать, связь президента с обществом, поэтому не нужно никаких замен и нельзя, чтобы туда вошли люди из Минюста или прокуратуры, или из Верховного суда, потому что так, видите ли, было при тоталитарном режиме. Не хотят и каких-либо иных фигур, иных знатоков народной жизни. Например, Белова, или Проскурина, или Проханова. Боюсь, что эта комиссия составлялась так же, как в свое время назначались многие министры: торопливо, за преданность идее. А почему, собственно, милости­вецы от имени президента должны выбираться не самим президентом, а, скажем, Бурбулисом?