Журнал Наш Современник №8 (2004)

“...Леонов приходит к выводу... Земля без Бога есть обитель Смерти”.

Юлия Сазонова предугадала формулу Леонова, прозвучавшую в его последнем романе, — “Бессмысленность башни без Бога” , формулу, являющуюся ключом к пониманию и последнего романа “Пирамида”, и первого рассказа “Калафат”.

Бурные события, сотворенные и творимые “неистовыми” разных частей света, утверждают — притча о Калафате не имеет ни временных, ни пространственных ограничений. Это притча на все времена. А нам, перешагнувшим порог XXI века, нужно молиться, чтобы очередная башня, Вавилонская башня третьего тысячелетия, строительство которой уже началось, разделила участь всех своих предшественниц.

В заключение приведу три цитаты из неопубликованных записок Леонида Леонова:

“Сколько лет длится атака на царствие Божие. Бегут и падают. И к о т о р ы е же добежали?”

“Чувство Бога и есть показатель нравственного здоровья народного, ибо зиждется на ежеминутном ощущении личного, в его жизни, участия добра и зла”.

“Человечество, как дуб, росло с подгоном: рядом был Бог. Вот подгон срубили, — устоит ли на своих ногах?..”

В. И. ХРУЛЕВ • Сталин в романе Л. Леонова "Пирамида" (Наш современник N8 2004)

В. И. Хрулев

СТАЛИН В РОМАНЕ Л. ЛЕОНОВА “ПИРАМИДА”

Обращаясь к образу Сталина, Л. Леонов сознавал, что ставит себя в сложное, противоречивое положение, обусловленное историческим и общественным опытом, сложившимся за многие десятилетия. Развенчание культа личности ошеломило писателя, как и большинство людей, масштабом репрессий и беззакония в 30-е годы, изменило ракурс взгляда на прошлое, дало толчок к более глубокому постижению истоков и причин диктатуры Сталина. Писатель не мог удовлетвориться теми сведениями, которые были в его распоряжении, и попытался поставить эту фигуру в контекст всей русской истории и менталитета народа. В изображении вождя Л. Леонов предстает и как исследователь, и как непосредственный свидетель, и как философ, осмысляющий глубинные корни явления с высоты исторического опыта и отношения к прошлому, которое было характерно для 80 — 90-х годов XX века.

При рассмотрении этой темы уместно учесть итоговые заключения современников вождя, среди которых назовем два. Одно принадлежит У. Черчиллю, который в 1959 году в связи с 80-летием со дня рождения Сталина выступил в палате общин английского парламента и, в частности, сказал: “Сталин был величайшим, не имеющим себе равного в мире диктатором, который принял Россию с сохой, а оставил ее оснащенной атомным вооружением”. Другое суждение принадлежит Леонову, который на последнем этапе завершения романа однажды заметил: “Когда человек убивает одного человека — он преступник, когда убивает троих — это маньяк, когда убивает миллионы — это национальная проблема”.

Сталин для Леонова прежде всего диктатор, сосредоточивший в своих руках всю власть в стране и ставший хозяином шестой части мира. В “Пирамиде” он предстает властным и опытным политиком, лицедеем, расчетливым прагматиком, смысл жизни которого заключен в осуществлении доктрины социализма. В сюжетном развитии произведения этот образ долгое время пребывает в тени, являясь недоступным ни для персонажей, ни для автора. В то же время личность вождя служит ключевой проблемой романа, его загадкой, точкой пересечения многих размышлений, споров и аналогий. Писатель создает ощущение таинственности, неразрешимости и даже зловещности того, что связано со Сталиным.

I

Прежде всего необходимо отметить одну особенность авторского отношения к персонажу. При всей узнаваемости фигуры вождя (вплоть до физических примет, известных каждому современнику) Леонов использует опосредованные обозначения: “Хозяин”, “вождь”, “диктатор”, “властелин”, “тиран” и т. д. Лишь однажды позволяет назвать его официальным именем “Сталин”, и это обозначение приобретает особую значительность и эффектность. Подобное отношение не случайно: оно отражает историческую реальность и сложившееся восприятие Сталина как хозяина страны, вождя, которое закрепилось в словесном выражении в 30—50-е годы и в этике обращения. Писатель констатирует степень возвышения его над народом, дистанцию, пролегающую между ними.

Леонов не называет имени вождя и потому, что его интересует механика диктаторского режима, которая независима от национальности и времени. Он исследует идеологию обожествления личности. Не случайно в романе проводится параллель между фараоном и вождем, несмотря на внешние их различия: “...если первый, дальний и плохой, проживал в безмерной роскоши, изображался с жезлом и плетью в скрещенных на груди руках, то второй, близкий и хороший, отличался похвальным аскетизмом, ходил в солдатской шинели без пуговиц и, по легенде, спал на походной койке”*.

Близость эпох, разделенных сорока веками, подчеркивается и повестью Вадима Лоскутова. Последний видит в Сталине кумира, претворяющего в жизнь заветные идеи человечества. Подобно египетскому фараону, Сталин выстраивает пирамиду тоталитарного общества и удостаивается канонизации при жизни: он объявляется “вождем всех времен и народов”. Подобно фараону, он увековечил себя в колоссальном памятнике, призванном вызвать всеобщее преклонение и страх: прочнее меди и превыше пирамид — “гора с человеческим лицом”. По аналогии с фараоном советский вождь утверждает мысль древних о том, что великий человек и после смерти продолжает свой жизненный путь в царстве бессмертия. Иначе говоря, Сталин в “Пирамиде” уже при жизни обожествлен, и произносить его имя всуе не положено.

Раскрытие образа диктатора осуществляется по принципу движения от внешнего к внутреннему, от опосредованного присутствия к непосредственной встрече с ним. Вначале в романе дан внешний аспект деятельности Хозяина: споры о нем, исторические аналогии, строительство гигантской статуи вождя и т. д. Затем, когда он исчерпывается, автор переходит к раскрытию внутреннего мира персонажа. На первом этапе он не отказывается от привычного антуража, подробно изображает кремлевскую атмосферу и бытовые детали, психологически убедительно передает отношения Сталина с высшим надсмотрщиком страны.

Для воссоздания исторического облика вождя писатель вводит жанровые сцены полудетективного характера: розыск предполагаемого беглеца Вадима Лоскутова, слежка за Ангелом…... Всё это должно подчеркнуть историческую подозрительность Сталина, его способность обнаружить в “безобидной служебной оплошности (...) расплод не менее чем эпохальных злодеяний”. В романе обстоятельно прослеживается, как из конкретного случая в силу своей подозрительности и одновременно проницательности вождь делает далеко идущие выводы. В ситуации с Вадимом Лоскутовым, выпавшим из-под контроля органов, Хозяин усматривает проявление “аппаратных несовершенств, в совокупности образующих общегосударственную гангрену”. Однако весь этот реалистически выписанный фон и предшествующая подготовка нужны Леонову для того, чтобы перейти к анализу внутреннего состояния вождя, его философии истории и исповедальному размышлению.

В монологе вождь предстает в состоянии духовного кризиса и ожесточения. Дважды в обращении к Ангелу ближайший соратник уведомляет о болезни Хозяина и вытекающей отсюда ответственности разговора с ним: “Его надо беречь, потому что другого у н а с уже не будет, а бывает, что можно убить н и ч е м”. Кремлевская тайна доверяется Ангелу в надежде на его помощь: “о н очень болен... Даже верит, что ты настоящий ангел, до такой степени болен он”.

Л. Леонов вскрывает противоречие внешнего благополучия лидера и внутреннего краха его идеи. То, что происходит при встрече с Ангелом, свидетельствует о смятении вождя и его готовности поступиться всем ради сохранения режима и спасения человечества от индивидуализма. Правитель страны оказывается в трагических обстоятельствах, поскольку предвидит крушение социалистической идеи из-за биологического неравенства людей и тех разрушительных процессов, которые оно вызывает. “Обоюдная неприязнь меньшинства и большинства” способна растворить “библейскую святость первочеловека” и взорвать мнимое благополучие. В то же время он не может поступиться своей идеей или отложить ее воплощение на более поздний период, так как это стало бы крахом надежды, которую породили революционеры, и крушением деятельности самих вождей. Сталин становится заложником утопической доктрины и тех жертв, которыми оплачено ее утверждение.