Журнал «Парус» №89, 2021 г.
Шрифт:
И прошлое не кажется всерьез.
Что будет дальше? Где моя дорога?
Ищу ответ на жизненной меже.
Ну а пока живу с надеждой в Бога
И с верою на лучшее в душе.
Я не предам ни совести, ни дружбы!
Пусть у других лежит в запасе месть.
Мне б просто стать кому-то очень нужной
И быть желанной, как благая весть.
Любовь АРТЮГИНА. «Ни сном, ни ветром»
Ещё
не взвизгнули колёса,
разбрызгивая вкривь и вкось
на перекрёстках осень.
Но чья-то детская рука,
как будто ласка лисья,
навеет свет издалека,
и пожелтеют листья.
И станет ясно, что по ним,
ещё живым, о Боже,
вчерашний путь невыполним
и завтрашний, быть может;
и если есть осенний Бог,
то он внутри синички:
и голоден, и одинок,
и рассыпает спички.
Мне нравится, когда уходит лето,
не попрощавшись, не оставив писем,
и в воздухе почти что неодетом
стекает свет, как по щекам, по листьям.
Дни переходят в ритм анабиоза,
заснём и мы, когда замёрзнут руки;
прозрачные, похожие на слёзы,
останемся слоняться по округе.
И будет в темноте казаться, что мы
в домах жжём свет, берёзой топим печи,
и выпускаем воробьёв почтовых
с дымящимися веточками речи.
И будет снег немерен и невидан,
затерян в глубине своей безглазой,
всплакнёт, во мгле покачиваясь, рында
три месяца, три вечности, три раза.
Ветер качает лампады
Тихих и чувственных дней –
Что же мне, Господи, надо
От незажжённой моей?
То ли кабацкого счастья
И – с колокольцами в путь,
В ночь без дороги умчаться,
Чтобы в себя заглянуть.
То ли в забытой деревне,
Где не сыскать борозды,
Слушать, как вторят деревья
Сердцебиенью воды.
Не обманись, не ошибись,
не перепутай:
на черенке другая жизнь
висит как будто,
и всё, что ей разрешено,
тебе запретно,
не лето смотрит сквозь окно,
окно – сквозь лето,
и видит свет в самом себе,
деревья жёлты,
и снег с вороной на губе
бормочет что-то,
вдали трамвайное кольцо
у мглы на пальце,
и у прохожего лицо
переливается.
Брести, брести без остановки,
пока ходьба сладка на вкус,
пока листва без подстраховки
с ветвей не падает без чувств.
Но
что бы ни было помимо,кружения не миновать,
нанизывая кольца дыма
на тёмную речную гладь,
где на мостках бельё светлело
тому назад ещё два дня,
и тонкою полоской мела
плыла, как песня, простыня,
и было вопреки приметам
такое чувство, что навек
там полоскальщицы из света
запястья окунают в свет.
Вот и осень почти что, почти,
без пяти, без одной с половиной,
до неё по мосткам перейти
через тёмный зрачок голубиный
и увидеть, прищурившись, в нём
очертания дома и снега,
и пылающего не огнём,
а лицом и листвой, – человека,
потянуться навстречу ему,
соскользнуть и, хватаясь за воздух,
погружаться в беззвучную тьму,
в молчаливые чуткие звёзды,
и заслышав осенний манок,
ни за что не поведать домашним
этот грустью обдавший дымок,
эти вечно горящие башни.
На грани сентября и полусвета,
когда пустые рощицы сквозят,
ни жалобы, ни просьбы, ни совета
нельзя найти и потерять нельзя.
И в шаге между сущим и насущным,
из горнего стремительного рва,
навстречу приближается несущий
ещё не прозвучавшие слова,
их тонкий ветер, всполохи, и тени,
высокий снег, синичкины следы,
и сад, встающий утром на колени
в глубокие холодные листы.
Зарядили дожди и надолго.
Небеса, словно глаз мертвеца,
И прозрачною ниточкой тонкой
Свет стекает с большого лица.
По-над светлым леском, если светом
Эту морось печальную счесть,
Небольшое движение ветра
Переходит в протяжную песнь.
И деревья бредут, скособочась,
Вдоль разливистой чёрной реки,
Словно тянут холодные ночи
За собой в горизонт бурлаки.
Надломит ветку, прошепнёт овсом,
Дохнёт вдали затерянным и древним,
И воздуха прозрачное лицо
Приблизится вплотную сквозь деревья.
И в этой встрече здесь, наедине,
Где умерли слова – как ты доверчив! –
В единственной, как совесть, тишине
Останется твой оттиск человечий.
С.П.
Ни сном, ни ветром – буквой травяной,
скользящей каплей, тишиной дрожащей,
крадущейся, промозглой, грунтовой,
синичьим всплеском в запустелой чаще
на острый край выходит бытие.
Мелькнёт крыло, и тонкий воздух срежет