Журнал Виктора Франкенштейна
Шрифт:
Повар, нанятый вместе с домом, приготовил на ужин телятину с вареной капустой — любимое блюдо местных жителей; наши английские поэты не нашли в нем, однако ж, особенного вкуса. Они жаловались на большое количество масла и перца в соусе. Как бы то ни было, после ужина мы весьма удобно расселись, и Байрон принес из своей комнаты сборник немецких сказок, переведенных на английский. Он сообщил нам, что все они, собранные под общим заглавием « Fantasmagoriana»,по природе своей замечательно меланхоличны и зловещи. При свете свечей, поставленных по обе стороны от его кресла, он принялся читать одну из сказок вслух, но затем отшвырнул книгу в сторону.
— Все это прекрасно, — сказал он. — Но это не то. В этой вещи нет подлинности. Я хочу сказать вот что: этими темными вечерами нам следует рассказывать
— О да, к нервности я не склонен. Я вовсе не прочь участвовать.
Мы уговорились, что за следующие два или три дня каждый из нас приготовит страшную историю, которую затем прочтет вслух. Тем вечером я удалился к себе в спальню в некоем смятении. Я знал одну историю, что наполнила бы их ужасом, поразила бы до глубины души, но разве мог я пересказать события последних месяцев без того, чтобы сердце мое бешено забилось в подтверждение ее правдивости? Я выглядел бы в их глазах существом проклятым, маниаком или изгоем — что за разница кем. Нет, это невозможно. Итак, на следующее утро за завтраком я попросил уволить меня от общего дела.
— Я не поэт, — сказал я Биши. — Я не пишу историй. Я всего лишь механик и экспериментатор. Мне не дано постичь секретов души.
— Вы несправедливы к себе, — отвечал он. — Великие экспериментаторы в душе поэты. Они путешествуют в неизведанные сферы.
— Но, Биши, они не используют слов. Вот чего мне недостает.
Мэри внимательно прислушивалась.
— Слова у меня есть, — сказала она. — Я придумала историю. Вчера вечером, когда вы все удалились на покой, я осталась в гостиной, и тут мне вдруг пришла мысль, по силе далеко превосходящая любые грезы. Череда образов, непрошеная, предстала передо мной…
— Мне это ощущение знакомо, — заметил Биши.
— В первой картине бледный адепт тайных наук стоит, преклонивши колена, перед лежащим человеком; однако это вовсе не человек… [39]
В это мгновение в комнату вошел Байрон.
— Неужели я упустил котлеты? — спросил он у Лиззи, стоявшей за стулом Мэри. — Будь умницей, вызволи-ка мне одну из кухни. — Он уселся рядом с Биши. — Где же любезный доктор Полидори?
— Он еще не вставал, — отвечал я. — Фред сообщил мне, что слышал его храп.
39
Видоизмененная цитата из предисловия Мэри Шелли ко второму изданию ее романа «Франкенштейн, или Современный Прометей», вышедшему в 1831 г. Первое издание было опубликовано анонимно в 1818 г.
— Подозреваю, что для этого ему пришлось приложить ухо к двери. Фред неисправим.
В этот момент в комнате появился Полидори. Рубашка его была смята, жилет расстегнут.
— Вы, Полидори, времени не теряли, — поприветствовал его Байрон. — Добрый день.
— Боюсь, я запозднился. Я полночи провел в размышлениях.
— В размышлениях о чем? — спросил его Биши.
— Об ужасном. — Он кинул мимолетный взгляд на меня.
— Полагаю, это для нашего пира историй? — Мэри тоже поглядела на меня как-то странно.
— Мне думается, они могут оказаться слишком жуткими для пересказа.
— Вот как?
— Бывало ли с вами когда-нибудь, что вы задумаетесь — или даже замечтаетесь, — как вдруг перед вами возникает лицо? Страшное лицо. Полное ужаса и злобы. И при виде этого лица на свет внезапно появляются все ваши самые потайные и сильные страхи: страх смерти, страх того, что может произойти после смерти, страх самого страха — все эти ощущения сходятся воедино на этом погибельном лице.
— И все? — спросил Байрон.
— Нет, отнюдь. Я сочинил историю.
— Валяйте.
— Называется она «Вампир».
— Начало недурное, — заметил Байрон. — Но где же середина и конец?
— Действие происходит на романтическом побережье в Уитби. Знакомо ли оно вам?
— Там собирался синод, — сказала Мэри. — Аббатисса Хильда.
— Именно так. Церковь аббатства притулилась на крутых скалах. Я видел ее. Однажды темной ночью в конце прошлого столетия в тех местах по бурному морю плыла шхуна. Путь ее был полон опасностей. Бушевала буря,
двери и окна всех жилищ в Уитби были заперты на засовы и забраны решетками. Итак, судно, никем не замеченное, подходило все ближе и ближе к скалам. Затем огромная волна подняла корабль выше прежнего. Он вознесся ввысь в штормовом море, а после, издавши вздох агонии, сел на камни у основания скалы. Там он и остался, трепеща, подобно некоему раненому существу.С первыми лучами дня, после того как буря утихла, слухи о кораблекрушении распространились по округе. Обитатели Уитби, движимые алчностью, собрались на верхушке скалы и принялись разглядывать оттуда свою добычу. Были принесены канаты, и юноши городка спустились по ним на палубу разбитого, недвижного судна. Экипажа не нашли. Не было там ни капитана, ни эконома, ни первого помощника. Корабль стоял, покинутый всеми. Сообщили они лишь об одной удивительной находке. К главной палубе с помощью крепких канатов и бечевы привязаны были четыре гроба. Прикреплены они были до того прочно, что выдержали шторм и крушение. Воистину, то был корабль мертвецов. Гробы привезены были на шлюпке в бухточку, где их разложили в ряд на берегу…
— Довольно! — вскричал Байрон. — В рассказе вашем одно содержание и никакого стиля. Как утомительно!
Я почувствовал, что Полидори разъярен, хотя с виду он оставался совершенно спокоен. Я рассмеялся было, он же взглянул на меня с такой злобой, что мне все сделалось ясно.
— Когда открыли один из гробов, — продолжал он, — оттуда донесся голос, восклицавший: «Чего же вам еще от нас надобно?»
На этом Биши с громким криком выбежал из комнаты. Мэри, перепуганная, последовала за ним. Она позвала на помощь нас, и мы, вошедши в комнату, увидели его лежащим растянувшись на ковре в глубоком обмороке. Полидори, обнаружив немалое присутствие духа, принес со стола, за которым завтракали, кувшин и щедро полил его лицо элем. Это его слегка оживило.
— У меня есть восстановительное, — сказал, обращаясь к Мэри, Полидори. — Прошу вас, дайте мне носовой платок.
Он принес из своей комнаты небольшой сундучок и, вынув оттуда пузырек с зеленой жидкостью, смочил ею платок, который приложил к носу Биши. Тут, к великому нашему удивлению, Биши чихнул и сел.
— Прошу прощения за то, что вызвал столь сильный переполох, — сказал он. — Дело в том, что мне и самому пришлось испытать нечто весьма похожее на то, о чем только что рассказывал нам Полидори. — Он поднялся с ковра и ухватился за руку Мэри. — Не вернуться ли нам в столовую? — спросил он тоном вполне спокойным. — Я совершенно пришел в себя.
Мы вернулись на свои места, и Биши, вновь обретши хладнокровие, поведал нам свою историю.
— Это произошло в последний мой год в Итоне. Я жил в доме доктора Бетеля. Вам это имя ни о чем не скажет, однако я упоминаю его, желая быть точным. Как-то вечером я, в очередной раз предаваясь беспокойным блужданиям, оставил школу и городок далеко позади и обнаружил, что иду у реки в окрестностях Датчета. Там набрел я на небольшой эллинг, с двух сторон его шли открытые мостки — прелюбопытнейшее сооружение, которое до сих пор живо мне помнится. Оно было совершенно пусто, не было и самой лодки. Поэтому я предположил, что хозяин ее решил пуститься в вечернее плавание, и уселся на мостках, чтобы насладиться тишиной и уединением этого покойного местечка. Кто знает, что за мечты охватили меня? Мне известно лишь одно: в тот период своей жизни я обожал дикие фантазии и идеи, лишь наполовину сложившиеся. Сознание мое было небом, по которому проплывали облака. Затем, проведши некоторое время за этим праздным, но невыразимо приятным занятием, я услыхал плеск весел в воде. Соскочивши с мостков, я спустился на берег; звук судна приблизился, и я приложил руку к глазам, чтобы пояснее разглядеть его, миновавшее островок посередине реки. Взору моему открылась белая лодка — в жизни не видывал я столь чистой белизны. Гребец отвернулся от меня и глядел вверх по течению — казалось, он рассеянно движет веслами, а лодку тихонько несет к берегу. И тут он оборотил ко мне лицо. На меня глядел мой собственный образ, мой двойник, мое второе «я». Он открыл рот, и слова его были: «Долго ли ты намерен пребывать в довольстве?» Я упал на берег без чувств, когда же очнулся, пропали и лодка и гребец. Исчез и эллинг. Я лежал подле реки, вокруг все было пусто. Теперь вы понимаете, почему я закричал, услыхав слова, донесшиеся из гроба в Уитби. Мне так живо вспомнился тот миг!