Журнал «Вокруг Света» №01 за 1962 год

Голованов тихо попятился назад к Лазареву. Он приказал привести всех матросов, а сам остался наблюдать.

За день удалось рассмотреть всю наблюдательную станцию, устроенную добротно и скрытно.

Жилая палатка располагалась в пещере с небольшим входом. Около нее стоял станковый пулемет. На высокой скале у локатора и прожекторов капитан заметил бетонный дот, замаскированный камнями. Одна амбразура выходила к морю, из второй просматривалось побережье. С тыла этому доту ничто не угрожало. По отвесной круче, метров тридцать высотой, огражденной острыми зубьями скал, ни подняться, ни спуститься, видимо, нельзя.

У маленькой бухточки тоже был дот, прикрывающий подходы с моря.

Солдаты выходили редко. Доты и палатка, возможно, связаны телефоном. Капитан насчитал девять человек. Они вели наблюдение за погодой и морем.

Словом, станция представляла крепость, которую можно одолеть большими силами, измором или внезапностью. Немцы хотя и вели себя осторожно, но были уверены в своей безопасности. Откуда знать им, что лишь один человек высказал догадку о существовании на далеком арктическом острове наблюдательной станции?

Итак, внезапность. Ночью. Забросать доты и палатку гранатами. Двое — Синцов и Зяблик — возьмутся за дот на берегу. Сам капитан и Якушкин — за жилую палатку и станковый пулемет. Никишин и Лазарев взорвут дот на скале.

Встретившись с матросами, капитан подробно изложил свой план. Голованова несколько удивило настроение матросов. Они совсем не волновались и слушали так, будто им читают политинформацию.

Синцов с Зябликом распутывали просмоленный шкертик и связывали гранаты.

— Зачем вам, дедуня, гранаты? Вы всех фрицев бородой распугаете.

— Дедуня да дедуня! Для тебя я Матвей Игнатьевич, а не дедуня! — сердился старик.

— Проверим часы, — сказал капитан. — Запомните, в два тридцать. Разом!

Якушкин шел сзади капитана, держа четыре связки гранат, как дрова.

Синцов и Зяблик медленно подбирались к доту у моря.

— Может, шугнем сначала? Хоть на живых поглядеть.

— Насмотришься. Замри! Никишин и Лазарев карабкались по скале, ощупывая каждый камешек. Они поняли, что дот, заваленный тяжелыми камнями, гранаты не пробьют. Надо только в амбразуру. Спереди близко подходить рискованно. А если попытаться обогнуть с тыла?

Туда двинулся Лазарев. В скале он находил едва заметные щели и пробирался медленней улитки, почти повиснув на руках над обрывом, где зубьями торчали острые гранитные скалы.

С каждой минутой автомат, заброшенный за спину, и связка становились тяжелей и тяжелей. Лазарев держался онемевшими пальцами буквально на трех сантиметрах выступа.

Дот рядом. Черное — это вход. Если взрыв? Значит... значит, волна собьет вниз. На камни.

Лазарев прижал потный лоб к холодной и колючей, как наждак, скале. Он не может посмотреть на часы. Левая рука вцепилась в щель. В правой связка. За спиной — обрыв. До входа два метра. Он услышит выстрелы и бросит туда связку.

Лишь бы хватило сил удержаться до начала. А потом бросить гранаты.

Не пугает нелепость смерти. Чудно: первый бой — смерть. Война. Кому-то суждено умереть, кому-то жить...

Вдруг взвыла от испуга собака. Тяжело, с натугой грохнул взрыв. Всплеснулся рыжий огонь. Оттуда, где был Лазарев, вырвался луч прожектора и впился в упавших ничком капитана и Якушкина.

В доте что-то зазвенело. Кто-то сонно вскрикнул. Длинная очередь трассирующих пуль сорвалась со скалы.

— Только бы сил!

И на скале почти одновременно взметнулись два взрыва. Один близко — перед амбразурой — ослепительно яркий. Другой — придавленный камнями.

У вспыхнувшей жилой палатки глухо затрещали автоматы, скрестили сверкающие линии, как шпаги. Через секунду залаял станковый пулемет, взметывая каменистую пыль. Якушкин поднялся и как-то боком, обхватив двумя руками связку гранат, двинулся к пулемету. Он шел вперед. На лице дрожал отблеск пулеметного огня. Шаг. Еще шаг. Еще...

Teufel! Das ist Teufel! Шаг. И страшный взрыв заглушил треск пулемета...

От связки, брошенной Синцовым, дот на берегу разрушился, но автомат не замолчал. Зяблик метнулся к нему, скользнул вдоль камней в траншею, вышиб ногой покосившуюся дверь. И тут наткнулся на дуло автомата. Прямо в лицо тяжело дыхнул враг. Может быть, так близко они были секунду. В следующую автоматы, упершиеся друг в друга, отбросили их в разные стороны.

И все смолкло. Оборвалось внезапно, как и началось. Над мертвыми- камнями и снегом, освещенным прозрачным светом луны, снова разлилась глубокая тишина.

* * *

Катер «807» пришел обратно. Никишин скончался в госпитале.

С него так и не успели снять новую форменную одежду, которую все моряки надели перед боем. Останки Лазарева. Зяблика и Якушкина похоронили в Мурманске, в братской могиле. Голованов по возвращении составил обстоятельный отчет. Его видели и читали. Но тогда еще шла война, и было много забот поважней. Молва иной раз дороже наград.

Капитан умер весной сорок пятого от туберкулеза, в тот день, когда над Заполярьем поднялось, чтобы несколько месяцев не спускаться, скуповатое, неласковое солнце.

А Синцов еще долго ходил в море. Надо полагать, легенда, которая ходит сейчас среди североморцев, обязана ему своим появлением. Он рассказывал, что будто тогда, у дота, Зяблик ему шепнул:

— Вы, дедуня, не серчайте на меня. Такой уж я насмешник.

«Ах ты, одесская душа!» — говорил старик и смотрел в сторону, чтобы не заметили слез.

Неизвестно, жив ли он сейчас — Матвей Игнатьевич Синцов. Может быть, жив. Тогда откликнется.

Е. Федоровский

Творцы радуги

Далеко на юг несет свои темно-зеленые воды Марица. В них отражаются облака, утренние зори, оранжевые отблески заката. Долгие века Марица спокойно текла среди плодородных полей, нежно обнимала острова, тихим шепотом рассказывала людям о своих печалях и радостях. Эта легендарная река воспета поэтами и летописцами.

В последние годы в ее водах начали появляться отражения новых, обновленных берегов. Теперь с древней рекой связано новое имя, символ промышленной мощи Болгарии — ТЭЦ Марица-Восток.