Журнал «Вокруг Света» №02 за 1975 год

«Идем по вашему заданию. Запас горючего для обследования один час. Затем вернемся в Удское. Переходим на связь со штабом».

Мы уходим на запад. Солнце слева. За последним хребтом, оконтуренным полуденными тенями, показалась знакомая излучина Зеи. Машина разворачивается, падает на землю, устало бежит по грунтовой дорожке.

На радиостанции пискливо работал приемник. Радист, не отрываясь от работы, показал рукой на радиограмму.

«Километров пятнадцать не долетая до места назначения, — сообщил командир Ан-2, — обнаружили на Удыгине человека, подававшего руками знаки о помощи. Мы сразу узнали Тиманчика. Рядом были видны волокуши, и как нам показалось, на них лежал человек. Затем Тиманчик впрягся в волокуши, стал тянуть их дальше, все время падая, видимо, он хотел этим сказать, как трудно ему передвигаться. Мы сбросили аварийный груз и вымпел с запиской. В ней предупредили, что при наличии погоды утром будем, сообщим о выходе спасательной группы».

Это сообщение было для нас наградой. Трудно было что-то сразу решить. Однако не было сомнения, что и Степан жив, мертвого Тиманчик никуда бы его не поволок. Но он, видимо, в тяжелом состоянии.

— Предупредите экипаж Ли-2, пусть отдыхает, через пару часов летим на Удское, — сказал я Плоткину. — Проконсультируйтесь с врачами, что нужно при данной ситуации сбросить потерпевшим. Все остальное решим в Удском.

Сам я иду домой обедать. И, хотя еще далеко до конца, еще много трудностей впереди, все же верю, что все кончится хорошо и мы снова с Тиманчиком пойдем одной тропою. Уж теперь-то он выпутается из беды. Ему важно было стать на землю ногами, а дальше он не сдастся...

Хозяйка встретила меня в передней, настороженная, вопрошающая.

— Живы, по вас вижу, живы! — вскрикнула она.

— Да, Евдокия Мироновна, живы, а самолет сгорел.

— Бог с ним, с самолетом, — неожиданно согласилась она, — живы бы были люди. Вот уж насмотрелись-то смерти в глаза, голубчики мои, — и она на радостях заплакала.

И вот мы снова в воздухе. Ложимся курсом на Удское. Теперь самолет кажется быстрокрылой птицей, несущейся высоко над землею. Вместе с облегчением пришла неодолимая усталость. Гул моторов убаюкивает. Я быстро засыпаю...

В поселке Удском домов немного, заселены они плотно, до отказа. Геодезическая партия размещается в старой, заброшенной бане. Мы не воспользовались гостеприимством хозяев, поставили палатку, разожгли печь и чувствовали себя великолепно, хотя температура воздуха была низкая.

В Удском от экипажа Ан-2 мы услышали устный пересказ того, что сообщалось в радиограмме, и ничего больше. Нарты с радистом вышли к месту аварии два часа назад. Утром мы летим к Тиманчику. Теперь у него есть палатка, печка, продукты, сбросим медикаменты и письменный совет врача. И попросим его как-нибудь сообщить нам, в каком состоянии Степан.

Вот и закончился день. Теперь дождаться бы утра...

Утром выхожу из палатки. Ничего не узнать: ни старой бани, ни поселка, ни пней — все со снежными надстроями, в праздничном наряде, в блеске раннего утра. Внезапный гул мотора будит поселок. Залаяли собаки, заскрипели промерзшие двери в избах, послышался стук топоров. «Утро, утро, утро», — вестит какая-то пичуга...

Короткий завтрак — и мы на антоновской машине снова в воздухе.

Время тянется страшно медленно. Я не отрываю взгляда от наплывающего на нас горизонта. Минуем устье Шевли. Слева, вдали, обозначилось Ледяными пятнами озеро Лилимун. И наконец, в синеве лесов блеснул знакомыми извилинами Удыгин.

Забираем вправо, идем над рекою. Еще несколько минут — и мы увидим дымок. Тиманчик, наверное, с вечера наготовил сушняка для костра и сейчас, услышав гул моторов, запалит его...

Идем низко над лесом. Исходят минуты. Глаза устают. Дымка не видно. Пилот смотрит на меня вопросительно.

— Тиманчик, наверное, намаялся за эти дни, проснуться не может, — соврал я скорее не ему, а себе, чтобы рассеять вдруг вновь нахлынувшую тревогу.

Тиманчик не может проспать, усталость не усыпит его, это я твердо знаю. Неужели еще что случилось?..

— Может, он не нашел сброшенного вами вчера груза с загадкой?

Пилот не отвечает, показывает рукою вперед. Там, за береговыми ельниками, появилось ледяное русло Удыгина. Глаза ловят на нем какие-то черные, неясные полоски.

— Вчера этого не было! — кричит пилот, резко сбавляя скорость и подбираясь ближе к реке.

Машина проносится над руслом Удыгина. Черные полоски на льду — это буквы. Успеваю, прочесть: «ПОМС»...

Что это значит? Их, несомненно, выложил Тиманчик, но что-то помешало ему дописать слово, и рядом с надписью остались две копны неиспользованных еловых веток, из которых он выкладывал буквы. Что могло случиться с ним?

Пока пилот разворачивает машину, я мучительно пытаюсь расшифровать недописанное слово. Беспрерывно повторяю: «Помс... помс...» — кажется, нет слова с такими начальными буквами. Неужели Тиманчик перепутал буквы? И наконец, где он сам, почему нет дыма поблизости?

И вот мы снова проносимся над заледеневшим руслом Удыгина. Разгадка пришла неожиданно, с первого взгляда на надпись.

— Он хотел написать «ПОМОГИТЕ»! — крикнул я не то от радости, не то от страшного смысла, заключенного в этом слове.

Пилот утвердительно кивнул.

Мысли не успевают зародиться, как из-под машины исчезает надпись; в последний момент, пролетая над ельником, я заметил край палатки. Ни дыма возле нее, ни живой души. Предчувствие непоправимого вмиг овладевает мною...

— Наверное, ушли, — кричит радист Михаил Степняк, тоже заметивший палатку.

Я отрицательно качаю головою.

— Значит, замерзли, — заключает он.

— Не может быть! Уж если они поставили палатку, то уж поесть и забраться в спальные мешки нашлось бы время.

Спускаемся километров десять над Удыгином, извивающимся по просторной долине. Никаких следов. Земля тут неприветливая, пустынная. Даже зверя не видно.

Одолевает тревога за людей и досада, что не имеем времени на размышления — ведь нас ограничивает горючее. И в то же время мы не можем улететь отсюда, не узнав, что случилось с людьми.

Идем обратным кругом к палатке. Солнце высоко. На тайгу легла теплынь. Настороженными взглядами караулим лесные просветы. Нигде ничего.

Вот и знакомый ельник. Он наплывает быстро.

— Собака!.. — вдруг кричит пилот, показывая пальцем вправо.

Я гляжу туда. Кто-то черный выползает из ельника на лед, но не успеваю рассмотреть — слишком быстро проносимся мимо.

— Да ведь это человек ползет по снегу! — и Степняк хватает меня за плечи. — Человек, понимаете?!..

Машина уходит на запад, разворачивается на 180 градусов, идет точно на ельник. Правый берег Удыгина, откуда мы летим, голый, и нам издалека видны и копны еловых веток на льду, и черное пятно, прилипшее к снегу. Самолет снижается до предела, совсем сбавляет скорость. Летим на высоте ста метров над землею. Уже рядом русло. Человек зашевелился и, разгребая руками снег, ползет навстречу звуку, тащит за собою по глубокой борозде безвольные ноги. Никаких знаков не подает, ничего не просит. Это Степан. Я узнаю его по каким-то необъяснимым приметам.