Журнал «Вокруг Света» №02 за 1985 год

Первые четыре были лучшими годами в их совместной жизни. Каждый день на малоизученной планете среди немного суровых, но неизменно доброжелательных колонистов был насыщен любимой работой. И главное, друг другом. Может, они и осели бы на Грин-Трикстере насовсем, но из-за особенностей климата пришлось вернуться на Землю, где обычно женщины рожали нормальных, здоровых ребятишек. Но у Елены оказалось неизлечимое бесплодие. Она сильно переживала, Феликс как мог ее успокаивал. Елена занялась наукой, заинтересовавшись всерьез психотерапией, углубилась в исследования.

Отдав свой мозг науке, Елена обратила все душевные порывы на Феликса, любовь к нему с каждым днем, с каждым месяцем разгоралась, требуя постоянно видеть и слышать мужа. Это подавляюще действовало на Феликса, угнетало его, но Елена ничего не могла с собой поделать. Она не испытывала уверенности и незыблемости построенного ею очага и, получив приглашение лететь в Тринадцатую гиперкосмическую вместе с мужем, была обрадована. Ей не хотелось отпускать Феликса одного. В этом крылась ее ошибка. Не стоило ей лететь, пусть бы Феликс отдохнул от нее. Но разве она его тяготила?

А потом, на форстанции, надо ли было набраться решимости не пустить Аниту и Феликса в тот последний маршрут? Не в ее ли власти было остановить роковой ход событий и не допустить такого страшного и необратимого финала? Но как? Не считая резких, но неопасных возмущений психофона планеты да собственных тяжких мыслей, повода возражать против их совместного маршрута не нашлось. И все-таки, если б она сказала «нет», Феликс и Анита не пошли бы... Пусть бы поняли, что она ревнует, пусть было бы стыдно, но они не пошли бы и остались живы.

Елена Бурцен вырвала из делегатского блокнота листок и быстро написала: «Гиперграмма. Мегера-1. Санкину. Феликс был для меня дороже жизни. Приезжайте. Я расскажу о нем. Елена Бурцен».

Жара еще стояла основательная, но в атмосфере планеты ощущались какие-то перемены. Синело небо, воздух делался все жиже, легче. И казалось, именно от этого воздуха редким, пережившим предыдущие сезоны животным и растениям хотелось прорвать оболочку плоти, уже устаревшей и отслужившей свое, и превратиться в нечто новое и совершенное. Как это сделать, они не знали, и потому просто существовали, отдавшись стихии природы. Только родник не переставал увеличиваться в размерах, размывать песчаные берега, заполняя котлован под розовато-голубым навесом мегерианского неба.

Окончание следует

Медовая скала

Если в безоблачный день смотреть на Тбилиси с вершины горы Мтацминды, то кажется, что там, внизу,— огромные, залитые янтарным медом пчелиные соты. Это искрятся на солнце окна домов... Местные старики пчеловоды говорят: «Не случайно наш город похож на улей. И имя его «тбили» — «теплый» не только от горячих серных ключей, бьющих из-под земли. Но и от щедрости нашей труженицы, кавказской пчелы».

Пчелиное Эльдорадо Лолуа. Так называют в Тбилиси живую декоративную пасеку-музей на улице Важи Пшавелы, во дворе школы имени Комарова.

Раньше пчел встают только солнце да он — профессор консерватории Арчил Михайлович Лолуа, их хозяин, помощник и друг. Тщательно моет при входе на пасеку лицо, руки. Надевает белую рубашку. Если уважаешь хозяев, уважай и порядки в их доме: пчелы содержат свои ульи в чистоте и не любят неприятные запахи.

Арчил Лолуа подходит к ульям. Ударяет несколько раз палочкой о медную тарелку, висящую на сухой ветке. «Тэм-тэм-эм»,— певуче звучит металл.

— Доброе утро, друзья! — кланяется пчелам седовласый человек.

...Калитка на пасеке открыта по субботам и воскресеньям весь день, и каждый приходящий — желанный гость. Только, как и в любом музее, трогать руками ульи нельзя, а голоса их слушать и мед пробовать — пожалуйста. Всех в первую очередь интересуют старинные ульи. Смотрят на такие колоды обычно долго-долго, как смотрят обычно на огонь и волны прибоя. Пчелы не замечают этого, заняты своим делом. Одну десятую грамма весит пчела, а меду собирает за лето пчелиная семья больше ста килограммов.

— А самые древние ульи какие были и где? — интересуются пришедшие в гости к профессору Лолуа туристы из Польши.— У нас в Сважендзе под Познанью тоже существует музей ульев. Там даже соломенные ульи есть...

— Самым старым польским колодам из пихты шестьсот лет, соломенным — чуть меньше. А грузинским сапеткам и кокозам — тысяча лет. Идемте, я покажу их,— приглашает хозяин гостей.

Плетенные из прутьев и обмазанные снаружи и внутри глиной с коровяком старинные жилища кавказских пчел лежали на деревянной треноге, на большом камне, одно висело на толстой ветке яблони. Привезли их из Поти, из Колхиды. Ульи эти перешли к Арчил у Лолуа от отца, Михаила Исаевича, страстного любителя-пчеловода. Дарить наследнику ульи — народный обычай грузинских потомственных пасечников.

Этим сапеткам лет сто будет. Дед Исай их сплел и пчелами заселил еще в прошлом веке. А самым древним жилищем пчел было дупло — в лесу, в горах — расселина в скале. «Таплис клде» — «медовая скала» значит. В Грузии такие есть.

Наверное, первые «дома» пчеле построили ассирийцы. Еще в III тысячелетии до нашей эры при царе Саргоне копали неглубокие длинные канавы в земле и делили их на части — создавали гнезда для пчелиных семей.

— У меня в музее, признаюсь, таких нет,— шутит профессор,— да и вряд ли они где отыщутся. Зато точно знаю, что древнеегипетские ульи VII века до нашей эры, сделанные из речного ила в виде труб, нашли в гробнице Пабу-За. Ныне они хранятся в музее в Нью-Йорке.

На пасеке же Лолуа выставлен древний улей-дуплянка. Тоже из Колхиды.

— Вот она,— Лолуа указал рукой под дерево. Дуплянку можно было принять за старый сухой чурбан, если б не отверстие — леток и не пчелы около него.

Девушка-полька заметила ульи, напоминающие кузовки для ягод, потянула за рукав подругу: «Смотри, какие странные...»

Арчил Михайлович подвел гостей к «странным» ульям:

— Эти — из коры черешни. Пчелы любят ее запах. Для их изготовления никаких особых орудий не требуется. Они наидревнейшие в Грузии. Я, конечно, и шилом и ножом пользуюсь, когда мастерю, чтоб крепче и красивее были, а раньше свежую кору просто сворачивали руками...

«Кузовки» Арчил Михайлович выпросил в Колхиде у старого пчеловода для прославления грузинской пчелы. Так и сказал: «Для прославления». А то бы тот не отдал: «черешни» — семейная реликвия, как бурка и кинжал.