Журнал «Вокруг Света» №02 за 2007 год
Шрифт:
Акцию приурочили к созданию Организации Варшавского договора летом 1955 года. Чтобы придать вес одному из его ключевых членов — ГДР, «социалистическим немцам» постепенно вернули не только произведения из галереи, но и все ценности из музеев Восточной Германии. К 1960 году в СССР остались только произведения из Западной Германии, капиталистических стран вроде Голландии, а также из частных коллекций. По этой же схеме были возвращены художественные ценности всем странам «народной демократии», включая даже румынские экспонаты, переданные царской России на хранение еще в Первую мировую войну. Немецкий, румынский, польский «возвраты» превратились в большие политические шоу и стали инструментом укрепления соцлагеря, причем «большой брат», подчеркивая не юридический, а политический характер происходящего, упорно называл их не «реституцией», а «возвращением» и «актом доброй воли».
Слово эсэсовца против слова еврея
После 1955 года ФРГ и Австрия, естественно, уже самостоятельно разбирались с проблемой «украденного искусства». Мы помним, что некая часть культурных ценностей,
С конца 1950-х годов, когда началось «немецкое экономическое чудо» и ФРГ вдруг разбогатела, канцлер Конрад Аденауэр запустил программу выплаты пострадавшим денежной компенсации. При этом немцы отказались от «государственного» принципа, положенного в основу «Большой реституции» в 1945 году. Впрочем, от него к началу 1950-х частично начали отказываться уже и американцы. Причиной послужили многочисленные «эпизоды», в которых правительства соцлагеря просто национализировали возвращаемое имущество, а не передавали их коллекционерам или церквям. Теперь, чтобы получить принадлежащую ему вещь, владелец — музей ли, частное ли лицо — сам должен был доказывать, что не только имеет права на картину или скульптуру, но и что украли ее у него не уголовники или мародеры, а именно гитлеровцы.
Несмотря на это, выплаты очень скоро достигли многомиллионных сумм, и Министерство финансов ФРГ, выплачивавшее компенсации, решило положить «безобразию» конец (большинство его чиновников в недавнем прошлом на аналогичных должностях служили Третьему рейху и «комплексом вины» отнюдь не страдали). 3 ноября 1964 года прямо у входа в это ведомство в Бонне был арестован главный специалист по ведению дел о компенсации за украденные произведения адвокат доктор Ганс Дойч. Его обвинили в мошенничестве.
Главным козырем немецкой прокуратуры и правительства в этом деле послужили показания бывшего гауптштурмфюрера СС Фридриха Вильке. Тот заявил, что в 1961 году Дойч уговорил его подтвердить, будто картины венгерского коллекционера барона Ференца Хатвани конфисковали нацисты, тогда как на самом деле это сделали русские. Слово эсэсовца Вильке перевесило слово еврея Дойча, который сговор отрицал. Адвоката продержали в тюрьме 17 месяцев, выпустили под залог в два миллиона марок и оправдали через много лет. Но процесс выплаты компенсаций оказался дискредитирован и ко времени освобождения Дойча сошел на нет. (Сейчас выяснилось, что часть картин Хатвани действительно оказалась в СССР, но советские солдаты нашли их под Берлином.) Так к концу 1960-х годов заглохла «большая» послевоенная реституция. Спорадически возникали еще изредка дела о картинах из частных коллекций, украденных нацистами и «всплывших» вдруг на аукционах или в музеях. Но доказывать свою правоту истцам становилось все труднее. Истекли не только сроки, установленные документами о «Большой реституции», но и те, что оговаривались в разных национальных законодательствах. Ведь специальных законов, регулирующих права частной собственности на предметы искусства, не существует. Права собственности регулируются обычным гражданским правом, где сроки давности — общие для всех случаев.
Межгосударственная реституция казалась тоже завершенной — лишь время от времени СССР возвращал в ГДР картины Дрезденской галереи, вылавливаемые на антикварном рынке. Все изменилось в 1990-е годы. Германия объединилась, и «холодная война» ушла в историю…
Федор Мартенс - отец Гаагской конвенции
Оптимистический XIX век был уверен, что человечество способно защитить искусство от войны. За дело взялись юристы-международники, самой яркой фигурой среди которых был Федор Мартенс. «Вундеркинд из сиротского дома», как называли его современники, стал звездой российской юриспруденции и удостоился внимания царяреформатора Александра II. Одним из первых Мартенс подверг критике концепцию права, основанного на силе. Сила только охраняет право, но в его основе лежит уважение к человеческой личности. Право человека и нации на владение произведением искусства юрист из Петербурга считал одним из важнейших. Уважение этого права он рассматривал как мерило цивилизованности государства. Составив проект международной конвенции о правилах ведения боевых действий, Мартенс предложил формулу «искусство вне войны». Не существует предлогов, которые могут служить основанием для уничтожения и конфискации культурных ценностей. Проект был внесен русской делегацией на рассмотрение Брюссельской международной конференции в 1874 году и лег в основу Гаагских конвенций 1899 и 1907 годов.
«Было ваше — стало наше»?
…А проблема так называемых «перемещенных ценностей» снова вышла на свет — точнее, попала в Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и ФРГ осенью 1990 года. Статья 16 этого документа гласила: «стороны провозглашают, что украденные или незаконно вывезенные художественные ценности, обнаруженные на их территории, будут возвращены законным владельцам или их наследникам». Вскоре в прессе появилась информация: в России имеются секретные хранилища, где уже полвека скрываются сотни тысяч произведений из Германии и других стран Восточной Европы, включая картины импрессионистов и знаменитое Золото Трои.
Германия сразу заявила, что действие статьи распространяется
и на «трофейное искусство». В СССР сначала заявили, что журналисты врут и все было возвращено еще в 1950-1960-х, а значит, нет предмета для разговора, но после распада страны новая Россия признала факт существования «военнопленного искусства». В августе 1992 года образовалась специальная Комиссия по реституции во главе с тогдашним министром культуры России Евгением Сидоровым. Она начала переговоры с немецкой стороной. Факт полувекового сокрытия первоклассных художественных ценностей в запасниках осложнил российскую позицию. Его восприняли на Западе как «преступление против человечества», которое в глазах многих отчасти уравновешивало преступления нацистов против русской культуры в годы войны. Официальный Бонн отказался начать все с «чистого листа» и учесть часть вывезенного из Германии искусства как компенсаторную реституцию за российские ценности, погибшие во время нацистского вторжения. Раз СССР вывез в 1945 году все тайком как добычу и отказался урегулировать вопрос в Контрольном Совете, значит, он нарушил Гаагскую конвенцию. Следовательно, вывоз был незаконным, и случай подпадает под 16-ю статью договора 1990 года.Чтобы переломить ситуацию, российские спецхраны стали постепенно рассекречивать. Немецкие специалисты даже получили доступ к некоторым из них. Одновременно комиссия Сидорова объявила, что начинает серию выставок «трофейных» произведений искусства, так как прятать шедевры безнравственно. Тем временем некоторые немецкие собственники, считая, что официальная немецкая позиция слишком жестка, попытались найти компромисс с россиянами...
Бременский кунстферайн («художественное объединение») — общество любителей искусств, негосударственная организация — выразил готовность оставить Эрмитажу несколько рисунков, когда-то хранившихся в городе на Везере, в знак благодарности за возвращение всей остальной коллекции, вывезенной в 1945-м не официальными трофейными бригадами, а лично архитектором, капитаном Виктором Балдиным, нашедшим их в тайнике под Берлином. Кроме этого, Бремен собирал деньги на реставрацию нескольких древнерусских церквей, разрушенных в годы войны немцами. Наш министр культуры даже подписал с кунстферайном соответствующее соглашение.
Однако уже в мае 1994 года в российской «патриотической» прессе началась кампания под лозунгом «Не допустим второго ограбления России» (под первым подразумевались сталинские продажи шедевров из Эрмитажа за границу). Возврат «художественных трофеев» стал рассматриваться как знак признания нашего поражения не только в «холодной войне», но чуть ли не во Второй мировой. В результате накануне празднования 50-летия Победы переговоры с Бременом зашли в тупик.
Затем в игру вступила Государственная дума, разработавшая проект федерального закона «О культурных ценностях, перемещенных в Союз ССР в результате Второй мировой войны и находящихся на территории Российской Федерации». Там не случайно нет терминов «трофеи» или «реституция». В основе документа лежал тезис о том, что западные союзники самим фактом признания морального права СССР на компенсаторную реституцию дали советским оккупационным властям карт-бланш на вывоз произведений искусства из Восточной Германии. Следовательно, он являлся совершенно законным! Никакой реституции быть не может, а все ценности, ввезенные на территорию России за время боевых действий официальными «трофейными бригадами», становятся государственной собственностью. Признавались только три моральных исключения: собственность следовало возвращать, если она раньше принадлежала а) странам, которые сами пали жертвами гитлеровской агрессии, б) благотворительным или религиозным организациям и в) частным лицам, тоже пострадавшим от нацистов.
А в апреле 1995 года парламент России — вплоть до принятия Закона о реституции — и вовсе объявил мораторий на любые возвраты «перемещенного искусства». Всяческие переговоры с Германией автоматически сделались бесполезными, а борьба с реституцией стала для Госдумы одним из синонимов борьбы с администрацией Ельцина. Ультраконсервативный закон был принят в 1998-м, а спустя еще два года, несмотря на президентское вето, по решению Конституционного суда вступил в силу. Международным сообществом он не признан, и поэтому «перемещенные шедевры» не выезжают на выставки за границу. В случае же, если по этому закону что-то возвращается в Германию, как, например в 2002 году витражи Мариенкирхе во Франкфурте-на-Одере, официальный Берлин делает вид, что Россия исполняет 16-ю статью договора 1990 года. Тем временем внутри нашей страны продолжается спор между правительством и Государственной думой о том, какие категории памятников подпадают под закон и кто дает окончательное «добро» на возврат «перемещенного искусства». Дума настаивает, что любое возвращение непременно должно осуществляться ею самой. Кстати, именно это притязание лежало в основе скандала вокруг попытки правительства возвратить в Германию бременские рисунки в 2003 году. После того как эта попытка не удалась, тогдашний министр культуры Михаил Швыдкой потерял свой пост, а вслед за тем— в декабре 2004-го — перестал возглавлять и Межведомственный Совет по вопросам культурных ценностей, перемещенных в результате Второй мировой войны.
Последнее на сегодняшний день возвращение на основе Закона о реституции состоялось весной 2006 года, когда Шарошпатакскому реформаторскому колледжу Венгерской реформаторской церкви были переданы редкие книги, вывезенные в СССР в 1945 году. После этого в сентябре 2006 года нынешний министр культуры и массовых коммуникаций Александр Соколов заявил: «Реституции как возвращения культурных ценностей не будет, и это слово можно вывести из употребления».