Журнал «Вокруг Света» №03 за 1971 год
Шрифт:
Я ощутил прилив ярости: «Нет, проклятые, я вас все же доконаю». Поймав первых попавшихся ездовых, с удвоенной энергией я принялся собирать стадо. Олени казались мне сейчас какими-то мелкими и ничтожными, овцеподобными тварями. С отвратительной жадностью, кося на меня глазами и все ж не убегая, они хватали, хватали зеленые травинки...
Я перепробовал десятки хитрых способов: надевал на хорей шапку, делая вид, что я очень большой, падал на землю и вдруг бросался на ближайшего оленя. Все было тщетно. За три года работы на Камчатке мне ни разу не приходилось видеть, чтобы страх перед человеком отступал у оленя перед голодом.
По заведенному порядку я должен
Около часа дня я погнал ездовых к дому. На полпути мне встретился Динтоде. Улыбаясь, он сказал, что давно смотрел в бинокль, как я бегаю за стадом, но не мог понять, почему не гоню оленей домой. В конце концов он решил идти мне помогать, а Мереме и Чегоде пьют чай и скоро придут тоже.
Когда я вошел в наш чум, Мереме уже собирался уходить. Молча я сел на свое место, скинул сапоги, дождался, пока Лентоле поставит передо мной столик, положит мясо, и принялся за еду. Обстановка дома была совсем мирной. Как будто и не было ужасной ночи. Лентоле что-то шила, а Ваня, ее сынишка, стоял рядом и теребил медные бляхи, рядами украшавшие грудь матери. Мереме молча сидел рядом со мной, видимо ожидая рассказа о дежурстве. Но я только с яростью поглядывал по сторонам. Меня душила злость на свою беспомощность, на бессилие имевшихся у меня знаний. «Сражение» с тысячью двумястами тупыми животными я проиграл...
Почти неожиданно для себя я сказал Мереме:
— Не могу держать стадо. Больше не пойду один на дежурство. Буду работать подпаском. Учиться надо.
Мереме ничего не ответил. Тогда я лег спиной к нему и сделал вид, что сплю.
На следующий день я отправился на дежурство вместе с Динтоде. Олени набросились на зеленые ростки осоки и пушицы, как и накануне, мало обращая внимания на мои крики и жесты. Тогда Динтоде спустил с привязи свою беленькую собачку. До этого мне не приходилось видеть, как работают в стаде с собакой (на Камчатке пасут без собак).
Как будто волна прокатилась по стаду: это олени один за другим подняли головы. Через мгновение ближние к собаке бросились бежать, их испуг заметили другие олени, тоже обратились в бегство, и очень быстро все стадо собралось в плотный ком. Мы не собирались прекращать выпас, и Динтоде отозвал собаку.
Через несколько минут и я опробовал своего Кулу. До этого времени, помня наставления товарищей, я не решался спускать собаку. Пастухи говорили, что телята еще малы, плохо бегают и собака порвет их. Было приятно смотреть, с каким азартом Кула помчался к оленям. Куда девались их хитрость и жадность! Передо мной снова были легкие, быстрые звери. Они мчались от собаки, откинув головы, положив рога на спину. Как это было красиво и приятно: они снова были в моей власти.
У меня словно появилась длинная-длинная рука. Я доставал ею до оленей, ушедших на полкилометра и дальше. Можно было позволить себе роскошь не спешить, видя, как уходят в сторону увлекшиеся пастьбой олени. Мой славный Кула, черный и лохматый словно чертик, сидел рядом, поглядывая то на стадо, то на меня. Стоило мне пожелать, как он срывался с места и мчался, чтобы вернуть оленей.
Я принялся внимательно наблюдать, как Динтоде использует свою собаку, и тут же проверял его приемы на деле. Они были очень просты. Самое главное было у собак врожденное: они никогда не пытались отрезать оленя от
стада, гоняли только по краю. Впоследствии я наблюдал точно такое же поведение и у щенков, впервые выпущенных в стадо. Оказалось, что так же ведут себя волки. Словом, в тот день для меня открылась целая новая группа явлений, я получил множество интересных сведений. Но самым главным были вновь обретенные власть над стадом и уверенность в себе.Когда мы подогнали стадо к чуму, уложили его и отправились пить чай, я рассказал Мереме о своем открытии. Довольный удачей, я сначала не заметил, что он слушает очень хмуро. Вдруг Мереме перебил меня:
— Наверное, ты давай кончай работать.
— Почему?
— Ты плохой человек.
— Но почему?
— Зачем так сердился. Я думал — ты драться со мной хочешь.
Привычная для меня озабоченность на лице Мереме сейчас сменилась какой-то ожесточенностью. Он смотрел на меня, словно видя впервые и не зная, чего можно от меня ждать. Я попытался оправдаться:
— Да что ты, Мереме! Я же на себя был зол. Обидно было, что не смог пригнать стадо домой, держать как следует.
— Любой человек может отпустить стадо. Если каждый будет сердиться, как тогда работать?
Обида Мереме была для меня неожиданной. И уходить из стада мне очень не хотелось.
Я сказал:
— Не сердись, Мереме. Каждый может сделать ошибку. На первый раз должен меня простить.
В моем багаже была бутылка. Я попросил у Лентоле несколько кружек, разлил в них содержимое. Позвали всех пастухов и дружно выпили.
Вскоре мои товарищи, разговорившись, перешли на родной нганасанский язык, который я понимал с трудом. Задумавшись о своем, я поймал себя на мысли, что, даже не понимая речи товарищей, я не могу смотреть на них как посторонний. Я слишком свыкся с их лицами, манерой вести себя и разговаривать.
Наше кочевье снова ускорилось. И оленей, и моих товарищей охватила лихорадка движения. Гуси, утки, чайки, соколы, еще недавно обгонявшие нас, теперь загнездились, а мы все шли и шли вперед.
Незамирающий день, теплынь меняли тундру очень быстро. Она отмякала, становилась пружинистой, местами топкой. Все длиннее отрастала трава, и вместе с ней подымался комар. Все реже выдавались часы, когда дул ветерок и можно было откинуть капюшоны. Все более непослушными становились олени.
Возле одного из озер мы задержались на сутки, чтобы порыбачить. Ночью дежурил Мереме. Утром он очень долго не пригонял стадо. Динтоде, старик Чегоде и я сидели возле дымокура, ждали Мереме. то и дело поглядывая в тундру. Все молчали, не хотелось ни о чем говорить. Чегоде временами закрывал глаза: или дремал, или жмурился от дыма. Динтоде же сидел неспокойно. Все время мял левой рукой локоть простреленной правой — наверное, она ныла, — иногда поднимал к глазам бинокль.
Наконец показалось стадо. Мереме подошел к нам, присел отдохнуть. Через несколько минут он сказал:
— Оленей в тундре оставил.
— Много?
— Может быть, сто.
Мереме сказал это очень спокойно, и точно так же мы восприняли его сообщение. Невольно я вспомнил, как вел себя и что переживал в тот день, когда не смог собрать стадо.
Чегоде остался с основным стадом, а мы с Динтоде отправились за ушедшими оленями. Они были уже далеко. Поначалу расстояние между нами почти не уменьшалось. Олени часто пропадали из виду, спускаясь в распадки или скрываясь за холмами. Потом мы начали их догонять. Было очень жарко, но комары не позволяли нам снять капюшоны и рукавицы. Я старался не сердиться, зная, что «на комаре» главное — выдержка.