Журнал «Вокруг Света» №03 за 1971 год
Шрифт:
Ю. Лексин, В. Орлов (фото), наши спец. корр.
На пороге Кара-Богаз-Гола
Три недели подводной работы на Каспии пролетели быстро. Ходили мы под воду у Кулли-Маяка, и под Бекдашем, и у залива Кара-Богаз-Гол, и в районе Кызылсу, что значит «красная вода». Но самым интересным было погружение в водопад в проливе, идущем в Кара-Богаз-Гол.
Пролив этот единственная в своем роде морская река, текущая из Каспия в залив, который за свой ненасытный нрав именуют «Черной Пастью». Тысячи тонн
Это было наше особое задание. Ученых интересовало, как много рыбы проходит через порог в проливе Кара-Богаз-Гола. Известно, что рыба, прошедшая через каменную гряду в проливе, погибает в чрезмерно соленых водах залива.
«Особое задание» было непосредственно связано с главной целью экспедиции ВНИРО (1 Всесоюзный научно-исследовательский институт морского рыбного хозяйства и океанографии.), которая обследовала восточное побережье Каспия. Мы, аквалангисты, были одним из ее отрядов. И хотя наша основная задача заключалась в том, чтобы выяснить чисто практический вопрос: сколько и где можно добывать раков (судя по статистике последнего столетия, добыча раков в самом продуктивном месте — Красноводском заливе — значительно сократилась), нам нередко приходилось «переключаться» на другие работы.
Наблюдения, полученные всеми звеньями экспедиции, должны были сложиться в единую картину подводной жизни восточного Каспия.
...Первым погружался в водопад Олег Яременко.
Прыгнув в облако пены, он моментально исчез в водовороте, утащив за собой несколько метров страховочного шнура. Мы вытащили его на поверхность, протерли маску и очистили лицо от пены, и только после этого он бодро сообщил нам, что погружаться можно. Олег вторично ушел в омут и пробыл там минут двадцать. После погружения, когда мы снова очистили его от пены и песка, он сказал, что там, под пеной, очень здорово, но если хотите знать подробности, то полезайте сами.
Надо сказать, что, несмотря на летнее пекло, погружались мы в гидрокостюмах. Если на раскаленном, как сковородка, песке стоять голой ногой было невозможно, то в воде ноги моментально сводило судорогой. Мы этого даже не ожидали, потом поняли: перепад температур воздуха и воды — почти в тридцать градусов! — создавал обильное испарение и перемешивание потока.
Нащупав ногой под хлопьями пены поток воды, я соскользнул в него, стараясь побыстрее смыть с маски белую пелену и «обрести» зрение. Поток подхватил и начал крутить меня, отрывая от страховочного шнура и колотя о берег. И все же я сразу успел заметить, что под пеной так же светло, как и подо льдом, но это было единственное сходство. Впервые я пожалел, что взял с собой фотобокс. Держа его в одной руке и пытаясь свободной рукой зацепиться за скалу, я крутился на поверхности, выносимый потоком. Наконец, изловчившись, я прижался к крутому склону берега и, как альпинист, извиваясь, пополз вниз по скалам. Все крутилось и ревело вокруг, но, плотно сжав зубы и удерживая во рту загубник от легочного автомата, резиновые трубки которого уносились водой, я пытался продвигаться вниз. Дважды поток срывал меня со склона, выбрасывая на поверхность. Все начиналось сначала. Я освобождал ноги, запутавшиеся в страховочном конце, барахтался в пене, ощупью отыскивал берег и снова начинал погружаться, карабкаясь по склону. Наконец мне удалось уползти на пятнадцатиметровую глубину и там, обхватив ногами камень, торчавший из склона, осмотреться.
Вокруг — в голубой ревущей струе — мелькали тысячи воздушных пузырей. Видимость была около трех метров. Сбоку от меня, как в чертовом колесе, кружилась стая крупной кефали. Рыбины рядами выплывали из глубины и, попадая в верхнюю, идущую от порога струю, уносились прочь. На смену сметенным появлялись новые ряды, гонимые донным противотечением; они также уносились потоком, и все повторялось вновь. Этой картине аккомпанировал грозный рев: казалось, что надо мной несутся сотни локомотивов. Крутой береговой склон, к которому я прилепился, был начисто вылизан и приглажен потоком, а множество зеленых нитей-водорослей, невесть за что цеплявшихся, — словно причесаны.
Побывав в потоке множество раз, мы пришли к единодушному мнению: рыбу «Черная Пасть» пожирает с не меньшим аппетитом, чем каспийскую воду. Это мы и сказали ученым.
Есть много проектов сохранения рыбы в этом районе, и один из них — это плотина поперек пролива. Поставить плотину, видимо, технически возможно — глубина пролива невелика, но вот как повлияет закрытие доступа морской воды в залив на химические процессы, идущие в перенасыщенном соленом растворе? Этого пока никто не знает.
Ясно одно: нужны комплексные исследования для решения этой проблемы, и нам, аквалангистам, наверно, еще не раз придется погружаться в «Черную Пасть».
А. Рогов
Эпилог на Сосновом острове
История ведет отсчет на века и годы. Иногда она ведет счет на дни.
Космическая пыль, сгущаясь, становится звездой. Время, сбиваясь с размеренного бега, тоже уплотняется в звездные свои часы, и свет их тогда не гаснет. Семьдесят два дня в Париже весной 1871-го видны нам четче иных десятилетий.
Мы всматриваемся в столетней давности портреты людей Коммуны:
Луи-Эжен Варлен, рабочий-переплетчик, член Интернационала. Шарль Делеклюз, журналист. Лео Френкель, ювелир-венгр, делегат труда в рабочем правительстве. Рауль Риго, двадцатичетырехлетний прокурор Коммуны. Ярослав Домбровский, польский патриот, русский офицер и главнокомандующий парижских повстанцев. Вайян, делегат просвещения. Гюстав Курбе, председатель Комиссии художников. Луиза Мишель, учительница, «красная дева Монмартра». Эжен Потье, это его слова — «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов...»
Удивительные лица. Одухотворение написано на них.
«Париж рабочих с его Коммуной всегда будут чествовать как славного предвестника нового общества», — написал Маркс в день, когда пала последняя баррикада федератов. Это действительно были новые люди.
Противники революций напирают всегда на то, что они несут с собой разрушение. Неправда. Революция — непременно творчество людей, отрезанных до этого сословными рамками или отвращенных целями прежнего режима. Авантюрист — тоже деятельная личность. Но его установка — «прежде всего для себя». Те, кого мы зовем героями, вершат прежде всего для общего блага.
Коммунары, по ленинским словам, «творили чутьем гениально проснувшихся масс». И в этом творчестве обрели себя люди, глядящие на нас сегодня с выцветших фотографий.
Палач Коммуны генерал Галифе оставил для потомков не только штаны своего имени, но и знаменитую фразу. Остановившись перед строем пленных коммунаров, генерал сказал:
— У него интеллигентное лицо, вот у этого. Расстреляйте его!
Впрочем, убивали не только по этому принципу. Врываясь в дома, требовали показать ладони. Если видели на них мозоли от рукоятки станка или следы ружейного масла, тащили на убойное место. Или вот свидетельство версальца, председателя суда Гарсена: «Всех, кто носил итальянскую или польскую фамилию, предавали смерти без всяких объяснений». Убивали также опознанных как активистов.