Журнал «Вокруг Света» №03 за 2006 год

Пайман (энергично):Срывать маски с тех, кто распоряжается людскими судьбами, как это делали и Мольер, и Брехт, и мой предшественник Хайнер Мюллер. Показывать смехотворность так называемой власти. Делать все, чтобы мы ИХ (!) не боялись, и продолжать жить по своим правилам, проявляя солидарность и сострадание друг к другу. Неустанно искать красоту.

(После выразительной паузы):Немецкий журналист здесь обязательно спросил бы меня: «И таким образом вы надеетесь добиться для людей лучшей жизни?..»

Воспитание рода человеческого — слишком деликатное дело. С ним надо осторожно обращаться, особенно если учитывать потенциальную силу прямого воздействия на зрителей. В течение тринадцати лет я служил, как вы знаете, директором Бургтеатра в Вене. Так вот: знаете, почему это заведение было построено? Потому что император Франц-Иосиф однажды сказал: «Я хочу подарить моим венцам подлинно национальный театр, чтобы они лучше себя вели». И с тех пор, если популярный артист из тамошней труппы выходил на сцену, например, в роли Лопахина, надев белые перчатки, на следующий день такие же покупала себе вся столица.

Автор:Возможно, австрийцам просто свойственна особая восприимчивость к художественному примеру? Вряд ли после вашей «Кураж» берлинцы выйдут на улицы с барабанами.

Пайман:…Ну, Берлин вообще варварский город. Здесь публика ощущает себя «столичной», оставаясь на деле глубоко провинциальной. Макс Рейнхардт бежал из Германии не только от нацистов, но и от берлинцев… А я еще в самом начале карьеры сказал, что хочу быть колючкой в заднице местного истеблишмента.

Автор:Сегодня левые вас упрекают в том, что именно ею (колючкой) вы и не являетесь.

Пайман:Видите ли, ситуация на Западе такова: люди, в чьих руках сосредоточилась реальная власть и с которых следовало бы спросить за то, что происходит в мире, выглядят вовсе не так, как мы себе их раньше представляли. Милые, образованные люди…

Автор:…Которые с удовольствием ходят в ваш театр…

Пайман:…И меня приглашают к себе в гости. Все эти промышленники, банкиры, политики, про которых мне все кристально ясно: они продажны, они — истинный и главный источник несправедливости.

Автор:Враг замаскировался?

Пайман:Да, он стал как бы невидим. С кем бороться? Почему, если все сильные мира сего так благонамеренны, умеренны, умны, доброжелательны, повсюду продолжают твориться ужасы?

В шекспировском «космосе» источник несчастий всегда на виду: коварный Ричард, преступный Макбет. Во времена Горького или Достоевского мы твердо знали противника: это тот, кто нас эксплуатирует и унижает. Даже когда шла Вьетнамская война, жизнь еще представала в чуть более простом виде: не правы американцы, они ведут войну против народа, который борется за независимость. Сегодня же проблема критики затруднена до предела: нет ни одного общепризнанного злодея!

(Несколько остыв):Сейчас в Германии полно режиссеров, которые показывают на сцене какую-то бессмысленную белиберду, просто разбрасывают осколки разваливающейся художественной системы. Артисты у них уже не играют людей из плоти и крови, а просто скачут, рычат и швыряют чем-то друг в друга, они существуют в донельзя циничном, бесплодном мире… Мне неохота заниматься подобными вещами.

Автор:А чем охота?

Пайман:Надо снова начинать с малого. Пусть люди, играя перед другими людьми, показывают им свои страхи — и как с ними можно справиться. Пожалуй, в современных условиях это единственно возможная «терапия» и единственный шанс на выздоровление… Речь идет о традиционной, испытанной модели нашего европейского театра — театра высказывания прежде всего (у других народов — другие традиции: вспомните японский Но, Пекинскую оперу, искусство жеста). Если есть чтото общее между Стриндбергом и Чеховым, Горьким и Мольером, Гольдони и Брехтом, так только звучащее слово. Поэзия текста. Ее я буду утверждать и сохранять в моем театре. Мои единомышленники — поэты.

Действие IV.

Будущее. Работа

Сцена I. Хозяйство

Теперь мы в одном из обшарпанных проходов закулисья. Через четверть часа начнется репетиция. Мимо пробегают двое опаздывающих артистов. Они весело приветствуют нашего провожатого и останавливаются перекинуться парой слов.

Сам Вернер Риман все еще числится в труппе, но давно уже не появляется на сцене. В последнее время он совмещает обязанности завхоза и экскурсовода. Проще говоря — никто, кроме него, не знает, где и что в этом доме лежит и стоит, а также где оно лежало и стояло раньше, будь то суфлерский экземпляр текста или подставка под рождественскую елку. Память у него феноменальная плюс бойкое чувство юмора (вещь в театральной жизни необходимая). Например, Риман важно сообщает актерам, что ему наконец удалось найти претендентов на покупку здания, вот гости из Москвы интересуются…

Те, кажется, верят ему на минуту: лица вытягиваются.

Их можно понять, поскольку дело со зданием на Шиффбауэрдамм действительно сильно запуталось. В ГДР оно, естественно, было национализировано, а после объединения Германий вернулось к наследникам прежних владельцев — семье Вертхайм, ныне проживающей в Нью-Йорке. Правительство Берлина вроде бы изъявило желание выкупить легендарный театр, но пока шел поиск денег (их в этом городе не хватает хронически), Рольф Хоххут, довольно известный немецкий драматург, съездил за океан и убедил Вертхаймов переписать помещение на него за какую-то символическую сумму. Так что теперь у «Ансамбля» есть законный владелец, человек интеллигентный, но капризный, ладит он далеко не со всеми, особенно молодыми членами труппы, которые, естественно, все более стремятся перехватить знаменитую «марку» в свои руки.

Сцена II.

Привет будущему из прошлого

…Смекнув, что продажа здания — пока что шутка, молодые артисты выразили желание присоединиться к «клубу русских миллионеров» и разбежались по гримеркам.

Риман (спохватившись):Ой, пока они не начали, пойдем скорее, я вам еще кое-что покажу!

От автора:Мы галопом мчимся по витой лестнице куда-то глубоко «вниз» и наконец оказываемся под сценой.

Риман (торжественно указывая пальцем вверх):Знаете, что это такое?!

От автора:На первый взгляд ничего особенного: по окружности деревянной площадки диаметром метров десять, не больше, расположены черные диски, вставленные в круглый рельс. Они, собственно, и вертят сцену. Ну и что?

Риман:Это тридцать два колеса от советского танка Т-34. Они появились у нас так: театр надо было перестраивать, а материалы начисто отсутствовали. Тогда Хелена Вайгель — умная была женщина и находчивая — отправилась в Карлсхорст, в Советскую администрацию по вопросам культуры (или что-то в этом роде) и попросила выдать ей два выгоревших танка. Русские, конечно, удивились: дескать, не успели этих немцев победить, а им опять оружие подавай. Но все-таки удовлетворили просьбу. Тогда в чем-в чем, а в подбитой технике недостатка не наблюдалось…

…И вот посмотрите: с тех пор механизму износу нет! «Сцена мира», как называл ее Брехт, стоит на боевых колесах!

От автора:Эти лозунги наш собеседник явно возглашает не в первый раз: чувствуется репетиционная база. Но нам пора подниматься обратно за кулисы — рабочие сцены уже приступили к исполнению своих обязанностей.

Риман (на ходу):Вот здесь была комната Вайгель, ей нравилось, что окна выходят на внутренний двор. Всегда видно, кто ушел, кто не приходил вовсе… А там, в другом крыле, — кабинет Брехта.