Журнал «Вокруг Света» №04 за 1963 год
Шрифт:
Чувствуется, что наш приезд — большое событие в поселке. К дому старосты собираются мужчины. Женщин не видно. Лишь изредка нет-нет да и мелькнет где-нибудь любопытное женское лицо. Сидим за столом, пьем душистый зеленый чай и ведем беседу о новостях на острове. Наконец, выполнив положенный по обычаю вступительный ритуал, Сударсоно (Сумпитан — духовое ружье в виде трубки длиной от полуметра и больше, из которого стреляют небольшими отравленными стрелами.) начинает объяснять цель нашего приезда. Показывает на карте, где пройдет дорога, рассказывает о том, что каждый сможет без труда поехать
Но, оказывается, никакой агитации и не нужно. Староста заявляет, что он сам возглавит бригаду и, если надо, все будут работать с рассвета до наступления полной темноты.
Вечер. Перед каждым домом горит свечка или небольшая керосиновая лампа-фонарь, слабо освещая улицу. Откуда-то доносится мелодичная грустная даякская песня. Мы сидим на берегу Кахаяна. Староста рассказывает об обычаях даяков, о даякском суде чести.
Есть три священных принципа у даяков — честь, правдивость и мужество. Горе тому, кто нарушит один из них. Даже если обвинение не доказано, только кровью можно смыть позор подозрений и восстановить доброе имя.
Для испытания обвиняемого на одном из деревьев строят узенькую площадку, а вокруг, в зарослях, прячутся три искусных стрелка из сумпитана. У каждого по одной отравленной стреле, и все трое должны выстрелить в течение определенного отрезка времени. У обвиняемого — небольшой щит. Если он сумеет отбить все три стрелы — подозрение ложно. (Даяки считают, что невиновного защищает от смерти дух его предков.) Ну, а если хоть одна стрела оцарапает жертву — это будет конец, почти мгновенная смерть. Если испытание кончается благополучно, счастливы все, даже обвинители, — ведь в общество возвращается полноправный, мужественный и честный человек.
5 декабря
Живем в палаточном лагере, прямо в джунглях.
ЧП. Почти двое суток шел непрерывный- тропический ливень, и нас затопило. Маленькие речушки превратились в мощные потоки. Мы вымокли до нитки.
Удачно, что вовремя кончили работу. Но весь инструмент и оборудование можно вывезти только на машине, а о ней сейчас и думать нечего.
Читаю «Мать» Горького в индонезийском переводе. Затем перевожу для наших на русский. Так быстрее проходит время.
6 декабря
Вода спала, но дорога размыта, и на машину в ближайшие дни никакой надежды нет. Решаем, чтобы не терять времени, все наиболее ценное вынести на себе.
И вот долгий-долгий переход. Чтобы пройти каких-то 15 километров, нам потребовался почти целый день. Через сотню-другую метров отдыхаем — очень тяжело и неудобно тащить оборудование. Но все-таки часам к четырем добираемся до хорошей дороги, там нас уже ждут. Еще один трудный этап позади.
Почти у всех нас есть маленькая, вручную нарисованная схема трассы будущей дороги. Сегодня вечером еще несколько сантиметров ее будет заштриховано красным. А за этими сантиметрами — девять незабываемых, как мы их назвали, «болотных» дней.
20 декабря
Живем на воде, в понтонных домиках. В каждом могут разместиться четверо. Тесновато, душновато, зато гораздо удобнее проходить трассу.
Вечером заядлые рыболовы удят рыбу прямо из окошка. Очень тихо, только с противоположного
берега доносится печальная, заунывная мелодия. Лучи уходящего солнца, облака немыслимых форм и цветов, музыка — все сливается в одно целое.— Даяк умер, — говорит техник Деде, местный житель. — Брат Яриков, ты хотел бы посмотреть, как хоронят даяка?
На утлом челне мы переправляемся через Кахаян. Почти совсем стемнело, и река кажется бесконечно широкой. Могучая стена зарослей. На прибрежной гальке горит костер. Около него лежит умерший.
Узкое длинное пламя отбрасывает ровный круг света, на границе света и тени смутно вырисовываются фигуры сидящих на корточках людей. Чуть-чуть раскачиваясь, они тихо напевают. Проходит час, другой... Не меняются позы, ритм, все так же горит костер. Лишь с рассветом даяки встают, берут на плечи открытый гроб и поднимают его на вершину дерева. Останки целый год будут лежать там, открытые солнцу, дождю, ветру, джунглям. А через год то, что осталось от даяка, снимут и положат в маленькую часовенку перед домом. Когда свершится эта последняя церемония, по поверью, «дух предка войдет в дом даяка».
31 декабря
Вечер. Мы все сидим за столом и ждем. Стрелка приближается к 12. В углу мерцает празднично убранная пальма. Начало нового года возвестит наш будильник.
И вот он пришел.
А через четыре с половиной часа мы опять все вместе. Скоро рассветет, но ведь в Москве еще только двенадцать. И мы слышим, как из нашего старенького «транзистора» сквозь помехи, шумы пробивается бой курантов. Знакомый голос произносит: «С Новым годом, дорогие товарищи!»
Это поздравляют и нас. И нам кажется, что в углу стоит елка, что на улице снег и мороз и не джунгли за окном, а московские, киевские, ленинградские проспекты... С Новым годом, ребята!..
17 января 1961 года
Мы в Минтине. Осталось пройти последний участок трассы до Парабингана, и полевые изыскания будут закончены.
Последний, но самый трудный. Мы знаем об этом и со слов индонезийцев и по белому пятну на карте, означающему, что это совсем не исследованный, почти не населенный огромный район.
Минтин... Есть только название, и больше ничего. С трудом нашли в джунглях мало заросший участок — огромное болото. Выстроили четыре деревянных домика на сваях, сделали узкие мостики между ними да еще огородились, насколько это возможно, колючей проволокой, чтобы реже забредала к нам всякая хищная тварь. Вот и весь наш лагерь-городок. И полетели дни — напряженные, похожие друг на друга.
Утром по узкому мосточку гуськом совершаем перебежку в контору. Воздух наполнен огромными осами. Даяки утверждают, что они способны закусать до смерти.
Нестерпимо душно — ведь вокруг болото. Голова гудит, все тело в испарине. Единственное спасение — работа.
К двум часам кончаем, обедаем и разбредаемся по своим домикам. Часам к пяти, когда солнце начинает скрываться за деревьями, налетают комары. Их великое множество — простые, малярийные, опасные и неопасные, но все огромные и очень больно кусающиеся. С тоской вспоминаем наших добрых маленьких северных комаров.
Все-таки решаемся на прогулку. Гуськом — по мосткам едва-едва могут разойтись два человека, — приплясывая и отбиваясь от комаров, минут двадцать-тридцать «гуляем».