Журнал «Вокруг Света» №04 за 1983 год

Навстречу нам за углем спешит советский сухогруз. По морскому обычаю мы обоюдно приспускаем флаги и, приветствуя друг друга гудками, расходимся. Советские угольные рудники Баренцбург и Пирамида связаны оживленными морскими путями с Мурманском и Архангельском, куда доставляют уголь, добываемый нашими горняками по договору с норвежским правительством.

Океан после вчерашнего шторма еще не может успокоиться. Он медленно, глубоко вздыхает мертвой зыбью. Над судном парят чайки, ожидая, пока кок или кто-нибудь из пассажиров бросит за борт что-то съестное. Мои спутники ушли, а я продолжаю смотреть на полоску снежных вершин, похожих на оледеневшие волны, постепенно исчезающие в белесой дымке, и прошлое все больше захватывает меня, возвращает в теперь уже далекие тридцатые годы. Тогда мы только начинали добывать уголь на Шпицбергене, и грузовой пароход «Байкал» шел к нашим горнякам.

19 ноября 1939 года. Я сижу за столом в радиорубке старого парохода «Байкал». Судно слегка раскачивается, и тусклый свет керосиновой лампы ползает по стенам.

Идут пятнадцатые сутки с того дня, когда сухогруз, сбившись с курса, наскочил на подводные скалы у юго-западной оконечности Шпицбергена. В рубке — минус пятнадцать. Негнущимися от холода пальцами я принимаю штормовое предупреждение: «В районе северной части Баренцева моря ожидается быстрое усиление северо-западного ветра до ураганного».

«Скоро начнется, нужно доложить капитану», — думаю я.

С начала аварии хлынувшая в пробоины вода затопила кочегарку и машинное отделение. С тех пор мы без электрического света и отопления. Некоторое время я без результата толкаю примерзшую дверь рубки и, только поддев ее большой отверткой, выбираюсь на палубу. Около двенадцати часов. Где-то далеко за горизонтом светит солнце. Но его лучи не могут рассеять полярную ночь и создают лишь видимость призрачного рассвета. Плотный семибалльный норд-вест при двадцатиградусном морозе насквозь продувает не только легкое пальто, но, кажется, и все тело. Этот рейс в Арктику для меня оказался совершенно неожиданным: в Мурманске ночью меня сняли с «Аргуни», уходившей в Англию, и послали на «Байкал» заменить заболевшего радиста. «Хорошо еще, что эпроновцы (ЭПРОН — экспедиция подводных работ особого назначения; в 1941 году на базе ЭПРОНа создана Аварийно-спасательная служба СССР.) дали обшитые кожей валенки», — думаю я.

1 Спардек, спасательные шлюпки, радиорубка и надстройки покрылись толстым слоем льда от долетавших сюда брызг. Полузатонувшее судно раскачивается с креном на правый борт, и, чтобы не свалиться в воду, я передвигаюсь, хватаясь за все, что может удержать меня на скользкой палубе. Тяжелая арктическая волна, накатываясь, слегка приподнимает судно, а затем, перемахнув через фальшборт и задраенные люки трюмов, с шипением уходит в море. Теплая ветвь Гольфстрима, достигающая этих мест, еще борется с леденящей стужей, и вода парит, но на ее поверхности уже появилось множество тонких прозрачных льдинок, которые слабо шуршат, гонимые волнами и ветром. Из снежной пелены в полумиле от судна проглядывает что-то огромное, непрерывно меняющее свои очертания. Это низко бегущие облака, попадая в ловушку между ниспадающим ледником и изломом гористого берега, завихряются в молчаливом хороводе. Под ледником видна высокая черная каменная стена. Кажется, она тянется без начала и конца. В разрывах снежных зарядов у береговой черты открываются острые скалы. Вокруг них серыми бурунами кипит вода. Мрачная стена подавляет все вокруг и вместе с нависшим над ней ледником устрашающе громоздится над судном. Мористее изредка мерцают слабые огни спасательных кораблей. Две гряды скал, около которых пенится вода, не позволяют им подойти к нашему судну ближе трех миль. Луч прожектора освещает в серо-зеленой толще воды фигуру водолаза, который пытается найти новое повреждение в днище. Его светлый скафандр то появляется на фоне темной, поросшей шевелящимся мхом подводной скалы, на которой сидит судно, то исчезает, когда приходит новая волна.

Команда, потеряв счет дням, непрерывно скалывает с палубы лед. Эту, кажется, бесконечную и бессмысленную работу нельзя остановить ни на минуту. И без того отяжелевшее от воды судно за несколько часов может превратиться в глыбу льда и затонуть.

Капитан с мешками под глазами от бессонных ночей смотрит на «штормовое предупреждение» и молча передает его командиру спасательного отряда ЭПРОНа — плотному крепышу с темно-коричневым обветренным лицом и большими красными руками. Тот внимательно читает радиограмму.

— А, черт, опоздали на день. Завтра вывели бы судно на чистую воду. Пойду поднимать водолазов.— И с этими словами выходит из каюты.

Эпроновцы из Мурманска прибыли на четвертый день после аварии. Спущенные со спасателя «Память Руслана» шлюпки благополучно прошли через гряды скал и подошли к «Байкалу». Рослые краснофлотцы, одетые в полушубки, вместе с командой судна, несмотря на сильное волнение, в считанные минуты выгрузили тяжелое спасательное имущество. Не прошло и часа, как помпы эпроновцев уже откачивали воду из трюмов. Водолазы при свете прожектора спустились в стылую воду, а часть спасательного отряда вместе с командой «Байкала» заделывала пробоины в трюмах и кочегарке. Краснофлотцы и моряки работали споро, как умеет в трудный час работать русский человек, не обращая внимания ни на колючий ветер, ни на мрачную черную стену с нависшим над ней ледником.

Я совсем закоченел и иду погреться на камбуз, единственное теплое место на судне. Небольшое помещение до отказа набито отдыхающей сменой моряков и эпроновцев. Тусклый свет керосиновой лампы освещает обожженные морозным ветром усталые лица, покрытые жесткой щетиной. Увидев меня, моряки теснятся, уступив уголок у печки:

— Вы что, лучшего места не нашли, где можно было бы приткнуться к берегу? — улыбаясь, обращается старшина водолазов к боцману.

— Да мы ничего, — отвечает вместо него рулевой. — Когда шторм начал прижимать нас к берегу, капитан на всякий случай взял мористее на десять градусов, но и этого, как видно, оказалось мало. Вот мы и очутились здесь.

Поднимаясь в свою рубку, замечаю: свист ветра как-то изменился. На волнах появилась мелкая рябь, на глазах превращающаяся в пенящиеся гребешки, за которыми стремительно надвигается серая стена шквала. Под его ударом судно скрипит, еще больше заваливается на правый борт, но все же удерживается на месте. Мчащаяся за шквалом гигантская волна поднимает пароход и с силой бьет о скалу. Шлюпка левого борта, сорвавшись с кормовых талей под тяжестью намерзшего льда, начинает метаться по палубе, круша все вокруг. Едва я вскакиваю в рубку, как шлюпка грохает по двери. От стремительной бортовой качки и резких ударов судна о скалы даже в радиорубке трудно устоять на ногах. Среди воя ветра и шума волн слышится резкая пулеметная дробь рвущихся заклепок на стальных листах обшивки корпуса парохода.

Пятнадцать часов — время выхода в эфир. Включаю приемник и тут же слышу характерные сигналы передатчика ледореза «Литке» со своими позывными: «Байкал», «Байкал», вас потеряли, дайте радиопеленг». Пытаюсь, запустить аварийный передатчик, но аккумуляторная батарея не действует, пляшущий свет керосиновой лампы высвечивает стрелку вольтметра, стоящую на нуле.

Привязав к поясу пальто нож, плоскогубцы, большую отвертку, два зачищенных куска провода и два крепких конца линя, прикрепляю к спине шерстяной матрац, с которым в последнее время нес вахту — так теплее. Лампу решаю с собой не брать: ее скорее всего загасит ураган, и, возвратясь в рубку, я окажусь в темноте.

Шлюпка, казалось, утихомирилась и больше не грохочет.

Поддеваю отверткой дверь и выбираюсь на палубу.

Короткий арктический дневной полусумрак окончился. Ураган ярится по-прежнему. Он перемешал воздух с морем, снегом и льдом и с силой вгоняет плотную колючую массу в мои легкие. Невольно сжимаюсь, стараясь уменьшиться в размерах, верчу головой, пытаюсь найти такое направление, где можно вдохнуть полной грудью. Я боюсь потеряться в воющем мраке и не выпускаю ручку двери. Судно по-прежнему раскачивается с борта на борт и содрогается от ударов о скалы. Задыхаясь от жгучего морозного ветра, нащупываю стальную оттяжку дымовой трубы у аккумуляторного ящика и привязываюсь к нему. Затем открываю тяжелую крышку ящика и прикрепляю ее к нижней части оттяжки. Сняв рукавицы, в темноте ощупываю соединения элементов батареи, пока не обнаруживаю разрыв цепи. Стенка ящика проломлена, очевидно ударом шлюпки, и одна аккумуляторная банка разбилась. Вылившаяся из нее серная кислота, перемешанная с водой, плещется внутри ящика, грозя вывести из строя всю батарею. Зачистив ножом электроды, я на ощупь, минуя разбитую банку, соединяю их проводом. Закончив ремонт, пытаюсь подняться, но обнаруживаю, что не могу даже сдвинуться с места.

Оказывается, пока я работал, присев на корточки, низ матраца примерз к палубе, а лямки и линь, которыми я обвязался, превратились в сосульки. Обколов лед, перерезаю одну лямку матраца, когда что-то большое и серое наваливается на меня, и я на какое-то время лишаюсь сознания. Оказывается, шлюпка снова сорвалась с места и, разворачиваясь, ударила меня в бок, а затем, протащив по палубе, забросила за аккумуляторный ящик. С трудом соображая, где нахожусь, долго прихожу в себя. Нет желания не только встать, но даже пошевелить рукой. Вода, пробравшаяся к окоченевшему телу, уже не обжигает леденящим холодом. Ни с того ни с сего вспоминаю щенка, которого подобрал на пирсе в Мурманске. Мне даже мерещится, что щенок за пазухой и согревает меня.