Журнал «Вокруг Света» №04 за 1992 год
Шрифт:
Настала пора рассказать о его книге «Типы донских казаков и особенности их говора». Хорошая книга... А впрочем, что рассказывать о ней, если весь мой рассказ и появился после ее прочтения. Остается только привести цитату и сказать, что прав Е.П.Савельев, абсолютно прав.
«Население Дона в половине XVI столетия относится к четырем главным элементам древнего казачества, народа, резко отличающегося своим антропологическим типом как от великороссов, так и малороссов, то есть такими физическими особенностями устройства туловища, ног, в особенности голеней, головы и лица, которые заставляют всякого, хорошо во всех отношениях изучившего казачество, выделить природного казака из массы других народностей,
И весь тут сказ! Ни убавить, ни прибавить.
Теперь я всматриваюсь в лица знакомых и незнакомых мне людей, и если это казак, то меня тянет поздороваться и обняться с родным братом. Ибо дальше Е.П.Савельев в книге приводит сравнение внешности казаков с некоторыми народами Северного Кавказа и говорит об их «поразительном сходстве!». «Но иллюзия тотчас пропадает, когда заговоришь с ними по-русски: они ни слова не понимают».
И вот здесь Савельев допустил свою единственную ошибку — а зачем им, кавказцам, было понимать по-русски, если они не забыли родной, половецкий язык? Допустить мысль, что это один народ, Савельев не решился.
Хотя сам же чуть позже отмечает влияние половецкого языка на речь казаков, разбирая особенности южнорусского говора: «В настоящее время говор этот под влиянием народных школ и полкового обучения до того сгладился, что не далеко уже то время, когда он совсем исчезнет». Остается лишь добавить, что слова эти написаны в начале XX века.
После прочтения книг Е.П.Савельева мне многое, кажется, стало ясно, например, то, почему в старинных обрядовых песнях кумыков часто вспоминаются Анна-Дон (дословно Матушка-Дон), Кырым, Кубан и другие географические объекты, лежащие далеко в стороне от моего родного Дагестана...
По вечерам мы рассматривали фотокарточки, которые Фекла Павловна хранит в полиэтиленовом мешочке. Фотокарточки разные: старые и не совсем. Но о каждом человеке на них моя хозяйка подробно, неторопливо рассказывала.
— Мышка забралась, пообточила, — проговорила она, взяв фотографию, на которой осталась лишь часть того, что было, ведь далеко хранились эти фотографии там, куда только мышка и пролезет. — Вот этот — отец мой. Справный казак был.
На меня смотрел из того времени усатый молодец, подтянутый, как струна, как пружина, готовая спустить боек. И начался рассказ про отца, про его жизнь, так нежданно оборвавшуюся... Ничего не бывает теплее этих тихих воспоминаний в казачьей хате, где в углу стоит железная кровать с никелированными шишками, на ней спал этот человек из того времени, рядом с кроватью шкаф с мутным от старости зеркалом, сюда этот человек из того времени вешал свою черкеску... Казалось бы, ничего не изменилось в комнате с тех пор. Только нет того человека! Нет казака, его потомки уже не казаки. К сожалению.
С 1918 по 1921 год, словно раскаты грома, гремели расстрелы в казачьих станицах. Били друг друга казаки нещадно: красные шли на белых, белые красным кровь пускали. Повоевали братья всласть, вдосыть. А тот, кто «в красных портках на казачьем коне» сидел, довольный потирал руки: «Да здравствует славное трудовое казачество», — орал во все горло гадина.
Поредели станицы, будто слепые пропололи здесь огороды, — все повыдергивали. Мужчину на улице не встретить было. Около станицы Архонской лес начинался, там казаки скрывались. Да от судьбы разве скроешься?
...Нынешний председатель колхоза Дмитрий Михайлович Калиниченко тоже в ссылке побывал, правда, по собственной воле. Рассказывал, как его, пацана восьми лет, потеряли, когда арестованную их семью на вокзал везли. Так он, смышленыш, сам пошел туда, где эшелоны стояли. Приходит и говорит охраннику: «Пусти, дяденька, меня с папкой в ссылку». Пустили. А не пустили
бы — погиб парнишка...Вот так «трудовое К. вступило на путь социалистического строительства».
Мне старики рассказывали про Бобовникова, до сих пор помнят этого садиста в кожаной тужурке. «Насажаю, говорит, казачат на лавку и расстреливаю». И еще смеялся, негодяй: «У детишек голова, как арбуз, разлетается». В его руки чуть было и не попал Митька Калиниченко, будущий председатель колхоза-миллионера. Другие казачатки менее сообразительными оказались...
Видел я и Копии выписок из протоколов заседаний тройки НКВД Северо-Осетинской АССР. И против каждой фамилии написано: «10 лет» или «расстрел».
Наверное, из-за Троцких, Свердловых, Орджоникидзе, бобовниковых и отличаются теперь у Феклы Павловны фотографии — те, что старые, и те, что совсем не старые. Простите меня, дорогие братья, потомки славного половецкого племени, но предки наши совсем иначе на фотокарточках выглядят — гордость у них была, чего на современных фото запечатлеть не удается.
Не пойму: то ли раньше фотоаппараты лучше были? То ли фотографы?
Уезжал я из Архонской той же зеленой дорогой. Но деревья уже стояли, как на кладбище, через которое тянулась дорога.
Станица Архонская Мурад Аджиев, наш спец.корр. Фото В.Семенова
Джеймс Шульц. Сатаки и я. Часть IV
Окончание. Начало в № 1, 2, 3/92.
— Нет, ты ошибаешься, — небрежно сказал я, хотя в мое сердце, как удар ножа, вошел неожиданный и безмерный страх. — Ты же знаешь, что у этого человека уже есть два вигвама — в них живут двадцать его жен, и обо всех он должен заботиться. Зачем ты ему?!
— Но, если он захочет взять меня к себе, мой отец ему никогда не откажет. Три Бизона богат и могуществен. О, Апси, как я боюсь!
— Но он ничего еще не говорил. Даже, если дело обстоит так, как ты думаешь, он может еще долго ничего не предпринимать. А завтра ночью твой брат и я уходим в поход против Раскрашенных в Голубое. Мы быстро вернемся с одним, а может быть, двумя или тремя их знаменитыми серыми жеребцами. Тогда твой отец, без сомнения, разрешит нам сделать то, что мы хотим. Постарайся быть мужественной.
— Да. Я буду, буду мужественной. Но, пожалуйста, возвращайся поскорей! — отвечала она.
К нам подошла ее мать.
— Люди стали поглядывать на вас, — сказала она. — Лучше, если вы закончите ваш разговор.
И мы расстались.
На следующее утро, когда лагерь уже был разобран и мы с братом пригнали наш большой табун, неожиданно прискакал кроу Красное Крыло. Мой отец подружился с ним во время переговоров с белыми. Они часто вместе пировали и курили трубку, и кроу в знак дружбы подарил отцу несколько лошадей.
Улыбаясь, Красное Крыло сказал знаками моему отцу:
— Друг мой, теперь мы расстаемся. Я очень сожалею, что теперь долгое время мы не сможем вместе пировать и курить трубку.
— Твои мысли — это мои мысли. Я также огорчен, что мы должны расстаться, — ответил мой отец.
— И раз мы теперь пойдем в разные стороны, я прошу тебя дать мне что-нибудь такое, что бы напоминало мне о тебе.
— Скажи что — и это будет твоим!