Журнал «Вокруг Света» №05 за 1975 год

В большом, добротном доме Айваша мы пробыли сутки и услышали столько охотничьих рассказов, что хватило бы на целую книгу.

— Вот ты скажи, почему молодой не бывает мунишкером? — вопрошал Айваш и, подняв палец, внушительно объяснял. — Молодой как охотится? Побыстрей да побольше ему надо. Орел такую охоту не любит. Он красивую охоту любит. А если ты ему «давай, давай», он совсем летать не будет... Старый человек не спешит. Куда спешить, когда конец дороги видать? Старому человеку корысти не надо. Есть вон горы, Сары-беркут есть. Чего еще нужно-то?! У старого человека глаза, может, и похуже молодых глядят, зато красоту лучше видят...

За ночь ветер стих. Рано утром Айваш поднял нас.

— На сырт поедем, — сказал он по-русски. — На сырт долго ходить надо.

Мы ехали, поднимаясь все выше в горы, и солнце поднималось вместе с нами. Только в середине дня достигли мы урочища Кызыл-бош. Совсем мертвой казалась эта земля, если бы не горные голуби. Они взлетали со скал, быстрые, бесшумные, как тени.

Бесплодными были наши поиски. Но Айваш не унывал, поглядывал на нас веселыми глазами и пел песни.

— О чем он поет? — спрашивали мы.

— О том, что едем, ждем охоты, а лисы нет. Спряталась она.

Но вот песни Айваша стали заунывными, он все реже и реже оглядывался на нас, и мы, не так уж часто ездившие в седле, устали привставать на стременах и тряслись так, что сырт сливался перед глазами в бесконечную мутно-красную плоскость. Айваш снова запел высоким тенором.

— С беркутом говорит, — сказал Деменчук.

— И что же говорит?

— Всякое. Старуха моя сварила мясо, — скороговоркой переводил Деменчук, подражая Айвашу. — Позвали людей. Люди пришли и дали свое «бата» — добро. Они сказали, что ты, Сары-беркут, стал теперь ловчим орлом. Так получил ты признание людей. Пятнадцать лет ловишь ты красных лис, и я очень доволен тобой... Вот приехали двое ребят из Москвы. Хотят увидеть, какой ты охотник. Хотят снимать, как берешь ты тюлку. Смотри, не подведи меня...

Орел, спокойно сидевший на кожаной рукавице Айваша, вдруг приподнялся на жилистых лапах, наклонился вперед и распахнул огромные крылья. Клюв его приоткрылся, и стал виден острый, загнутый вверх язычок.

Рука Айваша потянулась к голове беркута и неуловимым движением сорвала колпачок.

Короткие перья на темени беркута поднялись, он медленно оглянулся, глаза его были как чистейший лед. Он снова раскрыл клюв и издал странный, не похожий ни на какие другие звуки охотничий крик — то ли свист, то ли резкий пульсирующий писк.

Словно желтое пламя блеснуло среди камней и скрылось в колючих шарах алтыгана. Лиса!

Беркут крикнул снова, и обезумевший от страха зверь выскочил из колючек и стрелой полетел по камням.

Страшно и пронзительно закричал Айваш и поскакал вперед.

— Айдай! Айдай!

Беркут тяжело, так что лошадь шарахнулась в сторону, снялся с рукавицы, и широкая тень его скользнула по земле.

Лиса желтым огнем мелькает среди камней, стремительна, вертка, неуловима.

Полет беркута тяжел, взмахи огромных крыльев медлительны, вялы, и все же до странности быстро лиса оказывается под ним. Беркут на мгновение застывает, распластавшись и свесив голову, и вдруг мягко, стремительно проваливается. Темное пятно раскинутых крыльев заслоняет желтизну лисьей шкурки. Будто ладонью прикрыли пламя свечи...

На следующий день мы были в «Семиз-Беле». Заехали в питомник, прошли мимо всех 18 вольеров с беркутами, соколами, ястребами. Тетеревятники встретили хозяина пронзительными криками. На шум, поднятый ястребами, зло и задиристо откликнулись соколы, размеренно и равнодушно подали голос орлы.

Деменчук надел рукавицы из толстой кожи, посадил на руки ястребов, и мы поехали к берегу; там в высокой траве кормились фазаны.

Было раннее утро. Солнце еще не встало. Только снежинки горели золотым текучим огнем. Иссык-Куль был спокоен. Ни малейшей ряби. Бескрайняя, чистая "синева. На травах, листьях тальника и ольхи мелкая роса, словно соль. За собакой густо-зеленый извилистый след. Она сразу убежала вперед, отчетливые утренние запахи сводили ее с ума.

Очень тихо. Далеко разносится звон маленьких круглых колокольчиков, подвязанных к хвостам ястребов-тетеревятников.

— Ох, этот пойдет. Ох, он почуял, — хриплым шепотом сообщает Деменчук. И правда, ястреб на правой руке возбужденно крутит маленькой головкой, горят кошачьим огнем круглые глаза.

Метрах в пятидесяти впереди собака делает стойку. Из-под ее морды с оглушительным хлопаньем взлетает радужно-пестрый фазан-петух. Ястребы срываются с рукавиц, унося дробный звон колокольчиков.

Почуявший погоню фазан делает броски, и пара ястребов крыло в крыло повторяют их, но с меньшим радиусом и потому быстро настигают беглеца.

— Бьет! Ударил. Ай, нет! Промазал! — кричит Деменчук не своим голосом, и мы тоже кричим и бежим по высокой траве.

Впереди три мелькающие точки. Вдруг один ястреб взмывает вверх, делает «горку», словно истребитель, и резко пикирует. Два далеких пятна, маленькое — ястреб, побольше — фазан, сливаются в одно и падают в траву.

— Видали, как ударил! — торжествует Деменчук. — Стрела!

Солнце стоит высоко. Мы возвращаемся. Иссык-Куль дышит, поднимаясь и опадая пологими волнами. Сильно пахнут маленькие сиреневые цветы кокомерена, и тюлку-куйрук — лисий хвост клонит по ветру пышные метелки.

— Чтоб люди забыли о ружьях, вот чего я хочу, — говорит Деменчук. — Охота с птицей никогда не обеднит землю...

Если в киргизском селе умирает мунишкер, плакальщицы, воздавая хвалу охотнику и его птице, скорбят: «...Разве не сядешь ты на коня и не поскачешь в поле широкое, в горы горбатые с беркутом железнокоготным; или не побегут уж больше по травам густым красная лисица и бурый волк, устрашаемые клекотом орла и криком твоим охотничьим; или не возрадуются уж наши глаза красной лисице и бурому волку, притороченным к торокам седла? На кого ты покинул нас? На кого покинул верного беркута, что тоскует на насесте во дворе, ожидая тебя, ожидая, что поскачешь ты, великий охотник, в поле широкое, в горы горбатые и кинешь его в небо высокое?..» (Записано Ч. Айтматовым)

...Человеку отпущен недолгий срок. И все же мунишкеры не умирают. В этом, без сомнения, убедятся те, кто приедет на Иссык-Куль через десять, пятьдесят и сто лет. Кто знает, может, тогда и наступит «золотой век» охоты с ловчими птицами, время без дроби и пороха, о котором мечтает Геннадий Деменчук.

И. Цибульский, Фото А. Шторха

Олег Туманов. ... Шел всю войну

Казалось, что вздыбившаяся от разрывов земля так и останется навсегда висеть в воздухе. Но вот, подчиняясь земному притяжению, она рухнула обратно, и наступила тишина, от которой звенело во всем теле.

Николай торопливо зашарил по земле руками. Рядом с ним должен был быть Витька Малыгин — дружок-одногодок, с которым два месяца назад они вместе, окончив ремесленное училище, сбежали на фронт.

Он нашел его под тонким слоем песка на дне развороченного взрывом окопа. Час назад они мирно грызли ржаные сухари, запивая кипятком, отдававшим жиром и солью, а сейчас Витька лежал, поджав ноги, будто ему было холодно, по-детски подоткнув руки под грудь.