Журнал «Вокруг Света» №06 за 1972 год
Шрифт:
Рассказ из книги Й. Евера «Звериные тропы и птичья пути», которая выходит в издательстве «Мир» в 1972 году.
Случалось ли вам когда-нибудь прямо на земле находить ценные клады, скажем, в тысячу крон? Со мной это случилось однажды весной в Северо-Восточной Гренландии, вскоре после того, как земля очистилась от снега, — в благословенный месяц июнь, когда полярная страна просыпается после зимней спячки. Те, кому не довелось видеть этой картины своими глазами, не имеют представления, что такое полярная весна. Земля лежит тихая и пустынная, она окутана сырым туманом и
На уступах трубят гуси, и целые каскады пуночек, словно густая пелена бурана, заполняют все пространство вокруг, неистово насвистывая свои песни. Но в этом весеннем оркестре Арктики доминируют болотные птицы. Норвежских певцов на севере нет, и летнюю увертюру тундры исполняют музыканты высоких широт.
Признанный маэстро — рыжевато-красная болотная птица — «штормовой тромбон», как называют ее охотники. По своим музыкальным данным эта птица превосходит всех остальных.
— Оли-оли-оли-и-и...
Внезапно она взлетает над серой равниной, резко ударяет крыльями и почти вертикально взмывает вверх. Все выше, выше, пока наконец не растворится в яркой синеве весеннего неба.
— Оли-и-и-оли-и-и...
Мягкие торжественные звуки летят далеко над равниной — прекрасный музыкальный пролог к новому светлому дню и новому лету. Птица носится над землей в лучах яркого солнца, как золотисто-красная молния, крылья ее трепещут. Каждую весну зимовщики пытаются по звуку обнаружить птицу, но лишь изредка им на какое-то мгновение удается увидеть красную вспышку. Но вот, неподвижно распластав крылья, птица устремляется вниз, со свистом рассекает воздух. «Уф-ф-ф!»— раздается подобно резкому порыву ветра. И столь же молниеносно она снова взмывает вверх.
— Оли-и-и-оли-и-и.
Штормовой тромбон возвещает о том, что жизнь в арктической пустыне возрождается.
Настоящее, научное название птицы — исландский песочник 1. Он гнездует во всех районах Крайнего Севера и полярникам хорошо знаком. Но гнезда исландского песочника находят крайне редко. Свыше 70 лет назад несколько таких гнезд было обнаружено на полуострове Таймыр в Сибири. В 1906—190(1 Птица из семейства куликов. (Прим. ред.)) годах участники датской экспедиции видели исландских песочников на Земле Германия в Северо-Восточной Гренландии. Ученый по имени Маннике три лета подряд искал там гнезда, яйца и птенцов этой птицы, но безрезультатно.
Мы жили тогда севернее радиостанций Юнсбю, у Арденкейпл-фьорда. Выл период, который мы, промысловики, называем весенним «бездичьем». Зимние запасы мяса были съедены, и мы с телеграфистом Юханом Холмом давно уже питались только копченой сельдью, соленой рыбой и кашей. Охотиться на гусей или прочую птицу мы не могли — в мае нас мучила снежная слепота, и все в глазах двоилось. Там, где, вытянув шею, стоял один гусь, мы видели двоих, и нелегко было решить, какой же из них настоящий, какая мушка и прицел верны. И мы без конца мазали. Но однажды ночью с равнины Хохсеттер-Форланд спустился черный овцебык. «Достаточно крупная мишень», — подумал я и попал точно в цель. Нагрузившись кусками тощего мяса, я поплелся домой в тот момент, когда на юго-востоке, над вершинами острова Мун, показалось солнце.
Все птицы уже высиживали яйца. На одной из полок уступа в пуху лежало пять белых гусиных яиц. На берегу маленького озерка я нашел во влажном мху два темно-зеленых яйца гагары, а в искусно сплетенных корзиночках в трещинах и расселинах вокруг — десять голубых яиц-жемчужинок пуночки. Какая-то болотная птичка положила четыре пятнистых каплевидных коричневых яйца прямо на голую землю, ничем их не маскируя.
Я ходил по тундре, а вокруг тысячи маленьких глоток надрывались от весенних песен.
На каждом выступе, на каждом камне сидела птичка и оживленно щебетала. Быть может, пела, а скорее всего просто бранилась. Дрожащими голосами птицы кричали от страха или злости, до смерти боясь за яйца, на которые я едва не наступал, ибо попросту их не видел. На меня, наверно, обрушивались самые страшные проклятия, но я их не понимал, и звучали они красиво.Неожиданно из-под моих ног выпорхнула красновато-коричневая птица. Размахивая крыльями, она кинулась в сторону и совершенно беззвучно взлетела. «Штормовой тромбон!» — подумал я. Пожалуй, стоит сделать несколько кадров...
Случилось так, что в тот день Юхан опять не раздобыл мяса. Меня все не было, и он уж начал думать, что меня унесло потоком, когда я вброд переходил через реку Нурэльву. А я между тем почти весь день пролежал на животе, нацелив свой «кодак» на четыре серовато-зеленых в желто-коричневых крапинках яйца в маленькой ямке среди засохшей травы. Надо было лежать не шелохнувшись, но это не так-то легко, когда земля сплошь покрыта острыми камнями, а первые комары пируют на твоей крови, бледной после изнурительной зимы.
И все же было чертовски интересно. Птица прыгала среди камней, описывая большие круги. Лишь временами мне удавалось мельком ее разглядеть: походила она на маленькую дородную женщину на тоненьких ножках, одетую в роскошное пурпурное-цветастое платье. Спинка коричневая, в темных и светлых пятнах — она ничем не отличалась от прибрежной гальки.
Птица семенила вокруг меня часа два, не меньше. Иногда она подскакивала ко мне, останавливалась, наклонив голову набок, и произносила свое «пи». Но стоило мне щелкнуть затвором, и она улетала. Время от времени, в зависимости от солнца, я менял место.
Бесконечные часы ожидания. Комаров все больше, непрерывно держать аппарат наготове очень трудно, от этого сводит руки. Бедная птица, она, верно, не подозревает, что я догадался, где гнездо, а показать мне его, конечно, не хочет. Но мне обязательно нужно снять птицу и яйца в одном общем кадре. Наконец она не выдержала и выскочила из-за камня у самого гнезда. Так мне удалось ее запечатлеть.
Мой поступок птичка, видно, сочла верхом наглости, во всяком случае, после этого она долго не появлялась, и лишь к концу дня мне снова удалось ее увидеть.
Мало-помалу между песочником и мной все-таки начали складываться доверительные отношения. Птичка немного пофланировала перед объективом, наблюдая за мной карими бусинками глаз, и, наконец, решила, что я вполне вписываюсь в местность. Иногда она подходила ко мне вплотную и вопросительно мигала. Мне так и хотелось ответить: «Да нет же, не возьму я твои яйца. Садись на них и не волнуйся».
Видимо, она это каким-то образом поняла. Во всяком случае, она неожиданно направилась прямо к гнезду, распушила оперение и улеглась на яйцах. Я мигом щелкнул затвором.
Наконец-то! Я встал, потянулся, все тело страшно ломило. Ну, теперь мы были друзьями. И хотя для порядка птица принялась меня бранить, но осталась лежать в гнезде. Мне было даже позволено закурить.
Признаться, дело кончилось тем, что я прилег на спину и сладко заснул. Лишь поздно вечером взвалил на себя добытое мясо и поплелся домой. Моя новая знакомая, широко раскинувшись в гнезде, с удовольствием осталась в одиночестве.
В один прекрасный июльский день она спустилась, к нашей базе с четырьмя длинноногими пушистыми птенцами — желтыми, с черными полосками. На нашей помойке кишмя кишели всевозможные черви, и вновь прибывшее семейство незамедлительно составило там конкуренцию маленькому кулику и его потомству. Это было в разгар лета, когда голубовато-желтые гусята уже поползли к фиорду, а потешные совята сидели на пригорках и, надрывая глотку, требовали еды. Изящная полярная крачка носилась; над берегом и ловила креветок. Вокруг нашего домика бурлила жизнь, и мы с Юханом защищали все эти крохотные существа от кречета, ворона, полярной чайки.