Журнал «Вокруг Света» №06 за 1982 год

— Убирайтесь прочь, грязные твари! — такой ответ последовал от хозяина.

И тут терпению пришел конец. В 1935 году в Пуле вспыхнуло крупнейшее в стране восстание, к которому присоединилось 30 тысяч крестьян из соседних помещичьих имений. Повстанцами руководил сметливый индеец по имени Амбросио Ласо, которому по общему решению присвоили звание народного полковника. Встревоженные не на шутку власти спешно перебросили на подавление бунтовщиков воинские подразделения из Кито и Гуаякиля. Восставшие крестьяне проявляли недюжинное мужество, но не могли долго сопротивляться вооруженным до зубов карателям. Индейцев беспощадно расстреливали, засекали хлыстами, хватали и заковывали в кандалы, словно беглых каторжников. Даже по заниженным официальным данным, количество убитых составило тогда несколько тысяч человек. Хозяева распускали среди суеверных крестьян слухи: «Бунтовщика Амбросио околдовали злые духи, и он приносит людям одно лишь несчастье».

Позднее о мятежном Пуле большая пресса предпочитала вообще не упоминать, дабы предать все забвению. Однако 34 года спустя он вновь приковал к себе внимание эквадорской общественности. Опираясь на поддержку Конфедерации трудящихся, пульские крестьяне объявили помещику бойкот. На протяжении целого года они не допускали к себе в горы ни его, ни кого-либо из представителей власти. Подчеркнем, что на этот раз восставшими руководил младший брат погибшего полковника — Мануэль.

Перед стойкостью и выдержкой крестьян, а также перед лицом единодушной солидарности, проявленной эквадорскими рабочими, правительство не посмело вновь учинить кровавую расправу, подобную предыдущей. И тогда индейцы заявили, что отныне они сами будут распоряжаться землей, на которой трудились их деды и прадеды. Прежнему полновластному хозяину Турде скрепя сердце пришлось согласиться.

— Сейчас мы живем дружной коммуной,— рассказывает Мануэль Ласо, маленький седой старичок, вовсе не воинственной наружности, с добродушной улыбкой и пытливыми глазами.— Всего в коммуне пятьсот человек, между которыми справедливо распределены участки земли. Конечно, это не бог весть что — крохотные лоскутки на крутых склонах гор, удаленные друг от друга на километры. На них с большим трудом удается вырастить лишь картошку и ячмень. Ведь, помимо сурового климата, здесь и почва скудна, и дождей почти не выпадает.

— Оказывает ли вам государство какую-либо помощь?

— Нам только ее обещают. Правда, недавно прислали учительницу. Но прежде предложили самим, построить школу. Вон, видите, в овраге домик? Единственный, кстати, пока у нас. Строили всем миром во время воскресной минги (Форма безвозмездного коллективного труда индейцев ради общих нужд, сохранившаяся еще с доколумбовых времен). Рады бы и жилье сделать более сносным, да на какие средства материалы достанешь? Просили у сельхозбанка кредит на постройки, удобрения, инвентарь, цистерны для воды — ответили отказом. Гарантий, мол, нет надлежащих. Вот если бы нашу общину официально признали кооперативом... Но власти на это пока не идут. Дело обставлено столькими разными проволочками, что попробуй их преодолей...

Когда мы прощались с обитателями Пула, веселье там еще продолжалось. Мы смотрели на радостные лица крестьян и думали про себя: что же удерживает их в этом угрюмом краю? И, словно поняв, о чем мы его еще хотели спросить, Мануэль Ласо с гордостью заметил:

— А знаете, кое-кто из наших, особенно молодые ребята, пытались податься отсюда в Кито и даже поискать счастья за границей. Но нигде не сумели прижиться. Один за другим возвратились сюда, хотя там, на чужбине, вроде бы и деньги у них водились. Просто не могут они без земли, где пролито столько пота и крови, крови их отцов. Тем более что теперь и впредь эта земля принадлежит только нам.

О. Бондаренко, Л. Ягодин Кито — Москва

На холмах российского ополья

То лето «дождя пополам с солнцем» памятно мне по многим причинам. Старый кремль Ростова Великого тогда еще только восстанавливали после урагана 1954 года. Ветхий, пустынный, он был сказочным замком для меня и двух моих спутников, товарищей по экспедиции. И сам город, доброжелательный и уютный, раскрывал перед нами неторопливый быт российской глубинки, как бы связующий настоящее с прошлым. То было лето и действительных открытий, наиболее успешных и значительных в чреде бесконечных разведок и раскопок.

Задача нашей археологической экспедиции — обследовать и описать в общем-то известные места древних поселений на берегах озера Неро. Возвращаясь вечером в канцелярию Ростовского краеведческого музея, предоставленную нам для ночлега, мы разбирали дневные находки, мыли их, составляли перечень, а перед сном бродили по переходам крепостных стен, проникаясь ночным покоем ростовской старины.

Однажды, вернувшись после раскопок в музей, я обнаружил сюрприз. На подоконнике, заваленном нашими находками, стоял небольшой глиняный горшочек с круглым дном и невысокой вертикальной шейкой, украшенной оттисками мелкозубчатого штампа. Рядом с ним лежали два костяных предмета: острие, похожее на стилет, и кочедык, при помощи которого из лыка и бересты на севере плели (да и сейчас плетут) лапти, кошели, пестери и прочую хозяйственную утварь. Как явствовало из записки, эти вещи принес в музей шофер, возивший гравий для дорожных работ из карьера, расположенного километрах в двадцати пяти от города. Находчик упоминал, что в гравии были и человеческие кости.

Передо мной лежали вещи одного из погребений фатьяновской культуры — частицы одного из самых интересных и загадочных явлений в древней истории Восточной Европы.

Фатьяновская культура, получившая свое название по первому раскопанному могильнику возле деревни Фатьяново в Ярославской области, известна археологам уже более ста лет. За это время ученые открыли и исследовали несколько десятков могильников, сотни погребений. Систематизирован и издан огромный материал, написано много статей и книг, но ореол загадочности от этого ничуть не уменьшился.

Кто же оставил нам памятники фатьяновской культуры? Антрополог ответит, что в основном это были люди «средиземноморского» типа — с высоким крутым лбом, массивным, красивым черепом, тонким, часто с небольшой горбинкой носом, широким подбородком. Этот тип мы часто видим на скульптурных портретах древних римлян, он сохранился среди населения Центральной Европы и Восточной Прибалтики, Дунайской провинции и отчасти Балканского полуострова.

Археологу своеобразие фатьяновской культуры открывается в предметах и могильниках. Но только ли своеобразие? Если большинство археологических культур известно по поселениям, пусть даже сезонным, и могильникам, то в отношении фатьяновцев мы располагаем почти исключительно одними могильниками. Лежат они на высоких холмах среди современных полей; холмах, сложенных гравием и остатками морены. Здесь, не отмеченные какими-либо надмогильными сооружениями, в глубоких прямоугольных ямах, выкопанных в слоях гравийного песка, лежат скелеты фатьяновцев: на боку или на спине, но всегда в скорченном положении — с согнутыми в коленях ногами и руками, поднятыми к лицу. Вокруг них стоят прекрасной выделки глиняные сосуды — шарообразные, обязательно с вертикальным венчиком, сделанные из тонкой, прекрасно очищенной глины, покрытые почти что полировкой, поверх которой нанесен тонкий, чрезвычайно изящный узор.

Вместе с сосудами возле скелетов лежат костяные орудия — долота, кочедыки, лощила, кинжалы — и различные украшения вроде молоточковидных булавок, подвесок из зубов животных, ожерелий из трубчатых костей птиц. И здесь же каменные орудия: наконечники стрел и копий, ножи, скребки, шлифовальные плиты, но главное — топоры. Их два вида, и оба они лучше всего рисуют лицо этой культуры: боевые — сверленые, из тяжелых кристаллических пород, напоминающие томагавки североамериканских индейцев, только более массивные, и рабочие — плоские, шлифованные, из кремня,— такие топоры вставляли в костяные или деревянные муфты, соединенные с рукоятками.

Но это не все. Фатьяновцы, как оказалось с самого начала, были знакомы с металлом. Вместе с медными украшениями — подвесками, браслетами — в их погребениях находят бронзовые топоры, копья и даже литейные формы, в которых и отливались металлические предметы. Фатьяновцы не просто знали металл, они занимались металлообработкой!

К этому следует прибавить, что фатьяновцы, как это с достоверностью установлено, были животноводами. Куски туш домашних животных — свиней, овец, коз,— положенные вместе с умершими в качестве заупокойной пищи, кости коров и лошадей, из которых изготовлены некоторые костяные орудия, наконец, подвески из зубов позволяют нам довольно точно представить состав фатьяновского стада. И он убеждает, что фатьяновцы были не кочевыми, а оседлыми животноводами.