Журнал «Вокруг Света» №06 за 1983 год
Шрифт:
А не велика ли?
Жестянка весит граммов двести-триста. Рапорт и выписка с личными документами столько же. Значит, остальной вес — письма — более килограмма! Много ли это? Всем известная школьная тетрадь весит тридцать пять граммов. Выходит, было более тридцати тетрадей! А писали скорее всего убористо. Бумагу экономили. И лист в то время было принято использовать с двух сторон. Таким образом, текста в переводе на машинописный стандарт приблизительно пятнадцать тысяч строк.
О чем могли писать эти измученные люди, заброшенные за многие тысячи километров от дома в сердце Арктики? Например, юная Ерминия Жданко, больше всех переживавшая разлуку с родными. Наверное, о бескрайних льдах, холоде и мраке длинных полярных ночей. О невообразимо тяжелой жизни в тесных, промерзших насквозь каютах, болезнях и страхе перед неизвестным грозным будущим. О неизбежных в таких нечеловеческих условиях ссорах
В жестянке, которую передал Альбанову капитан, вместе с письмами рапорт и выписка; документы эти формально оправдывают уход штурмана и почти половины экипажа. Чтобы оставшиеся на судне, как утверждал штурман, не погибли от голода и смогли продолжить дрейф до благополучного окончания. И штурман бережет жестянку. И все идущие с ним десять человек знают о ней, тоже ее берегут.
И вот тридцатого июня в ледовой партии чрезвычайное происшествие. Двое бегут. Выкрав пищу, бинокль с компасом, оружие. И жестянку прихватывают потому, что понимают ее ценность — с ней являются они вроде бы законными посланниками капитана. И если доберутся до земли, жестянка их оправдает.
Сбежавшие взяли самое необходимое, самое важное. «Все порывались сейчас же бежать в погоню, — отмечает Альбанов в дневнике, — и если бы их теперь удалось настигнуть, то, безусловно, они были бы убиты». И самая строгая мораль это оправдала бы. Измена товарищам по несчастью наказывается сурово. Измена, ставящая на грань гибели всех остальных, — особенно.
Восьмого июля, после двух с половиной месяцев блужданий по льдам, группа Альбанова наконец добирается до Земли Александры — одного из многочисленных островов архипелага Франца-Иосифа. И на берегу случайно натыкается на беглецов. Застает их врасплох. Они молят о пощаде. Жестянка с почтой цела и не вскрыта. Последнее слово за Альбановым. Он медлит, взвешивает все «за» и «против». И его мнение — простить. «Ради прихода на землю...»
Главный из беглецов, а это был матрос Конрад, что несложно понять из сопоставления альбановского дневника и записей самого Конрада, теперь должник штурмана, спасшего ему жизнь.
А до мыса Флора на острове Нордбрук — конечной цели похода — еще сто пятьдесят километров. Это был поистине марш смерти. Люди гибнут один за другим. Одни — от болезни (Эта болезнь, которая затронула почти всех членов экспедиции, долго представляла загадку. По нашей просьбе доктор медицинских наук, заведующая клиникой Института медицинской паразитологии и тропической медицины Н. Н. Озерецковская проанализировала «историю болезни» по записям судового журнала и дневнику Альбанова и высказала предположение, что члены экипажа умерли от трихинеллеза. Возбудителями этой болезни являются небольшие личинки. Они могут передаваться человеку вместе со съеденным мясом, например, белых медведей. Личинки размножаются, разносятся потоком крови по всему телу, внедряются в мышцы, разъедают стенки сердца и в тяжелых случаях приводят к инфарктам миокарда и параличам.), другие — исчезают без вести...
Наконец на мысе Флора, в хижине зимовавшей здесь когда-то английской экспедиции Джексона, где есть запас продовольствия, оказываются двое — Альбанов и Конрад. Страшный поход позади. Из одиннадцати человек, которые покинули «Св. Анну», девятерых отняла Арктика. Альбанов и Конрад в теплой хижине. Рядом — остатки снаряжения: «...компас, секстант... да две или три банки, из которых одна с почтой», — пишет Альбанов в своем дневнике. В мыслях штурман и матрос видят себя уже на Большой земле. Так неужели какие-то прошлые, далеко отодвинувшиеся события и дела смогут снова властно заявить о себе?
И снова в дневнике Альбанова возникает тема почты.
«Должен упомянуть об одном странном обстоятельстве, рисующем наше душевное состояние по прибытии на мыс Флора. В тот момент, как увидел я надписи Седова и две банки с почтой (это были записки заместителя начальника Седовской экспедиции Кушакова о местонахождении и положении экспедиции.— Примеч. авт.)... у меня мелькнула мысль, что в этом году должно прийти судно... Уверенность моя в этом была так велика, что я до прихода судна не вскрыл банок с почтой, которые были привязаны над большим домом (курсив Альбанова). Из писем, помещенных в них, я много узнал бы очень интересного для меня, и я уверен, что всякий на моем месте первым делом открыл бы эти банки. Мне странно и самому, почему я не открыл эти банки с почтой,
которые для того и повешены, чтобы их открыли и прочли письма... И очень, может быть, хорошо сделал, что не прочел содержимого банок. Многое узнал бы я из этих писем неожиданного для себя...»Есть упоминание о почте и в письме Альбанова, отправленном четвертого сентября 1914 года из Архангельска матери Брусилова. Но называет в нем Альбанов только пакет с выпиской и рапортом на имя начальника Гидрографического управления. И ни слова о письмах.
Имеется еще один, почти неизвестный дневник. Записки Конрада, хранящиеся в Музее Арктики и Антарктики в Ленинграде. Эта рукопись лишь воспроизводит схему движения ледовой партии во всем ее однообразии: «идем, отдыхаем, едим, спим». И ни единого слова о взаимоотношениях людей в партии, о жизни на шхуне, о том, как двое ушли в бега. И еще немаловажная деталь: дневник написан чернилами. Выходит, Конрад составлял его уже после возвращения из экспедиции по дневнику настоящему, походному, который вел, конечно же, карандашом. А вот этот дневник, должно быть, не сохранился...
Конрад был, а может быть, стал человеком молчаливым. Уклонялся от всех расспросов о подробностях дрейфа и ледового похода к земле. В Петрограде родственники Ерминии Жданко и Георгия Брусилова безуспешно пытались увидеться с ним, порасспросить о своих близких. Не единожды договаривались о встрече по телефону. Но в условленные места Конрад не являлся...
С родственниками Жданко и Брусилова охотно и подолгу беседовал Альбанов. О судьбе частных писем официально никто и не допытывался. Возможно, мало кому приходила мысль об их существовании. В выписке из судового журнала о письмах упоминалось одной фразой: «...остающиеся на судне деятельно готовят почту». Ни слова не сказал о письмах и Брусилов в рапорте.
Дневник Альбанова увидел свет в конце 1917 года, в бурное для России время, события которого, конечно, заслонили брусиловскую экспедицию. Только в тридцатые годы брат Георгия Брусилова Сергей Львович разыскал Конрада в Архангельске. И ничего более того, что было известно из альбановского дневника, не узнал.
Версия Альбанова о событиях дрейфа стала основополагающей для всего, что написано об экспедиции. Принималась без оговорок и возражений. Но почему-то на факт исчезновения писем никто внимания не обратил. Только Брейтфус поинтересовался содержимым жестянки. И Альбанов ответил осторожно и уклончиво: нашел в банке пакет и отправил его. Дальше — судите, как хотите.
Несколько слов об Альбанове. Личность штурмана окружена загадками и легендами. Воспоминаний о нем не сохранилось. Даже сестра штурмана, Варвара Ивановна, до самой смерти упорно избегала что-либо рассказывать о своем брате. За скупыми строчками биографии Альбанова четко просматриваются, пожалуй, только такие черты его характера, как самостоятельность и решительность в поступках.
Как попал Альбанов на шхуну, мы не знаем, но скорее всего случайно. До 1912 года он плавал по Енисею, Балтике и Белому морю. На первых порах Брусилов не выделял штурмана среди прочих участников. Заявил о себе Альбанов, когда экспедиция оказалась в условиях критических. Поразительно смелое путешествие его по дрейфующим льдам можно закономерно поставить в один ряд с походами Нансена и Пири. Не донеси он до земли рапорт и выписку, на десятки лет отодвинулись бы важные аспекты изучения гидрографии Карского моря. Профессору Визе не удалось бы по дрейфу «Св. Анны» точно вычислить, по сути дела, открыть в кабинете новый остров. И заодно исключить из карт мифические «Земли» Короля Оскара и Петермана.
После возвращения на Большую землю Альбанов служил на севере. А в 1918 году внезапно, что не раз случалось в его беспокойной кочевой жизни, перебрался на Енисей, в отряд гидрографической экспедиции. Погиб штурман при невыясненных обстоятельствах поздней осенью 1919 года на тридцать восьмом году жизни, возвращаясь из Омска в Красноярск в то самое время, когда разгромленная армия Колчака стремительно откатывалась на восток. Конрад пережил штурмана на двадцать лет. И все годы молчал...
Однако где же была вскрыта жестянка? По логике — в Архангельске, откуда быстрее всего почта официальная и частная доберется до адресатов. Это вроде подтверждает и найденная записка Альбанова. Но вот что невольно бросается в глаза — Альбанов, который скрупулезно фиксировал в дневнике весь путь жестяной банки вплоть до мыса Флора, почему-то ни единым словом не обмолвился, где, когда и при каких обстоятельствах это произошло! Владимир Визе и Николай Пинегин, одни из тех, кто встретил Альбанова на «Св. Фоке», подобравшем штурмана и матроса на мысе Флора, упоминают — пакет с выпиской из судового журнала (пакет, а не жестянка! — Примеч. авт.) находился у Альбанова на груди. Пакет этот и был отправлен в Петроград.