Журнал «Вокруг Света» №06 за 1984 год

Нет, нет, только не это! Он еще молод и силен, он не станет батраком. Лучше остаться самим собой и быть свободным вместе со своей Мари и своими детьми. Хотя и голодным. В любом случае в ближайшее время их ждут только горе и голод.

Горький запах дыма пробуждает его от этих мыслей. На месте землянки в снегу большая закопченная яма. Тонкий дымок поднимается кверху. Две-три тлеющие головешки вспыхивают на ветру. Пожар?!

Медленно, очень медленно доходит до Пиеры, что все это не просто страшный сон, вызванный тяжестью пережитого. Нет, это реальность. Дети погибли. Страшно кричит Мари.

Земля уходит из-под ног. Пиера падает в снег рядом с черной ямой, которая всего лишь час назад была его домом. Медленно, очень медленно до него доходит вся глубина трагедии. Оленье стадо, упряжной олень, дочь и прежде всего сын — его плоть и кровь... Не только его надеждам нанесен смертельный удар—погибла его мечта о счастье для детей. Теперь уж никак не вырваться из беды. Люди, конечно, осудят его: за то, что он взял с собой Мари, оставив детей одних в землянке. Ведь сделал он это, чтобы любой ценой спасти оленей — чтобы остаться владельцем стада, потому что боялся стать нищим, батраком у другого хозяина.

Страдания, страшная нервная перегрузка довели Пиеру до изнеможения, сломили его. И он закричал:

— Боже ты мой, неужели все это твоя воля, твое желание?!

Ведь пастор в кирке говорил, что во всем, что происходит, перст божий. Он перекатывается с боку на бок и беспрерывно кричит, начисто позабыв нового бога, в муке призывая верных богов своих предков:

— Юмала, Юмала, это не может быть твоей волей... За что? За что? Я никогда ведь не крал оленей! — кричит он.— Никогда не знал ненависти к отцу. Я всегда любил Мари. Она моя надежда, моя опора, она единственная, кто у меня есть...

Он катается по снегу, воет...

Мысли беспорядочно роятся в голове. Он напрягает память, пытаясь вспомнить, за что на него обрушилась кара.. Наконец слышит гневные слова отца и зловещие предсказания бабки. Он женился на Мари без благословения родителей, знал, что ему придется трудно, но не страшился недобрых предсказаний. Теперь же былое возникает из забытья...

Но, боже, у него ведь есть Мари. Чудесная Мари, его помощь и опора в трудные минуты.

Он оборачивается к ней. Но... ее нет. Она исчезла!

Он вскакивает. Оглядывается кругом. Зовет. Но не видит Мари и не получает ответа.

Лыжи ее тоже исчезли.

Внутри Пиеры все сжимается, словно невидимая сила сдавливает сердце и легкие. Ему трудно дышать. Такое ощущение, словно острый нож медленно вонзается в сердце.

На какое-то время он теряет сознание, ничего не знает, не помнит.

Когда же мысли возвращаются к нему, а боль в сердце немного ослабевает, Пиера пускает собаку по следу Мари. Та с лаем исчезает в направлении реки.

Пиера надевает лыжи и устремляется следом. Собачий лай замирает вдали, но светит полная луна, и идти по следу Мари и собаки нетрудно.

Пиера мчится как только может, выжимает из себя последние силы. Наконец он слышит собаку. Та скулит.

Следы подводят к тому месту, где Ньяллайокка впадает в реку Рейсаэльв. Там, пониже бурной стремнины, полынья, которая никогда не замерзает.

Морозная дымка густо окутывает полынью и лед вокруг нее, а поднявшись вверх, превращается в густой, холодный и влажный туман.

Собака стоит у полыньи и жалобно скулит. Следы от лыж Мари ведут прямо к полынье, в воду...

Пиера обходит полынью кругом, заглядывает внутрь, но видит лишь белую пену и черные засасывающие воронки, слышит только шум стремнины.

Глаза его мокры, но слезы больше не текут — в нем не осталось горя, лишь парализующее одиночество. И сновидение — воспоминание без слез.

Он идет обратно, сам того не замечая.

Внезапно снова оказывается у пепелища. Не в состоянии что-либо чувствовать, делает все машинально: собирает детские игрушки, складывает у камня, торчащего из снега, прикрывает камнями из очага, чтобы оградить от волков. Но, собравшись покинуть место, на котором стоял его дом, он отчетливо и ясно слышит голос Мари:

— Пиера, Пиера...

Может быть, эти слова произнесены час тому назад, а он не смог их тогда воспринять, и это лишь отзвук — эхо.

Ханс Лидман, шведский писатель